Шериф Блэйк все так же пил по утрам свой кофе. Правда теперь беззаботные размышления о зимней рыбалке и стрижке кустов сменились мучительными раздумьями о набившем оскомину, но так и не сдвинувшемся с мертвой точки деле. Никаких зацепок, кроме биоматериала из-под ногтей жертвы, но и тот чертовы криминалисты из Бансинга умудрились потерять. Как такое вообще возможно? Что сейчас есть у полиции? Горелые еловые ветки на заднем дворе Банни? Номера банковских карт нескольких сотен мужиков по всему миру, которые пялились на Салли через экран? Преподобный Макконахью. Кто бы мог подумать? Святой отец любил глядеть на Салли через экран. Если к этому прибавить еще и найденную у нее во рту гостию, то вероятность того, что священник причастен к убийству возрастает. Но зачем? Стыд? Преподобному было стыдно за свою похоть, и он переложил вину на девушку, жестоко расправившись с ней? В этом мире возможно все. Шериф Блейк давно уже взял за правило ничему не удивляться, но все же мысль о том, что отец Макконахью убийца, казалась ему дикой. Доктор Дьюик. Как выяснилось, док тоже любил поглазеть на обнаженных школьниц. Дьюик весьма умен и довольно скрытен. Не женат, живет один, не был замечен в бурных романах. Зачем ему убивать Салли? Юная мисс Ричардсон что-то о нем знала? Быть может, они встречались, спали. Ей пятнадцать, ему тридцать шесть. Ситуация так себе. Однако обследование показало, что Салли была девственницей. Вот только проводил это обследование сам Дьюик. Черт возьми. И ведь именно он отвозил биоматериал из-под ногтей жертвы в лабораторию, где улику таинственном образом потеряли. Да уж выглядит все это скверно. Ну и, наконец Элайджа Томпсон. Одержимый Салли бедняга с заправки. Мог ли он укокошить возлюбленную, которая явно не отвечала ему взаимностью. Теоретически — да. Но из всех троих, кто был на карандаше у шерифа, Элайджа вызывал меньше всего подозрений.

Но так было у Блейка. У неугомонной Френни Полсен кроме Томпсона подозреваемых не было. Она продолжала вести за несчастным слежку и даже пару раз отправляла Элайдже анонимные письма с текстами вроде “я знаю, что это сделал ты” и “зло не останется безнаказанным”. Френни была абсолютно уверена, что парень затаился и вынашивает план очередного убийства. Своими измышлениями медсестра ни с кем не делилась, даже с Ритой Фейвор. Рита попросту не разделяла подозрения Френсис и всячески высмеивала ее детективную деятельность, обзывая подругу престарелой Нэнси Дрю.

Сам же Элайджа просто пытался жить дальше. Да, он поклялся себе никогда не забывать Салли Ричардсон и продолжал рисовать ее портреты. Однако, молодая и здоровая часть его души все же желала встретить хорошую девушку, любить и быть любимым. Иногда он мечтал бросить дурацкую работу на Джимми Хоупа и укатить куда-нибудь в аризонскую пустыню или в Лос-Анжелес, просто ехать по дороге под любимую музыку, встречать рассветы в дешевых мотелях, наблюдать как от места к месту меняются пейзажи. В конце концов после смерти Салли в Блэклейке его уже ничего не держит. Но уехать сейчас, когда расследование не завершено и убийца еще не найден, значит вызвать на себя новую волну подозрений. Элайджа это понимал, поэтому в его жизни все оставалось по-прежнему — дом, мать, заправка, рисунки. Не было только Салли.

Преподобный Макконахью решил окончательно завязать со своим главным пороком. Сперва он стал пару раз в неделю посещать терапевта в Бансинге. Однако быстро выяснилось, что доктор, будучи светским человеком вовсе не считает мастурбацию чем-то постыдным.

— Вас возбуждают дети? — спросил он, бросив беспристрастный взгляд поверх очков.

— Дети? Нет. Не дети, — священник со стыдом вспомнил, что Салли было пятнадцать. Но все же она не выглядела ребенком, — Юные девушки. Да. Но не дети.

— Тогда почему вы испытываете стыд, мистер Симпсон?

Преподобный представился фамилией своей бабки по материнской линии, поэтому терапевт обращался к нему “мистер Симпсон”.

— Это грех.

