13 ноября 2021 г. Пушкин Любовь и космос: день ноябрьский Пронзён четырехстопным ямбом Того имперца, маргинала, Что жил на Мойке, дом двенадцать, И, говорят, дружил с царём и При этом шлялся к декабристам. Но царь его прощал, поскольку Его доклады были кратки, Как в Таврии, где саранчою, Что прилетела, села, съела Весь урожай и улетела, Был ниспровергнут губернатор. Хотя возможно эту байку Придумал Хармс в угаре бунта. Единомышленники ж взяли И превратили в чёртов дискурс, Чтоб сделать Сашу либералом Рукопожатной их тусовки. А космос – тот же: он – ноябрьский. И вновь четырехстопным ямбом С цесурою в конце четвертой Строфы он поражен навеки, Как я, когда не траванулась Яичком с красною икрою За сто рублей в кафе «Маяк», где На двести можно обожраться, Как те бояре на тойотах У старика Гребенщикова, Когда он был ещё вменяем И гениальный делал космос, А Пушкин в меру пушкиньянца Ему завидовал и злился, Поскольку ямб лепить не трудно. Труднее петь, как Елизаров. Ещё ж труднее: на рассвете Назначить секс своей же смерти… Как много девушек хороших. 14 ноября 2021 г. Свет в окне Интеллектуальная гуманитарная молодежь из СПбГУ, Чьи предки слушают Розенбаума («Ара-губа» и «Ау»), Называет подобные вещи словами: «хтонь», «хэлловин», «инферно», — В концептуальных клише лексики постмодерна. Молодежь в куцых штанах в ноябре с оголенными икрами Бывает на удивление злой, на удивление искренной. И мне они даже нравятся, если день с утра задаётся. Жаль, что, чем дальше в ночь, тем меньше во мне толерантненького нью-йоркца. Несмотря на то, что меня в шизо убедить им едва ль удастся, На какую-то долю депрессняка, я делёзю их декадансы. Но, если в свинцовом полночном небе светит одно окно, Значит, Невою – любви, болезни, смерти – горит оно. А если в этом окне собор иконою отражён, Это значит, что хомячок в шмотках брендовых им спасён. От света в воРонке двора-колодца инфернальная блекнет тень… Мармеладова Сонечка зачинает новую диалектику. 18 ноября 2021 г. Вода Я была у тебя всегда, и ты был у меня всегда: Просто пришлось проехать нам сто дорог, Чтобы понять, что мы с тобой – не разлей вода: Один кран и один сортир, один сток и один Бог. Одна Фонтанка, одна Смоленка, одна Мойка, Одна Лебяжья канавка, одна Нева. Это – мой прадед вернулся с работы мокрый: Моего бесправия заячьего, чаячьего права. С добрым утром, любимый город, как говорят Все хипстерские соцсети твоих туристов. Как же меня смешит их цветной парад, Мчащий с Европ локальных к царю на пристань. Но всё это пустяки: постмодерн нам – не апогей. С добрым утром, Анна, Иосиф и Николай. С добрым утром, Владимир, здоров, Сергей, В ваших дворах – колодцы и ни кола, Только колокола… Я была у вас всех всегда, Мой дорогой муж, мой дорогой брат. Один писатель сказал мне, что, таки, да: Некоторые не попадут (вода их очистит) в ад. 20 ноября 2021 г. Миссия Настроение у ремонтника у таджика, Взгромоздившегося на жесть, – никакое. Накануне снега воздух пахнет аджикой. Зима – лезвие: полосни недрогнувшею рукою. Таджик лезет на крышу и думает: «Нафига?» «Нафига» – это слоган русской, мля, экзистенции. У таджика опухла вена. И очень болит нога. У мороси перед первым снегом опухли терции. Депрессию лечат водкой с доксициклином. По новолевым клубам бесится стародёжь, Именуя себя «молодёжью». На мост Калинов Выходит Добрыня: правда одолевает ложь. Снег выбелит красные мои гланды, мои шатуны, И я превращусь из ленинца в булкохруста. Мальчики из квартир, не слезая с ВК-стены, Скажут что-то против системы, ну и про Пруста. Рокеры, несмотря на мем, что #рокумер, Зазвездятся своим неистовым пацифизмом. Прадедом Мишей этот снег нареку, мам: Слава Богу, что я – не хипстер, а метафизик. А у ремонтника у таджика – одна задача: Сделать так, дабы был свет в коммуналке пять. Иисус живёт в старом жилфонде, – значит, Ни левые и ни правые Его не смогли распять. И Христос говорит таджику, что Он – Аллах, Ибо каждому истину на его несут языке. Начинается снег. Город спускает флаг. Библия, как драккар, плывёт по Неве-реке. 21 декабря 2021 г. Лезвие За стройной, как дура «Барби», чернокожей его спиною Расплескался багрянец цвета «Киндзмараули». Дядя Саша, а, дядя Саша, поговори со мною! Я оборзею и всем живым влеплю в амфибрахий дулю. Дядя Саша, а, дядя Саша, позволь мне быть фамильярной. Я жизнь за тебя отдала, теперь – стоит ли мелочиться? Мертвецы обучают ямам. Глупцы обучают ямбам. И только ты своим пятистопным светишь, как дух пречистый. Возьми меня, дядя Саша, вместо своей Наташи: Не буду тебе женою, а буду Дельвигом тебе Кюхлей. Будем бегать с тобой над небом – винным, расейским, нашим — И долго-Волго на скорбном мате лясы точить на кухне. И останется пляшка на полбеды, и дикие многоточия. Я люблю тебя очень, Саша: сильней, чем ты – ту и ту. Ты – на дороге моей шизо обочина, червоточина На руке моего столетия – божественное тату. Дядя Саша, а, дядя Саша, выдраться с тобой в лес бы мне, А то современники светской чернью роятся вокруг, как слепни. Я ношу сердолик в серебре на пальце, на шее ношу я лезвие: Полосну по глазам стимпанком метафизики да ослепну. Дядя Саша, а, дядя Саша, зачем нам графья, бароны, Хипстеры, либералы, пацифистические убийцы? Мне подарила лезвие мадам из Минобороны, Постмодерная Анна Керн: ты бы в неё влюбился. Но ты стоишь – неприступный, ах, – салонной блажь поэтессы. А я тебя слышу, как пацана, что мотает в Ясиноватую. Дядя Саша, а, дядя Саша, я спасу тебя от Дантеса. Видишь артерию? – Это я закат для тебя разматываю. |
