Но я медлил. Видел, как страдает твоя мать, видел, как не находит себе места отец, видел, как твой дед винит себя в том, чего не совершал, и наконец я видел искреннюю любовь к тебе, искалеченной твоими же руками девушки. Вот им я верил, а тебе нет.

Всем своим прошлым поведением, ты доказывал, что можешь любить и заботится только о самом себе, тебе всегда было наплевать на других, на их чувства и боль. В твою любовь к Славуне я не верил, думал, что ты, как обычно, любишь не ее, а себя в ней. Но я ошибся. Теперь вижу, что ты искренен в чувствах. Мне верится, но ты изменился, а значит достоин вернуться к жизни.

Но все же не это послужило причиной моего прощения. — Голос задумался и не на долго замолчал, а когда вновь заговорил, то в нем зазвучала нежность. —

— Та девушка, твоя невеста, она просила меня за тебя... Она не задумываясь отдавала свою жизнь, за возвращение твоей, и в то же время молила, что бы ты забыл о ней при пробуждении. Она верит в то, что без нее ты не сможешь дальше существовать, и найдешь способ умереть. Удивительно, но я смотрю в твой разум, как в открытую книгу, и вижу, что так оно и есть. Ее мольба была на столько искренней, что это лилось слезами прямо из души, и достигало моих ушей, отдаваясь в сердце болью, вот что значит истинная любовь, недоступная многим. Я пожалел ее, и решил вернуть тебя в мир, но не просто так, а с одним условием.

Нарушено пространство бытия, и из другого, созданного мной в виде эксперимента мира, в ваш протек созданный моей прихотью ужас. Не думал я что такое может произойти, но на земле скопилось, в последнее время, слишком много злобы, и она прорвала в конце концов пространство, открыв путь.

Брешь я уже заштопал, но назад вернуть прорвавшихся тварей не могу. Нагадят они много, пока передохнут, а сами по себе они не помрут, бессмертны пакостники, их сталью убивать надо. Много кровушки прольется от их зубов. Твоя задача уничтожить тварей. В том и будет послушание, плата за оставленную мной жизнь.

— Я готов, великий, все исполню. Спасибо, что не убил ради меня мою Славуню. Я действительно ее очень люблю.

— Теперь верю. — И из объединённого из двух в одно солнца показалась огромная сверкающая длань. Она вытянулась, быстро приблизилась к Богумиру, и коснулась лба — Иди. И сделай то, что я велел, а также осчастливь смертную, она достойна этого, а я в том помогу. Есть у меня на вашу пару планы на будущее, но о том говорить еще рано. Сгинь. — Голос оглушил парня, и мир дрогнув на миг тьмой, тут же ударил светом в глаза.

***

Истеричный, полный боли крик Морены: «Нет!», склонившееся над Богумиром лицо Славуни, и взмах полыхнувшего молнией посоха Перуна, слились в едином действии.

Электрический разряд ударил в грудь парня, дугой выгнув тело, девушка тут же припала к губам любимого в долгом поцелуе, и Богумир открыл глаза. Глубокий вздох, вместе со стоном вырвался из его горла:

— Слава. Любая моя. — Глаза распахнулись, и он ответил на поцелуй, прижав ее к груди.

— Ну хватит. — Запрыгнул на кровать домовой. — Намилуетесь еще. — Он подбоченился и с сарказмом посмотрел на подбежавшего к кровати Даждьбога. — Что я говорил? А ты сказки. Слушать мудрых советов надобно...

Договорить Филька не успел, а лишь хлопнул губами и осекся. Ладонь Перуна бесцеремонно смахнула его на пол.

— Охолонись. — Рявкнул на него бог, и тут же склонился над внуком. — Как ты?

— Сынок! Живой! — Упала на грудь сына Морена.

— Неблагодарные. — Пробубнил домовой и посмотрел на таращившегося на происходящее Светозара. — Пойдем друже в подвал, капусткой с горя похрустим. От этих. — Он мотнул головой в сторону кровати: «Спасибо не дождешься».

— Погоди, интересно же. — Взлетел Светлячок. — Не каждый день увидишь, как боги из небытия возвращаются.

— Так-то да. — Задумчиво посмотрел на друга Филька. — Но обидно мне. Сначала брехуном обзывают, а потом с кровати, как мусор какой скидывают... Ладно. — Махнул он рукой. — Уговорил языкастый. Остаюсь, и в правду интересно посмотреть, что далее будет.

