– Ты, что ль, Петр Сергеевич Смирнов? – я постаралась, чтобы чипсы хрустнули как можно надменнее.
– Эээ… Я. Да, я, точно я… – неуверенно заблеял мальчишка и опасливо покосился на гостью. Было видно, что он побаивается людей, ему не хватает опыта очного общения. – А ты… вы… кто? Это, кстати, были мои чипсы…
Я вскочила с дивана, протянула пакетик:
– Угощайся, я не жадная! Я Варька. То есть Варвара Николаевна Энова. Санчо про меня не предупреждал, что ли?
– Секретарь шефа? Я его сюда не пускаю. Боты, они такие суетливые, вечно мешаются… От него, вроде бы, недавно приходило письмо. Я, правда, не открывал.
– Так открой быстрее! И активируй своего уборщика. Пусть он и суетливый, но у тебя тут форменная помойка. Как ты вообще гостей принимаешь?
– А никак. Тут кроме вас еще не было никого живого, – мальчишка включил бота, тот, с трудом поверив в такое счастье, жизнерадостно замахал щетками. – Я не общаюсь ни с кем лично, только онлайн. Зачем? Мне даже шеф по телефону звонит, хотя его кабинет всего на два этажа выше.
Я загорелась:
– Кабинет Гронского здесь?! Петька, покажи! Давай посмотрим, а? Его же сейчас нет!
Удивленно расширив глаза на «Петьку», консультант залез в почту, пролистал письмо, скривился.
– Вы… то есть ты, наша муза… Та-ак, ясно. Варвара Николаевна…
– Просто Варька.
– Варька. Поздравляю со вступлением в наш дружный коллектив…
– …в котором никто никого лично не видел? Даже шеф с коллективом по связи общается – ха! А вот меня он очно вербовал. Даже уговаривал, а я сопротивлялась.
Мальчишка внимательно взглянул на меня, даже снял и протер очки для верности. Этот взгляд сделал его едва не вдвое старше. Петька всматривался сосредоточенно и долго, пока не произнес серьезно:
– Татухи есть? С татухами, пирсингом, серьгами и вживленными чипами придется распрощаться. После прыжка… то есть сыворотки, знаешь ли, все зарастает, организм полностью обновляется. Кстати, это даже для здоровья полезно…
– Я думала, вранье все про сыворотку.
– Для всех – вранье, для нас – реальность. Это еще мелочи, подруга. Ты здесь такого насмотришься…
Он быстро освоился, поправил очки и бодро застучал пальцами по виртуальной клавиатуре. На стене-мониторе замелькали непонятные символы, в нескольких открытых окнах заморгали значки загрузки.
– Ткни пальцем сюда, вот так, – он открыл какой-то документ на пятидесяти страницах, быстро пролистал его, подал мне клавиатуру, счтывающую отпечаток пальца. Я послушно прикоснулась. – Это твое подтверждение о неразглашении. Полагаю, читать не будешь, скучно до зевоты… Поехали дальше. Вот, сейчас загрузятся твои данные, синтезируются личные обучающие белки. В лаборатории введем пару прививок и приступим к извлечению героя. А там и до сыворотки доберемся. Все просто: немного пробудешь в боксе для закрепления данных, и уже завтра отправишься к Есенину!
Почесав в затылке, я пробурчала:
– Да уж, «просто» у него все… Еще бы хоть половину понимать, о чем этот вундер болтает… Белки у тебя, значит, обучающие, а желтки какие – отупляющие? Ладно, завтра к Есенину, а там на месте разберемся.
– На месте так на месте, проблемы твои, не мои. А сейчас иди в лабораторию, это этажом выше. Тебя встретит бот.
Я подскочила, с воодушевлением потерла руки:
– Пойдем вместе! Покажешь мне тут все. К шефу в кабинет заглянем…
Консультант побелел, вжался в диван.
– Ты что?! Я не выйду отсюда. Я, знаешь ли, не выхожу. Совсем. Даже из своих комнат. Мне незачем.
– Ну, Петька, с изоляцией ты явно перегнул. Ты, что ли, живешь здесь, в институте? На улицу не выходишь? Сам-то откуда? Родня, боты-воспитатели?..
– Все это неважно, у меня есть любимая работа, это самое главное. И лучший в мире шеф. А выходить куда-то, говорить лично с кем-то, тем более, дотрагиваться и контактировать – это, простите, не мое. Я пролистываю новости каждый день: я знаю жизнь, и поэтому предпочитаю не рисковать.
