Девушка, стоявшая напротив меня, изменилась. Она похолодела. Именно так можно описать то, что с ней произошло. Мэри выпрямилась, опустила глаза, и вмиг выражение лица ее стало строгим. Я не могла понять, что сказала не так, однако мои слова лишили девушку прежней улыбчивости.

– Я приглашу их к ужину, – тихо произнесла Мэри.

– Угу.

Я выключила плиту и сняла турку с огня. Впервые так долго готовила кофе. Когда завариваешь на одного либо на двух, это буквально несколько минут. Сейчас же я варила кофе на пять человек.

– Знаешь, – внезапно прозвучал голос Мэри рядом, вынудив меня вздрогнуть. – То, как он пахнет, уже заставляет меня думать, что это лучший кофе на свете.

– В турке самый вкусный, – практически улыбнулась я.

– Нет. Ты готовила. Поэтому, – практически точная цитата моей матери. Что только не скажешь, когда ленишься сварить самой себе кофе!

Только вот мотивы своих родителей предугадать проще простого. Что же кроется за маской радушия в лице Сэма и Мэри?

Я озадачено ссутулилась над своей чашкой, оглядывая сидевших рядом людей, как мне казалось, незаметно. Сэм и Пол обсуждали что-то на счет дома, изоляции и обогрева. Кажется, была какая-то сложность и потребность в ремонте. Мэри и Розали периодически задавали мне какие-то вопросы. Участие в их диалоге было добровольно-принудительным. Лежавшая на полу, у моих ног, Никки тоже унывала, видимо ожидая скорейшей прогулки.

– Вилл, – позвала меня мама. – Все нормально?

Присутствующие обратили все внимание на меня.

– Да. Все хорошо, – ответила я. – Хочу погулять с собакой.

– О! Конечно, думаю, ей понравится, – оживленно пропела Мэри. – Не отходите только далеко от дома, хорошо? Снега этом году очень много. Если что – кричи.

«Не дождетесь.»

– Угу.

Поставив свою чашку в раковину, я откланялась и направилась к выходу. Радости добермана не было предела. Она запрыгала на месте, залаяла и вылетела на крыльцо, как только я открыла дверь.

На улице стоял жуткий мороз. Тяжело навалившиеся сумерки плотно осели среди деревьев и бросали пугающие тени на аллею. Абсолютная тишина ласкала слух. Никки спрыгнула с крыльца в сугроб, затем принялась поедать снег. Едва я сделала шаг к ней, с целью помешать, собака кинулась в сторону. Началась ее любимая игра «подойти-отойти». Так она требовала погони.

Снега примерно по колено. Дорожка расчищена вокруг дома и на везде. Места побегать нам хватит.

Я застегнула капюшон, поправила крутку, заправила джинсы в сапоги и с угрожающим «ууу» бросилась на Никки. Та именно этого и ждала. В конечном счете, спустя минут двадцать я была вся в снегу и в слюнях. Доберман прыгал возле моего бездыханного тела, ожидая продолжения погони. Силы мои иссякли. Я развалилась в сугробе, сделала «ангелочка» и осталась неподвижно лежать на спине, глядя на то, как меня постепенно накрывает снегом. И если бы не дыхание добермана, я бы слышала лишь шорох снегопада и потрескивание веток деревьев над головой.

По персиковому полотну аллеи скользнул свет автомобильных фар. Сидевшая у моей головы Никки выпрямилась и уставилась в сторону выезда. Мне пришлось быстро подняться и поймать ее за ошейник. Этим я могла себя выдать. Прибытия гостей так скоро я не ожидала. Мэри говорила, что пригласит их к ужину. На мой взгляд, это минимум пара часов. Мне ведь было нужно подготовить речь. Я не могла так просто начать разговор с людьми, которые спасли мою жизнь и жизнь Натали. Нельзя вот так просто сказать такие важные слова. Тем более что я уже начала паниковать.

Подъезжающий автомобиль не спеша приблизился к дому, остановился в районе лестницы и заглушил двигатель. Окрестность поглотила мертвая тишина.

Видели меня или нет, в точности я сказать не могла. Поднявшись на ноги, я взмолилась, чтобы гости сразу прошли в дом и не стали осматриваться. Однако ничего не происходило. Черная Мазда осталась стоять на месте, неподвижно и безмолвно. Двери никто не открывал. Мне оставалось лишь ждать, когда гости зайдут в дом, и я смогу вылезти из снега.

