Минут двадцать было интересно, а потом — стало грустно. Какой смысл смотреть на все это, если нет возможности купить даже самые дешевые трусики? Потому что они были в пять раз дороже тех, что продавались на «Горбушке». Оксана везде останавливалась, просила показать замшевый костюм, белые джинсы, старательно нюхала бумажные полоски с запахом духов. Купила флакончик «Опиума», тысячу триста рублей отдала, но, получив чек, бросила его в картонную коробку у кассового аппарата и стала перебирать другие чеки, лежащие там. Продавец, женщина средних лет с густыми черными волосами и ярко-красными губами, презрительно усмехнулась, глядя на нее. Оксана заметила это.

— Ты чего ухмыляешься, б… приезжая? — негромко спросила она. — Мой муж, как и все миллионеры, жлоб, и мне нужен чек на две пятьсот, я его нашла, видишь? Но если муж узнает, что продавщица оскорбила меня, он тебя в два счета уберет из Москвы поняла, ты?!

Женщина со смоляными волосами очень хотела возразить ей, и не менее эмоционально, да она была наемной работницей, кормила семью из шести человек и боялась потерять это место. Поэтому просто отвернулась, поджав губы.

— Зачем тебе чек на две пятьсот? — спросила Таня, когда они вышли из этого магазинчика.

— Потом объясню.

Оксана купила еще один флакончик духов, «Кристиан Диор» за тысячу четыреста рублей, а чек выбрала на тысячу восемьсот. Второй флакончик она решительно сунула в сумочку Тани.

— Ты с ума сошла, Ксана! — прошептала Таня. — Мне не нужны такие подарки! Перестань!

— Это ты перестань, — махнула рукой Оксана. — Во-первых, мы потратили две семьсот, а чеков у нас на четыре триста. Выходит, твои духи достались просто бесплатно. А во-вторых…

— Как это, бесплатно?

— Потом объясню.

— А во-вторых?

— Тоже потом. Идем шляпки смотреть.

Шляпки Оксана примеряла долго, Таня все еще не могла отойти от потрясения с подарком. Духи за тысячу четыреста рублей от подруги? Не хотелось ей таких подарков, они обязывали, но время для возражений было упущено.

— Как тебе эта? — спрашивала Оксана.

— Не очень. И слишком дорогая.

— Цена тут ни при чем. Идет мне?

— Я же сказала — не очень.

— А эта?

— Уже лучше, но…

— Девушка, — вмешалась молоденькая продавщица, — примерьте вот эту. В Париже — последний писк.

И вам она будет к лицу. Посмотрите сами в зеркало.

— Как? — спросила Оксана, надев шляпку.

И вправду, ей здорово шла она. Хоть и была простенькая с виду, а стоила две тысячи шестьсот рублей. Какая-то шляпка!

— Отлично, — сказала Таня. — Эта — идет.

Оксана купила шляпку, объяснив девушке-продавцу, что у ее подруги прекрасный вкус, но чек выбрала на три тысячи пятьсот рублей, чему Таня уже не удивилась.

— Может, посвятишь меня в свои тайны? — спросила она, когда шагали к выходу.

— Поехали ко мне, выпьем кофе с ликерчиком, обмоем покупки, и я тебе все растолкую.

Миша сегодня был вежлив и предупредителен, он даже галантно распахнул заднюю дверцу «БМВ» и закрыл ее, когда девушки уселись в машину. А потом отвез их на Кутузовский.

Повариха Людмила готовила на кухне ужин. Оксана попросила ее принести кофе и бутерброды с черной икрой и повела Таню в свою комнату. По сути дела, это была вторая спальня с широкой кроватью, гардеробом, пуфиками и прочими атрибутами Таня еще вчера не могла понять, зачем Оксане в ее личной комнате широкая двуспальная кровать, когда есть спальня? Допустим, поссорилась с мужем, хочет спать одна, так опять же — зачем кровать, где могут поместиться пять человек? Вчера об этом постеснялась спросить, а сегодня — не до того было.

Людмила принесла кофе, бутерброды и ушла. Оксана добавила в кофе ликер «Бейлиз».

— Может, есть хочешь, Тань? Я скажу, бульон сделает.

— Нет-нет, спасибо, этого вполне достаточно. Ты хотела мне рассказать…

— Расскажу. Ты пей кофе, ешь и не бери в голову дурного. Все нормально.

