И снова сдавленный всхлип.

– Я понял. Прости меня, пожалуйста. Я рад, что ты еще здесь и говоришь со мной.

– Мы справимся. – В устах Горена эти слова прозвучали как заклинание. – Мы наверняка справимся, это еще не конец.

И сон или видение из другой жизни.

Малакей

Ах, это ты. У тебя лихорадка? Значит, не сможешь от меня отделаться. Прекрасно. Присаживайся, мальчик, выбора у тебя все равно нет. Нет-нет, это не сон, не видение, не бред больного мозга. Позволь тебя уверить, что с головой у тебя все в порядке! Никаких отклонений. Пусть хоть это тебя утешит. То, что ты сейчас видишь и слышишь, это реальность. Мой голос из прошлого.

Так что выслушай мою историю в моем изложении. Забудь все, что написано в Хрониках. Там все искажено, исковеркано до неузнаваемости. Частично из-за опасений, частично по глупости. Меня несправедливо осыпают проклятиями, народ шейканов должен мной гордиться, без меня их бы не было. И они бы не смогли сражаться за мир на Фиаре. Предстоят великие дела, мальчик мой, и ключом к ним являешься ты. Уже давно все мои мысли направлены на одну цель, которая приблизилась настолько, что я вот-вот смогу до нее дотянуться.

Не сопротивляйся, малыш. Все хорошо, все правильно. Я расскажу тебе, кто я, как я таким стал, чем занимался и кто такой ты. Кое-что ты увидишь воочию, но не пугайся: это всего лишь картины прошлого, воспоминания о котором живут в твоей крови. И в крови каждого шейкана. Но ты – случай особый. А поскольку сейчас тебя лихорадит и ты не можешь меня оттолкнуть, я имею шанс поговорить с тобой откровенно и не торопясь, давно пора. Я не сержусь на твои попытки от меня спрятаться, потому что так ты поступаешь по неведению, а неведение порождает страх.

Узнав мою историю, ты перестанешь бояться и, преисполненный гордости, начнешь готовиться к исполнению своего великого предназначения.

Меня зовут Янус Малакей, я родился более девятисот лет назад в болотах Муира.

Тогда мир был совсем диким. В нем властвовали драконы, люди же были слабы и беспомощны. Нам приходилось прятаться в непригодных для жизни местах; такими и были топи Муира, расположенные на территории современного Нортандера, то есть далеко на севере, в нескольких днях пути от Ветряных гор. Нортандер – суровый самобытный край с огромными лесами, бурными реками и высоченными водопадами. Зима там длинная и холодная, лето – короткое и жаркое. Но в болотах все по-другому: климат почти мягкий, если можно так выразиться. В глубине болот царит зловонный Желтый туман, он круглый год летает над топями, манит за собой заблудившихся путников и убивает.

Добровольно в этих болотах никто не селится, там никогда не увидишь чистого голубого неба, никогда в лицо не подует свежий вечер. Комары сосут кровь, на руку одновременно слетается до тысячи штук, кожа в результате становится красной и горячей, рука распухает, как после укуса змеи. И змеи тут есть, любого размера и цвета, но всех их объединяет одно: они коварны и ядовиты.

Болотный гриф, их злейший враг, охотится в основном в сумерках. Далеко разлетается его ужасный крик. А если он замолкает, значит, выбрал себе жертву, и для тебя лучше, если этой жертвой окажешься не ты.

Драконы появляются здесь редко. Им неприятны плавающие, покрытые травяным ковром острова, на них трудно удержаться, иногда дракону удается выбраться из топи в самый последний момент.

Вот так я и вырос в Муире, который тогда еще не был городом. Просто жалкий поселок, крошечное сборище ветхих домишек, стоящих на специальных опорах, которые напоминают ходули и разваливаются ровно через полгода. Посередине поселка кузница. Живут здесь изможденные, страдающие болотной лихорадкой люди; взрослые с воспаленной, покрытой пятнами кожей и гноящимися глазами и дети со вздутыми животами. Я был одним из таких детей, вечно голодный, вечно расчесанный до крови, со струпьями от незаживающих ран, из носа у меня постоянно текли сопли, а из глаз – слезы.