— Грех? Вы католик, мистер Симпсон?

— Да, я католик.

Доктор многозначительно замолчал. Он не стал ковыряться в детских травмах отца Макконахью, не спрашивал подсматривал ли тот за родителями, переодевалась ли в его присутствии мать, трогал ли сына отец, применялись ли в семье телесные наказания. Нет. Он просто задавал нейтральные вопросы, которые никак не помогали пастору найти выход из сложной ситуации. Поэтому преподобный решил бороться со злом внутри себя самостоятельно — молитвами и аскезой.

А вот кто совершенно точно не только не боролся с собственными пороками, но и всячески им потакал так это Джимми Хоуп. Каждую субботу он неизменно проводил в “Алых губках” и каждый раз старался безуспешно склеить изгибающуюся на шесте Аманду Харисон.

— Может пойдем ко мне, тут слишком шумно? — Джимми весьма бесцеремонно потянулся к груди танцовщицы, но был тут же остановлен вышибалой по кличке Железный Джо.

— Я на работе, если ты не заметил, — Аманда наклонилась к назойливому посетителю так, чтобы он хорошо слышал ее голос, но не мог дотянуться.

Аманда ненавидела Джимми. Да он всегда щедро платил, но при этом вел себя как грязная свинья. Понятное дело, что многие из местных завсегдатаев не очень-то обходительны со стриптизершами, но все же мало кто опускается до уровня Хоупа.

Но, как ни странно, именно неприязнь к Джимми помогла найти Аманде друга. В ее жизни наконец появился кто-то по-настоящему добрый и открытый. Кто-то, кому не просто интересно поглазеть на ее сиськи, пустить сальный комплимент или склонить к сексу на заднем сидении авто. Кто-то кому действительно важно, что она за человек, какую музыку она слушает и что любит на завтрак. Элайджа Томпсон. Как и Элайджа, Аманда мечтала свалить из Блэклейка. Кататься по стране на авто с откидным верхом, ночевать прямо под звездным небом, питаться батончиками с заправки. Впрочем, последнее у нее неплохо получалось уже сейчас. Как и Элайджу, Аманду ничего не связывало с городом. Здесь у нее лишь вечно пьяный отец, да похотливые мужички в “Губках”. Кто знает, может быть, когда-нибудь они оба — Аманда и Элайджа погрузят нехитрый скарб в багажник старенького родстера и рванут куда-нибудь в Монтерей.

Джуди Лавлейк готовилась отмечать день Святого Валентина в одиночестве. Она всегда ненавидела этот праздник, но в том году ей хотя бы на пару часов удалось заполучить Мэтью, а в этом… Да, бутылка розэт вполне может заменить неудачное свидание, точнее полное отсутствие этих самых свиданий, но это жалко. Вот так спиваться в одиночестве. Впрочем, почему бы и нет? Бывают судьбы и похуже. Она по крайней мере спивается в собственном доме, а не где-нибудь между мусорными баками.

— Попытаемся снова? — Саманта Харди, считавшая себя ведьмой, зажигала черные свечи.

Комната Саманты походила на мрачное пристанище сатанинского культа — статуэтки рогатых языческих божеств, плакаты со странными символами, мебель темных тонов и куча кристаллов обсидиана и каких-то вулканических пород.

— Честно говоря, мне немного стремно, — Изабель Макговерн, полноватая блондинка, недавно вступившая в ковен блэклейкских ведьм, с опаской поглядывала на пентаграмму, насыпанную на полу неизвестным черным порошком.

— Если дрейфишь — проваливай! — не стала церемониться Саманта.

— Мы уже делали это десятки раз. И кстати, с нами связывался мертвый Майк Уиллоби. — Рита Эстербрук сидела с видом прожженного знатока магических искусств и наматывала локон на палец.

— Кто он, этот Майкл Уиллоби?

— О, господи, Изи, ты что не местная? Неужели никогда не слышала историю про утопленника Черного озера?

— Аа. Это…

— Садитесь в круг, сучки! — скомандовала Саманта и девицы расположились по краю пентаграммы. Они закрыли глаза, взялись за руки и начали повторять за Самантой непонятные слова на латыни.

Изабель ждала, что подует пронзительный ветер, затушит свечи и в окне появится мертвое лицо Салли Ричардсон, однако ничего подобного не происходило.

— Может, попробуем Уиджу? — робко предложила она.