А потом поймали меня и…

Нет, дальше не могу.

Только одно: с тех пор я служила оркам для развлечений и в качестве лекаря. Я была их личной рабыней, по-другому не назовешь. Они не собирались меня продавать, потому что я скрашивала их унылое существование, так они мне говорили. Поэтому меня закутали в плащ и заставили прятать лицо. Мне не разрешалось ни с кем разговаривать. Они стерегли меня, как дракон свое сокровище. И я подчинялась, что бы мне ни приказывали, потому что уже знала, как они умеют наказывать тех, кто их не слушает. Я радовалась, когда они хоть ненадолго оставляли меня в покое… Поэтому вела себя как можно тише и незаметнее. Я хотела выжить, понимаете? Умереть легко. Но что потом? Я люблю смотреть правде в глаза. Я никогда не оставляла надежды на освобождение. И что смогу отыскать свою семью и узнать, остался ли хоть кто-нибудь в живых.

Кстати, когда меня привезли, Молчаливый уже жил там. Он никогда не был со мной откровенен, и, в отличие от меня, орки никогда не снимали с него накидку. Иногда мы перекидывались словом-другим, он меня учил, как выжить. Должна сказать, что он всегда готов был прийти мне на помощь. Он, как и я, разбирается во врачевании и обладает большой силой. А еще у него несгибаемая воля, мне так кажется, потому что орки не раз избивали его до потери сознания, если им что-то не нравилось. Но Молчаливый сносил все, причем намного лучше меня – да еще и мне помогал! Без него я бы не справилась. Так что на этом я свою историю заканчиваю и с нетерпением жду сведений о том, кто в течение многих месяцев был моим другом.

Молчаливый

…

На землю опустилась ночь. Над горизонтом повис тонкий серп луны, бледный и усталый. Звезды блестели подобно миллионам драгоценных камней, лишь изредка их закрывало лениво плывущее облако.

На поляне было тихо. Ночные охотники бесшумно шныряли по кустам. Мелкие животные попрятались по норам. Звери покрупнее собирались стаями и искали добычу; кто-то спал, другие, подняв головы, прислушивались к ночным звукам. Только для насекомых, видимо, началось главное время суток, потому что они стаями летели в такие места, где днем их не было ни видно, ни слышно. Перепончатокрылые, чешуекрылые, пауки. Одни искали растительную пищу, вторые ловили первых. Иногда проигрывали и те и другие, если, например, змея, прекрасно себя чувствовавшая в самую холодную погоду, бесшумно скользила по траве и хватала все, что шевелится, но при этом не превышает размера человеческой ладони.

Молчаливый поворошил палкой угли и добавил в костер веток, а все остальные терпеливо ждали его рассказа. Молчание не угнетало, потому что у всех было о чем подумать, особенно после предыдущих откровений. Более разных товарищей невозможно себе представить, и в какой-нибудь другой, не столь воинственной части континента они бы не удостоили друг друга взгляда. Но их свела общая судьба, так что они могли вместе сидеть возле костра и чувствовать дружеское участие.

Наконец Молчаливый вылил настой в три чашки и протянул их Хагу, Вейлин и Бульдру. Те сделали по глотку, удивленно переглянулись и залпом выпили свои порции до дна. Вернули посуду Молчаливому, который наполнил их снова и протянул Горену и Менору, одну оставив себе.

– Что ты туда положил? – заорал Бульдр своим громоподобным голосом. – Какую-то травку, о существовании которой мы до сих пор даже не подозревали, правильно? Я как будто выпил целую бочку темного пива, но я не пьян и голова у меня не тяжелая, а… Мне стало вдруг легко и радостно!

Молчаливый кивнул и сделал рукой плавный жест.

– Готов поспорить, что наш вечно молчащий друг сейчас ухмыляется от уха до уха, – весело пробормотал Менор Худощавый. И вернул свою чашку. – Похоже, сегодня я буду спать спокойно и без кошмаров, и все благодаря тебе!

Горен попытался повнимательнее рассмотреть руки Молчаливого, но даже они практически полностью были спрятаны в широкие темные рукава и не давали пищи для предположений, к какому племени принадлежит их владелец, молод он или стар, болен или здоров. Вейлин Лунный Глаз слегка коснулась Горена, и тот вздрогнул. Прикосновение эльфа не похоже на прикосновение человека или гнома. Горен не мог бы объяснить, почему он так решил. Но ощущение показалось совсем другим, ее рука была прохладной и одновременно мягкой, словно бархат. При свете звезд стало понятно, откуда у нее такое прозвище: сейчас глаза ее блестели, как жидкое серебро, и излучали мягкое сияние, окутывающее Горена.