— Со мной Род разговаривал. — Поднялся на кровати и сел Богумир. Условие у него. Не просто так он жизнь вернул. Напасть, на Явь налетевшую, извести мне надо. — Он посмотрел на свои худые руки. — Но как быть не знаю? Обессилел я за время болезни, едва на ноги встать смогу, как тут мечем владеть, а дело срочное.

— Не переживай, то поправимо. Родня-то у тебя не простая. Боги мы, или кто? — Рассмеялся Перун. — Да и должок у меня перед твоей невестой и ее отцом, а долг платежом красен. Совместим два деяния в одно. Вернем силу и здоровье обоим сразу. Готовьтесь к таинству. Завтра на зорьке ранней, по туманцу утреннему, в реку войдете. Там все и свершится.

***

Ратмир сидел и задумчиво смотрел в огонь. Костер тихо потрескивал, пуская в темное, ночное небо робкие искры, которые взлетая сливались с россыпью мерцающих звезд. Полная, бледная луна нависала над лесом, как угрюмое предупреждение о грозящей беде. Он знал откуда это поганое чувство, и вся стая знала, она сейчас собралась за его спиной и тоже смотрела в огонь. Их больше сотни, его братьев, таких же оборотней, как и он. Сидят и ждут его решения.

Упырей все больше и больше, и судя по их действиям они собираются в ближайшее время напасть на самую большую деревню в округе. Напиться крови, и обратить в себе подобных такое количество смертных, о котором только мечтать, такая удача для кровососов. Они не упустят шанс.

С каждым разом их становится все больше и больше. Вот уже в опасности деревня, а потом что? Город? Столица? На что осмелятся, куда заведет их жажда крови?

Ратмир перекинулся в волка, поднял морду и посмотрел на луну. Глаза его сверкнули тоской и затуманились. Жуткий вой, полный боли и надежды одинокого охотника, прокатился по макушкам сосен и растворился в темной глубине неба, и стая тут же поддержала вожака.

Они сидели, задрав морды и выли жуткую молитву в ту сторону, где по их поверьям, после смерти, обитают души братьев, туда, куда и они скоро уйдут. Там тот рай, о котором мечтает каждый оборотень, и ради того, чтобы попасть туда, никто и никогда из них не предаст и не пойдет на подлость, ведь оступившимся нет места среди звезд.

— Я не вовремя? — Из темноты в круг света костра ступила Девана.

Волк замолчал и повернулся к ней, склонил в поклоне голову и перекинулся в человека.

— Рад тебя видеть богиня. Мы поем песнь смерти. Завтра, к ночи, многим из нас, если не всем, предстоит уйти дорогой отцов. Мы поем, чтобы предки накрывали пиршественные столы, и встречали достойных потомков, до конца выполнивших долг.

— С чего такие похоронные настроения? — Богиня встала перед костром на одно колено, положила рядом с собой искрящийся звездами лук, и вытянула руки. — Обожаю живой огонь. — Дрогнули ее губы улыбкой. — В Прави такого нет.

— Я не был в Прави. — Ответил, не поднимая головы оборотень. — Мне не с чем сравнивать. А что на счет настроения... — Ратмир поморщился. — Так с чего ему быть приподнятым. Упырей в три, а то и в четыре раза больше, чем нас. Они быстры, ловки и не испытывают страха. Прирожденные убийцы. Нам не выстоять. Мы выполним свой долг до конца, встанем на пути нашествия, будем до последнего оборонять деревню, но шансов победить у нас нет. Это конец стаи, и людей, которых мы защищаем.

Вы боги не посмеете вмешаться. Вам Родом запрещено на прямую влезать в дела Яви. Нужны еще воины, равные по силе нам и упырям, но таких среди смертных нет. Мы обречены к встрече с предками.

— Среди смертных нет. — Кивнула Девана. — Но среди духов и очеловеченных богов есть. — Она улыбнулась. — Как тебе на счет лиха? Достойный боец?

— Да. — Улыбнулся в ответ Ратмир. — Сильный и ловкий. Глуповат немного, не дала ему в свое время кикимора повзрослеть, но там особо думать и не надо. Его дубина пригодится в сече. — Он кивнул и снова просмурнел. — Но он один. Это не на много увеличит наши шансы. — Оборотень поднял полные надежд глаза. — А что ты там сказала о очеловеченном боге?