Бахов представлял. Ему интересно было другое, что сотворила Оксана, чтобы разлучить их? И как она будет нести себя, лишившись подруги?

«БМВ» скоро домчал своих пассажиров до Кутузовского проспекта. Бахов позвонил, дверь открыла Людмила.

— Отлично выглядишь, Оксана! — пропела она с фальшивой улыбкой. — Так загорела! А я праздничный стад накрыла. Иннокентий Петрович ждал тебя, переживал.

— Ты тоже отлично выглядишь. — сказала Оксана. — Все, вали домой, завтра придешь.

Улыбка медленно сошла с лица Людмилы.

— Иннокентий Петрович… — начала она.

— Иди, Люда, завтра как обычно. Иди, — сказал Бахов.

Он уже начал сожалеть о том, что жена лишилась подруги. Догадывался, что и сам лишился кое-чего, именно главного, о чем мечтал все дни, пока Оксана отсутствовала. Как ни крути, а Оксана — красавица, и попку ее не сравнить с Людмилиной…

В Москве шел дождь, и было холодно. Таня стояла на задней площадке автобуса, смотрела на серое пространство за окном. Здесь все было серым, унылым, и там — тоже. Весь мир стал серым и грустным. Потому что нет в нем Игоря, в этом обычном мире, в ее жизни… Невыносимо хотелось его увидеть, пусть даже подлого, изменившего ей, но — увидеть. Его глаза, с восторгом глядящие на нее, так ребенок смотрит на желанную игрушку, его мускулистое тело, почувствовать прикосновение его пальцев… его языка, как он ласкал ее, что он вытворял! Такого никогда не было, то есть было, но… не такое. Виталий был яростным и усердным тружеником в постели, он удовлетворял ее просто и понятно, а Игорь… С ним все было по-другому. Наслаждение было красивым, изысканным и оттого невероятно дорогим. Вспомнила, как он старательно размазывал сперму по ее животу, объясняя ее полезность для кожи, и улыбнулась. Он доводил ее до изнеможения языком, а потом быстро кончал и выглядел виноватым, смущенным… А она испытывала такое удовлетворение, какое и десять прямолинейных Виталиев не смогли бы дать.

Ну и пусть он изменял ей… хотя в глубине души она все-таки не верила в это, но даже если и так. хотела с ним встретиться еще, отдаться ему еще… Да уже поздно. Оксана сделала так, что теперь это невозможно. Никогда!

У метро Таня взяла такси, заплатив десять долларов из оставшихся шестидесяти, просто хотелось поскорее оказаться дома. Там все родное, знакомое, там легче пережить и такой слякотный сентябрь.

Дома ее встречала мать, глаза у нее были грустные.

— Загорела, дочка, красивая, просто удивляюсь, как мужики мимо проходят.

— Не проходят, мам, а проходу не дают, — сказала Таня, стараясь быть веселой. — А ты чего такая грустная?

— Полина умерла, — сказала Зинаида Ивановна. — Я не стала тебе говорить, зачем же портить отпуск, да еще за границей… Плохо ей стало на следующий день, как ты уехала, два дня сидела с ней, в больницу не хотела… Хоть и не были мы подругами, а проводила ее в последний путь.

Таня всхлипнула, обняла мать. Они обе плакали, обнявшись.

— Она же мне дала двести долларов на эту поездку, — со слезами сказала Таня.

— Она любила тебя, дочка. Квартиру свою завещала тебе, деньги мне дала, часть на похороны потратила, но еще осталось.

— Ой, мам, зачем все это? Лучше б тетя Полина жила…

— Мы раньше не очень дружили… Но два дня сидела с ней, знаешь, она так любила тебя… Я и не знала, что ты все время ездишь к ней, помогаешь… Ну ладно, век живи, век учись, как говорится.

Поплакав, они пошли на кухню, где Таня выставила на стол все свои подарки. Больше всего Зинаиде Ивановне понравилась медная ручная мельница для специй — и красивая, и нужная в хозяйстве вещь. Ну а джин, который пила сама английская королева, пришелся кстати, вместе с тоником, еще турецким, в литровой пластиковой бутылке. Помянули тетю Полину.

— Кстати, мне уже звонили люди из фирмы, предлагали сто тысяч долларов за квартиру, представляешь? И все издержки по оформлению наследства берут на себя, — сказала Зинаида Ивановна. — Но я ничего не могла ответить, квартира-то твоя.