– Ну и дурак, – я презрительно фыркнула. – Если ты не сидел у костра в тайге под звездами, без ботов, телефонов и компов, если комар не кусал твою худую шею и близкий человек с размаху не размазывал его по тебе же, то ты, брат, не жил. Пусть ты невозможный умник и знаешь кучу нудных штук, но крайне глупо утверждать, что ты знаешь жизнь, не прожив по-настоящему ни дня.
Мальчишка вскочил, сжав кулаки, дребезжащим от возмущения голосом воскликнул:
– Костер – это опасно и неэкологично! Комары – переносчики двадцати трех видов инфекций, лихорадок и вирусов! А стукнуть по шее – это вряд ли проявление любви или хотя бы дружбы! Все, Варвара Николаевна, вас ждут в лаборатории. Санчо проводит вас и покажет ваш бокс. До завтра, я вас наберу с утра.
Я вышла. Подумав, пожала плечами: каждый по-своему переживает изоляцию. Кто-то стремится выйти из нее, а кто-то боится вернуться в жизнь. Петька явно был из вторых, он, возможно, на своем веку так много, как сегодня, не общался с человеком, не находился рядом с кем-то в одной комнате. Он просто не умел иначе. Похоже, встреча со мной для него оказалась жутким стрессом. Теперь неделю дергаться будет, таблетки глотать.
В коридоре верным Хатико маячил Санчо. По просьбе дорогой гостьи он с готовностью провел экскурсию по институту, показал лаборатории, больничный отсек, мой личный бокс и, с особым почтением, на какое только способна бесчувственная жестянка, дверь в кабинет на восемьдесят пятом этаже. Дверь эта была особенной. Высокая, под потолок, аркообразная, будто из замка древнего рыцаря, на вид очень тяжелая. Темный дуб выглядел на удивление новым, большие стрелки кованых петель и кольцо-лев вместо ручки, натертые трудолюбивыми ботами-уборщиками, жизнерадостно сияли.
Без пояснений было понятно, кто должен обитать за такой дверью. Царь-бог, по совместительству босс, а также шеф… фанфары… господин генеральный директор Гронский Андрей Дмитриевич! Именно об этом и уведомляла безвкусная золотая табличка, сиротливо стоящая на боку в углу недалеко от входа. Вероятно, шеф еще не решил, куда ее повесить: на дверь, и тогда стиль древнего замка потеряется, или рядом, что, в общем, ситуацию не спасет.
Ни на что не надеясь, я толкнула таинственную створку, та легко поддалась и даже приоткрылась. Вот она во всей красе – эра людей на дистанте, даже замок на такую дверь не удосужились повесить! Бот закон не нарушит, а кроме педантичных машин никому и в голову не придет заглянуть в чужой кабинет без спроса. Особенно, если это кабинет Великого Босса. Почувствовав, как яростно зачесались руки, я расплылась в каверзной улыбке. Санчо, видимо, не заметил моих коварных замыслов, прикрыл дверь и добродушно пискнул:
– Шефа сегодня нет. Позже он примет вас здесь, а сейчас будьте добры пройти в лабораторию, обучающие белки уже синтезировны.
Пирсинг пришлось вытащить, но перед тем ненадолго отлучиться из лаборатории по личному делу. После прививок и капельниц с теми самыми «обучающими белками» в голове поднялся гул голосов, мешанина образов, какие-то странные, будто чужие, мысли. Меня резко потянуло в сон. С помощью Санчо я едва доползла до своего бокса и, не раздеваясь, рухнула спать.
Снилось, что я стала совсем другим человеком, что меня зовут вовсе не Варвара Николаевна Энова, а Галина Артуровна Бениславская (приснится же такое!). Отец у меня был французом, мать – грузинкой. Но воспитывалась я у тети с дядей, так как моя матушка была душевнобольной. С подачи подруги в семнадцать лет увлеклась большевизмом, сбежала из дома, поступила в университет. А недавно устроилась на новую работу, не в странный и непонятный институт, а в органы госбезопасности на Лубянке. Контора эта донельзя суровая и страшная, но знакомства в России – это все, а меня туда устроили именно по знакомству. И я… чем же я там занимаюсь?.. Не в застенках же пленников пытаю? Фу, как банально – я всего лишь набираю тексты на печатной машинке. Да, и, кстати, на дворе, между прочим, 1920 год. Вот так-то.
