За выдачу евреев, активистов,

Кто и теперь бы жёг сепаратистов,

Как их в Одессе заживо сожгли?

Убийство капиталу не злодейство.

Какая и на ком лежит вина

В миру, где заправляет лицедейство,

И если Холокост — война с еврейством,

Кому теперь объявлена война?

Кого определили на закланье,

Кому очередною жертвой стать,

Какой народ подвергнуть испытаньям,

Какую часть земли, с каким названьем

На части по живому разорвать?

Нацизм и преступленье неразлучны.

Им геноцид соратник, друг, кунак.

Чтоб запад стал вершин альпийских круче,

Как нужно сброд собрать в один кулак.

Всё худшее и дальше повторится.

Из турок, украинцев, из мадьяр

Найдутся душегубы-кровопийцы…

Пока нацизм свои меняет лица

Не за горами новый Бабий Яр.

Обиду на страну тая и злобу,

От всех её свершений вдалеке

Прибегнул поц к художественному слову

На той державы дивном языке.

Всех тех, кто русофобией измучен,

Дипломы получивших за бабло,

Язык воистину великий и могучий

Стряхнёт с себя со временем, как блох.

Что может дать космополит безродный,

О чём поведать с пеною у рта?

Лишь тем есть место в памяти народной,

В ком живы честь, любовь и доброта…

"Если у тебя есть фонтан, заткни его: дай отдохнуть и фонтану" (Козьма Прутков)

От дурака куда меньше вреда, если дать ему высказаться (народная мудрость)

Заткнуть фонтан — совет Козьмы Пруткова,

Насколько он подходит нам и вам?

Молчанье золото? — Оно оковы,

Когда вокруг бардак, позор, бедлам!

Как можно на язык навесить гири,

Когда на семь и даже восемь бед,

На всё, что происходит в нашем мире,

Имеется единственный ответ?

Меч правосудия извлечь из ножен

И с кличем вековым "мать-перемать"

Всё порубить с плеча, чтоб "сколько можно?"

Вопросов нам потом не задавать!

Готовы мы по принципу "знай наших"

В прах разнести отеческий дурдом

И новую заваренную кашу

Расхлёбывать потом, но с полным ртом

Чего? — Не суть. Даёшь свободу слова!

Чем проще, тем верней народный глас!

И потому совет Козьмы Прудкова

Сегодня, извините, не для нас.

Из заката Европы смотрю на Восток.

Евразийская блажь на меня накатила.

Там впервые пробился у жизни росток

И последняя будет, похоже, могила.

Обезумев совсем, я на крышу залез,

Чтоб узреть, как у них занимается утро.

А увидеть твоих глаз китайский разрез

Мне со сна и без них, дорогая, нетрудно.

Там, представь себе, милая, люди живут

И не бесятся с жиру, как здесь неврастеньши.

Жёлтой расою их европейцы зовут,

Хотя сами желтухой болеют не меньше.

Их от западных орд отделяет стена,

Ничего за которой, признаться, не видно,

Сохранить благочестие возведена.

Как её проходить, ты спроси Копперфильда.

Мало что изменилось за тысячу лет —

Также сеют свой рис и поют те же песни,

Императора, правда, давно уже нет,

Но как прежде сияет лазурь поднебесной.

Пережившие множество трудных годин,

И хотя бы с лица, все китайцы едины.

Во главе там партийный сидит мандарин,

Где, поверь, никогда не росли мандарины.

В приграничных районах их лучше не злить.

Если нрав узкоглазый китайцы проявят —

Где прикажешь, любимая, их хоронить,

Если вепсы* родные войну им объявят?

У них сто миллионов одних только Ли,

Но не верят китайцы в единого Бога.

Когда им наркоту европейцы везли,

Они выжили лишь оттого, что их много.

В полумраке, вдыхая отравленный смок,

По шанхайским борделям матросы балдели.

К небесам Поднебесной струился дымок

Из гашишных и опиумных богаделен.

Миллионные толпы, забив косячок,

По наклонной полого катились к закату.

Представляешь — обкуренный узкий зрачок,

Где для глаз без того места не многовато.

Наркорыцари бешеные барыши

В европейских столицах спускали с размахом.

Непослушные бошки секли бердыши

Тем, кто риса поля не засеивал маком.

На спине у народа мальтийский свой крест

Выжигали огнём благородные доны,

И вбивали в мозги христианский прогресс

Чубуком анго-франко-китайские войны.

Подустала страна от своей желтизны,

От бесчисленных смут, мятежей и восстаний.

Покрасневшие воды песочной Янцзы

Растворились, как соль, в мировом океане.

Взбаламученный ил опустился на дно.

Кто хотел убежать, те давно убежали.

Родового искусства боец тэквондо

Держит свой ресторанчик в Китайском квартале.

Кто остался, грядущему, кажется, рад,

Хоть его и содержат как в поле скотину.

Возродилась страна и завистливый взгляд

Обратила на нашу с тобой древесину.

Через брешь Копперфильда в китайской стене

Вожделенно китайцы на север глазеют.

Мы для них как Георгий на белом коне,

Тычем острым копьём в узкоглазого змея.

Мы, потомственные русаки-москали,

Лучше жизни положим на лесоповале,

Но ни пяди родной уссурийской земли

Не уступим, где мы никогда не бывали.

В затянувшийся наш исторический миг

Мы для них ненавистны, как те крестоносцы.

Почему же тогда для мальтийцев самих

Азиопы несносные мы и уродцы?

Впрочем, что нам до них, если мы на восток

Обратили свои евразийские души.

Свои знаки нам шлёт узкоглазый пророк

Иль Лю Ши, а по нашему просто Илюша.

И в промежности той — меж великим и злым,

Окончательно сделать конечный свой выбор

Нам поможет, всё сложное сделав простым,

Нависающая азиатская глыба.

Нас хранит ежеси православный наш крест.

Спи любимая, блажь мою сон не прогонит.

Наших глаз, дорогая, китайский разрез

Ясно видится мне и уже не спросонья.

*малочисленный финно-угорский народ, численность 8240 человек согласно переписи 2002 года. До 1920-х гг. официально назывались чудью

Против бесовского начала, которое сидит в человеке и эксплуатируется «духовными наставниками».

Нырнуть в какую бездну с головой

И в жертву принести останки тела,

Чтоб люди восхищались — Боже мой,

Какой был человек безумно смелый?

Красиво жить и быстро умереть,

Отбросив прочь химеры и морали,

И однодневкой в пламени сгореть