– Молчаливый поделился с нами дурманящими травами, которые вернут нам силы и отправят в прошлое Долину Слез, – пояснила она звонким как колокольчик голосом. – Остался один ты, Горен, наш спаситель, который свел нас всех вместе здесь и сейчас. Пора и тебе поведать нам свою историю, Говорящий с ветром, потому что ты, хотя и самый младший из нас, самый здесь необыкновенный.

У Горена запершило в горле.

– Извините, что я молчал так долго. Но моя история вас не порадует, и я боюсь, что дружба наша закончится, едва начавшись. Я долго думал, должен ли рассказать вам всю правду или лишь часть ее, а может, вообще выдумать что-нибудь более приемлемое. Но мне кажется, вы бы догадались, что я лгу, и тогда бы обиделись на меня, причем совершенно справедливо. Хотя обидитесь вы в любом случае.

– А может, ты предоставишь нам самим решить, мальчишка? – заорал Бульдр, откидываясь назад. – Ах, чего бы я сейчас не отдал за хорошую трубку… – вздохнул он.

Молчаливый вытащил из рукава тонкую палочку с длинными листьями, подержал над огнем и передал гному. Тот удивленно протянул руку, вдохнул дым, причем крылья его широкого носа раздулись.

– Ты чудо! – радостно заорал он. Молчаливый сделал жест, который следовало трактовать как «пожалуйста», и снова повернулся к костру.

Тем временем Горен собрался с мыслями. Он знал, что начало всегда самое трудное. И решил больше не откладывать объяснение.

– Я шейкан, – сказал он. – Моя мать – Дерата, дочь властителя крепости Шейкур, изгой, которая восемнадцать зим назад, беременная мной, бежала из дома и нашла вторую родину в Лирайне. Больше месяца назад на Лирайн напало войско под предводительством шейкана Руорима Чернобородого, город был разрушен.

До сих пор все, как громом пораженные, слушали молча. Но теперь перестали сдерживать свои чувства.

– Руорима Чернобородого? – перебил его Хат Сокол.

– Ты имеешь в виду Руорима Мясника? – вмешался Бульдр Краснобородый. – Так его называют повсюду, во всех странах Шести Народов вот уже добрый десяток лет!

– Он убийца, – не выдержала и Вейлин Лунный Глаз, и ее милый голос разлетелся на тысячу кусков как горячее стекло, опущенное в ледяную воду.

– Даже воры проклинают этого безбожника! – закричал Менор Худощавый. – Разве есть на свете семья, которую бы не разрушил этот палач и убийца?! Разве хоть кто-то может сказать про него что-нибудь хорошее, за исключением разве что хозяина, которому он в данный момент служит и для которого регулярно точит свой нож мясника?

Горен почувствовал, как сердце его сдавила ледяная рука. Но назад дороги уже не было.

– Это мой отец, – с трудом произнес он.

Внезапно наступила тишина, замолкли даже мириады насекомых, которые только что шипели и стрекотали вокруг. Все замерли в ужасе. И недоверчиво смотрели на Горена. Они невольно отодвинулись от него, все, за исключением Молчаливого, который и так сидел с другой стороны костра.

– Поэтому ты смог сделать эту… ужасную вещь? – прошептал Менор Худощавый. – Мы считали, что ты волшебник…

– Нет, я не волшебник! – разозлился Горен, но тут же, словно давая клятву, поднял обе руки вверх, так как увидел, что остальные испуганно отодвинулись еще дальше.

– Нет, извините, это не из-за вас. Наверное, мне… в наследство достались какие-то способности Руорима, вот почему меня называют Говорящим с ветром. Но я не маг и не алхимик и никогда не буду ни тем ни другим. Я не такой, как он, этот Руорим, совсем наоборот. Я видел его один-единственный раз в жизни, и это было… – Он всхлипнул, и слезы выступили на его глазах, в свете огня они блестели, как капельки росы, катясь по его щекам. Закончил он почти беззвучно: – Когда он убил мою мать.