— Не знаю, — сказала Таня. — Наверное, лучше продать. Или сдать. У нас же есть эта.

— А если ты выйдешь замуж? Мало ли…

— Мам, если муж будет жить с нами, я сделаю все, чтобы он любил и уважал тебя, чтобы наша семья стала еще дружнее. Это я тебе гарантирую. А деньги… пригодятся. Мам, давай махнем вдвоем в Аланию? Там такое чудо, ты себе представить не можешь! Пальмы, цветы, море теплое, ласковое. А как здорово кататься на водных мотоциклах!

— Расскажи, — попросила Зинаида Ивановна.

Не заметила мать тоски в глазах дочери, да оно и понятно. Сама думала, как преподнести ей печальную новость, а потому тоска была в глазах обеих женщин.

Телефон зазвонил неожиданно, Зинаида Ивановна сняла трубку, она сидела ближе к кухонному аппарату.

— Да? А, Ксюша, сейчас дам… Конечно-конечно. — Она протянула трубку Тане, сказала шепотом, зажимая микрофон: — Оксана тебя просит.

— Я слушаю, — холодно сказала Таня.

— Танька, перестань дуться! — сказала Оксана. — У нас тут такой шикарный стол, тебя не хватает. Бахов тоже приглашает. Хочешь, я заскочу к тебе на машине?

— Нет, не хочу.

— Танька, ты что, свихнулась? Да перестань кукситься, а щас заеду, ну?

— Извини, Оксана, я не хочу тебя знать. Никогда, запомни это! — яростно сказала Таня и, потянувшись, бросила трубку на аппарат.

— Что-то похожее я предполагала. — сказала Зинаида Ивановна. — Уж больно вы разные, особенно сейчас. Расскажешь?

— Конечно, мам…

Бахов не зря предполагал, что размолвка жены с подругой не принесет ему ничего хорошего. Они вдвоем сидели за столом в гостиной, все любимые блюда Оксаны были перед ней: крабы, креветки под соусом, икра, осетрина — все, что девушка недоела в детстве или никогда не пробовала до замужества. И это лишь закуски… Он вправе был ожидать от своей красавицы настоящей сексуальной вакханалии в благодарность за такую встречу. И ожидал, но после телефонного разговора жены с подругой понял. что все старания напрасны.

Оксана с мрачным видом жевала крабовое мясо, и понятно было, что мысли ее далеки от сексуальной вакханалии.

— Еще виски, Ксюша? — спросил Бахов.

— Отстань, — поморщилась Оксана. — Я для нее столько сделала, а она… Скотина неблагодарная!

— Расскажи, что у вас там случилось?

— Ничего у нас там не случилось! — отрезала Оксана. — Какая-то нищая московская сучка возомнила о себе непонятно что! Ну и плевать мне на нее!

Все это было сказано таким тоном, что Бахов понял — приглашать жену в ванную не следует, дабы не услышать того, что он просто не должен слышать после такой встречи любимой супруги. Что там было с Людмилой во время ее отсутствия — не измена, а просто… снятие напряжения. Как в сауне с проституткой. А тут — жена, любимая женщина, правда любимая. Но какая чужая!

— Ксюш, а может…

— Отстань от меня! Я же просила — прилети хоть на пару дней, чего тебе стоит? А теперь… я совсем одна! Сама буду ездить по магазинам, сама… общаться с дебильными Нелли… Почему ты не прилетел, а?

— Я же сказал — был занят.

— Ну и пош-шел ты! — Оксана схватила хрустальную плошку с черной икрой, швырнула ее на пол и убежала в спальню.

Бахов посмотрел на осколки хрусталя и капли черной икры на ковре, подумал, что Людмила все поймет, когда утром придет убирать, и тяжело вздохнул. Догадывался, что подруга — великая вещь, потому и отправил их в Турцию… Но кто ж знал, что так получится?

Игорь вошел в кабинет генерального директора «Константы», плюхнулся в кресло у стены.

— Привет, Макс, — сказал он. — Как дела?

— Отлично! — сказал Топоренко. — Все твои прогнозы сбылись, Верхнезеленка почти наша. Остался последний аккорд, ждали тебя. Вот и займись этим. Хорошо отдохнул, загорел.

— Макс, я, кажется, влюбился.