То была не жизнь, а сплошное мучение. Никто не обращал на меня внимания, ведь я был одним из кучи ребятишек, их постоянно рожали, но всегда без особого желания, едва ли четверть из них достигала взрослого возраста. Я спал на голых досках, ел то, что оставалось, и жил не лучше блохастой бродячей собачонки.

Для моего отца я был как кость в горле, потому что он думал, что зачат я не от него, а от его брата, с которым якобы моя мать не раз тайком развлекалась. Не знаю, так ли это, потому что, насколько я помню, мать была тихой, изможденной женщиной, ее постоянно терзала лихорадка, она редко могла даже выйти из хижины. Пока я был маленьким и беззащитным, отец частенько вымещал на мне свой гнев, вызванный жалким существованием. Тогда я узнал, какой разный вкус может иметь кровь в зависимости от того, из какой именно части тела она течет. Я узнал разницу между болью от сломанного пальца и после удара в подложечную впадину. И много чего еще.

О, еще я научился выживать. Научился грабить и воровать, главным образом еду. И убивать. Я лишал жизни каждого зверя, который мог оспорить у меня добычу. Научился подкрадываться и наносить молниеносный удар. Иногда я устраивал себе роскошный пир из крыс, если мне удавалось сбежать, развести костер и обжарить ободранную тушку на палке. Я глотал все, что можно назвать мясом. А поскольку от этого не умер, а рос и становился крепче, то начал гоняться за болотными тварями, в основном за утками, нежное белое мясо которых до сих пор вспоминаю с неописуемым восторгом.

В десять лет я впервые поднял руку на отца. Я ненавидел его до дрожи в коленях. Не в том дело, что я больше любил остальных членов семьи. Все они были лишними едоками, которые мешали мне хоть раз нажраться досыта.

Конечно, пока еще я был меньше и слабее отца, но он растерялся, когда я изо всех сил пнул его по ноге, зубами вцепился в руку и начал колотить в живот. От неожиданности он меня отпустил и вышел, не сказав ни слова.

Упившись с приятелями горчичного пива, он, естественно, вернулся и устроил мне самую страшную в моей жизни порку. Я бы так и не пришел в себя, но меня выходила мать; в общем, я очнулся избитый, но вполне живой.

Некоторые кости срослись неправильно, и я несколько искривился. Но потом это стало незаметно, потому что я носил широкие одежды и выработал особую плавную походку.

Отец спокойно ждал, когда же я хоть немного оправлюсь. Чтобы продолжить мое, как он выражался, «воспитание». Было мне всего одиннадцать лет.

Я велел ему больше ко мне не прикасаться.

А он только смеялся.

Когда он подошел, я сделал то, на что никто не рассчитывал, особенно в вонючих болотах, которые делали разум тупым и ленивым, а тело распухшим и вялым.

Внезапно я почувствовал в себе то, что, видимо, все время дремало и проснулось исключительно благодаря моему сильнейшему возбуждению, похожему на возбуждение дикого зверя, который долго пролежал в засаде, поджидая удачного момента. Оно пронзило меня, наполнив… да, ощущением власти и превосходства. Я понял, что сильнее отца, что больше уже он ничего мне не сделает. Я знал, как поступить, чтобы от него избавиться. И сделал единственно правильное: поддался своему внутреннему порыву и позволил ему осуществиться в пламенной жажде мести.

Я закричал на отца. Услышал свой голос, но одновременно мне показалось, что я стою рядом и смотрю на происходящее. Это было некое отчуждение, до сих пор хорошо его помню. Теперь я был не я… и все-таки я. Понимаешь, что я хочу сказать? Наверное, нет, но это не важно. Просто слушай, что я говорю.

Что же я крикнул отцу? То, что в его глазах преобразилось в реальную действительность, потому что мой голос он слышал как бы внутри себя. Почему у меня все получилось, ведь я ничему не учился? Вообще-то я родился под особым знаком, когда глаз луны потух и отбрасывал на Эо не свет, а тень. Затем последовал сильнейший ураган с громом и молнией, так что волосы у всех встали дыбом, а внутри каждый чувствовал какие-то страшные толчки.