– Молчать! – шепотом скомандовала я доберману, предупреждая ее возможное желание выдать нас.

Раздался щелчок замка. Дверь водителя открылась почти одновременно с дверью пассажира рядом. Когда за туманной пеленой сырого воздуха и снега я смогла разглядеть прибывших и доподлинно убедиться, что глаза мне не лгут, мышцы моего тела и все органы внутри вмиг образовали один большой кусок студня, неспособного двигаться, но основательно дрожащего от потрясения. Неподвижная, забывшая о том, что нужно дышать, я уставилась на тех, кого ожидать здесь было бы странно и, по меньшей мере, глупо.

«Пути Господни неисповедимы» – все, что смог соорудить мой мозг в ту минуту.

Тот, что был угрюм, несвеж и раздражен – играл на соло. Я вспомнила его по схожей мине, своеобразно сбритым волосам на голове и поблескивающей сережке в брови. Он вздернул плечами, слегка подкинув верхнюю часть тела вперед, будто собираясь прыгнуть, однако руки из карманов не вытащил. Подобный жест напоминал мне сигнал человека, подсознательно желающего выглядеть сильнее, авторитетнее и опаснее. Казалось, еще мгновение и он примется разминать шею и встанет в стойку боксера.

Все оказалось проще. Молодой человек поднял голову к двери, хило кашлянул и в один огромный широкий шаг взгромоздил свое тело на ступени.

Второй – вышедший из-за руля – представлялся мне спокойнее, и, быть может, неувереннее в себе. Он больше колебался в раздумьях, не торопясь бежать от холода в дом. Шаг у него был тяжелый, неспешный, но в теле незримо ощущался тонус и сила. Он, как и его друг, казались сжатыми до предела пружинами, что еще миг и сорвутся с мест. Они выглядели очень спокойно. В них таилось нечто большее, чем то, что я могла видеть. Прежде, я не сталкивалась с подобным. Люди, встречавшиеся мне раньше, делились на несколько групп. Одни были искренне слабые и податливые, на все согласные и смиренные. Другие сильные и властные, требовали всегда больше того, что у них имелось. Были те, кто хотел казаться маленькими и незаметным, на самом же деле таил в себе много тайн.

В этих двоих, а вернее, какими они предстали тогда, я нашла больше откровения чем тогда, на сцене. Они были открыты и честны. Даже тот, что производил впечатление самодовольного качка, при ближайшем рассмотрении оказался самым правдивым в отношении самого себя человеком. Ни его хмурый вид, ни подача, ни движения рук и ног. Ничего в нем не было лживого или ненастоящего. Парень, идущий за ним следом, безмятежный, бесстрастный, умиротворенный, словно одна из тех сотен теней, росших от корней деревьев, едва освещенных светом фонарей. В них ощущалась эта прямота и безукоризненность. Меня искренне поразило то, какими я их увидела. Они не те парни, которых я видела на сцене. Они настоящие.

«Это они нас вытащили?»

Увлеченная наблюдением, я вовсе позабыла о своем плачевном состоянии. Шевельнуться я не могла. Здесь и страх, и постепенно крепнущий зимний мороз, делали свое дело. Я притаилась и задержала дыхание, в надежде, что эти двое исчезнут за дверью и я смогу, наконец, вернуться в исходное положение, отряхнуться, убрать с лица взмокшие пряди волос и вновь предстать перед радушными хозяевами. Колени мои вросли в снег, руки примерзли к нагрудной цепи добермана.

Оба гостя поднялись на крыльцо. Раздался щелчок замка входной двери. Как только они пропали из виду, исчезнув за углом дома, я позволила себе ужасную ошибку. Руки ослабели, соскользнули с цепи ошейника, и Никки вырвалась из моих объятий. Ее прыжок вперед сопровождался предательским лаем.

– Никки! – захрипела я, бросаясь ей на спину.

Пауза.

Я замерла и вновь остановила дыхание, вслушиваясь в пустоту по ту сторону стены.

«Пронесло!» – посмела надеяться я, но меня варварски вырвали из пучины раздумий.

– Я сейчас, – раздалось едва слышно за углом.

«Никки! Твою…»

Распираемая желанием выкрикнуть пару надлежащих слов, я растянула рот в разные стороны, вплоть до победной боли в щеках и мышцах шеи.