— Начни со второго, помнишь?

— Послезавтра, двадцать первого августа, Бахов собирает гостей. Праздник. Ты тоже приглашена, и духи пригодятся, понятно?

— Не знаю, смогу ли я…

— Тань, не дури. Будут серьезные люди, Бахов специально попросил, чтобы я пригласила тебя. Отказа быть просто не должно. Иначе Бахов на тебя обидится.

— А с чеками?

— Только тебе могу сказать. Если Бахов такой жлоб, то я сама о себе должна позаботиться. Он выделяет мне три тысячи и требует отчета? Да ради Бога! Я и предоставляю ему отчет в виде чеков. Мы купили духов на сколько? Две с чем-то…

— Две тысячи семьсот рублей.

— А чеки у нас — на четыре триста. И так во всем. Он думает, что я потратила три тыщи баксов, а я каждый месяц тыщу экономлю и кладу на книжку. У меня там уже двадцать пять тыщ, не считая процентов. На всякий случай. Бахов и понятия об этом не имеет. Иногда подбрасывает еще тыщу-другую, чтоб я не скучала, иногда нет, и скрипит… Пускай скрипит, мне это тоже выгодно. Быстрее окочурится — я стану наследницей его миллионов. Тогда и начнется настоящая жизнь. А пока что — так… Но и к худшему надо быть готовой, понимаешь?

— Но ведь он… может узнать, сколько стоят духи, — сказала она. — И разоблачит тебя.

— А вот фиг ему! Есть магазины дорогие, и есть не очень. Одни и те же духи стоят везде по-разному. Да и не обязательно точно докладывать, что я купила. Вместо духов будет сумочка из крокодиловой кожи. Вместо сумочки покажу пляжный ансамбль, эксклюзивный, да еще примерю перед ним, так он слюни пустит и вопросов задавать не станет. Я знаю цены, у меня много чего есть в запасе — никогда он меня не раскусит.

— Ну, ты даешь… — изумленно сказала Таня.

— А ты как думала? Учись… студентка. У тебя-то все нормально — мама, квартира, родственники. А у меня тут никого. Одна только подруга — ты. Значит, нужно самой о себе заботиться, и если Бахов найдет себе другую телку — знать, где соломки подстелить. Совсем бедной не останусь, но и ограничивать себя не хочу. Вот и коплю деньги на адвокатов.

— А говорила — все нормально…

— Так оно и есть. Но кто знает, что будет через год, через пять лет?

— То есть ты живешь и думаешь о том, что все будет хуже?

— Только дура об этом не думает.

Таня поняла, что дура — она и есть, ибо в ее жизни хуже быть ничего не могло. Она смирилась с повседневными ограничениями почти во всем, привыкла к ним. Но зато — ни от кого не зависела, никому из близких не желала смерти, чтобы получить большие деньги. Просто была самой собой.

В гостиной Бахова были сдвинуты три стола, накрытых белой шелковой скатертью с бахромой по краям, и шустрая Людмила расставляла немецкие тарелки с картинками на дне. О том, что такие тарелки она бы на стенках развесила, теперь уже не думала, привыкла, что в особых случаях с них едят здесь, но все же было грустно потом видеть объедки на картинках — красивые. Помимо трех столов под скатертью, в гостиной был и четвертый у стены — с бутылками, бокалами и фужерами.

Поначалу Бахов намеревался устроить фуршет со шведским столом в духе элитарных приемов, на которых царит истинная демократия и раскованность — хочешь ешь, хочешь пей, стоя или сидя, или танцуй с тарелкой в руке и с бокалом в другой. Но потом решил, что праздник российский, и отмечать его следует по русской традиции — за столом. Так сказать — по-семейному. Во всяком случае, начать в таком духе, а потом пусть каждый делает то, что хочет. Места много, тридцать метров гостиная, и танцующим не будет тесно, и тем, кто на диване захочет посидеть, покурить.

Уже после обеда он послал Мишу в магазин на Тверской, и тот привез российский триколор на алюминиевом шесте. Установив флаг в углу, Бахов почувствовал себя истинным россиянином. А что? Вон американцы чуть ли не в сортирах свои флаги устанавливают, мы теперь ничем не хуже. По крайней мере лучшие из нас, теперешних.