Слава села, вытерев ладонью мокрое лицо:

— Я должна быть рядом. — Твердо произнесла она и встала. — Куда ехать?

— Будешь рядом. — Кивнул Орон. — Завтра привезут и будешь. Неча по лесам девке в одиночку мотаться. Ничего с твоим женихом не случится за это время. Есть кому позаботится. Ты лучше тут ему постель подготовь, да подумай, как кормить беспамятного да недвижного будешь. В том теперича твоя забота. Полежать парню придется, а сколько? Никто ответ не даст. Побереги силушки.

— У себя, в светелке уложу. Рядышком кровать поставлю, чтобы под приглядом любому быть. — Заволновалась Слава. — Надо на рынок сбегать, выбрать кроватку поудобнее да перинку на лебяжьем пуху, да одеяльце с подушкой, что помягче подобрать...

— А слухи не поползут, что необрученные в одной комнате? — Нахмурился Лель. — Оклевещут ведь злые языки так, что во век не отмоешься. Люди, они такие, охают не подумавши, а тебе ответ держать? Не боишься позором покрыться?

— Пусть. — Упрямо надула губы Славуня. — Плевать мне на них. Всем рты не закроешь, кто меня да Богумира знает, тот поймет, а остальные пускай злобой своей, да завистью подавятся, нет мне до них дела. Я себя знаю, и непотребств не допущу.

— Ну если так. — Задумался Лель. — То иди, делай то, что задумала. С моей стороны осуждения не будет. Поддержу, да подмогну с уходом, пока никто не видит.

— С моей тем более не будет. — Рассмеялся Орон. — Ну да ладно, загостился я. — Махнул он крылом. — Некогда мне с вами лясы точить, полетел я, мне наказ был: «Вам весть донести, и к Богумиру незамедлительно отправляться». — Ему ныне пригляд нужен, он сейчас хуже дитя малого беззащитен, любой обидеть может. Свидимся. — Был, и вот уже и нет его, словно и не было никогда, хлопок, и только каравай на столе расклеванный, покрошенный, да кружка с медом хмельным, недопитая, как напоминание.

***

— Прекрати дергаться. Ничем ты ему там не поможешь, только навредишь. Виданное ли дело, что бы боги среди такого количества людей с небес спускались. Не глупи. — Нахмурился Перун, сверкнув на невестку злобными глазами. — Все там без тебя уладится.

— Он мой сын! — Огрызнулась истерикой Морена, и сверкнула на свекра полным от слез взглядом. — Я не могу просто вот так наблюдать, как он умирает.

— Он не умирает, твои слуги не дадут ему этого сделать. — Жестко ответил громовержец. — Им твоя помощь не нужна, только помешаешь, отвлечешь своим присутствием и необдуманными в панике советами. — А ты что молчишь? Успокой жену, иначе она такого наворотит, что всем пантеоном не разгребем! — Рявкнул он на сидящего с опущенной головой Даждьбога.

— А что я? Она права, нельзя вот так просто сидеть и ждать. — Бог плодородия поднял наполненные безысходной тревоги глаза, посмотрел на отца, и снова опустил в пол. — Нельзя. Неправильно это. Делать что-то надо.

— Правильно, не правильно!.. Делать надо... — Зло передразнил сына Перун. — Вы еще разрыдайтесь тут, да в истерике головой биться начните. Дети малые, а не боги, право слово. Вот привезут Богумира в город... Одного, или, на крайней случай, вдвоем с невестой оставят, тогда и навестим, а пока ждите и не скулите, и так тошно без вашего нытья. — Нервно вышагивающий около трона Перун, резко развернулся и сел. — Вы думаете мне не тяжело? — Раздался его тихий, полный скорби голос. — Мне еще тяжелее чем вам, я еще и вину свою во всем случившимся чувствую. Вот же дернуло меня так наказать парня. Вроде все продумал, а вот на тебе. Судьба и над богами иногда шутит, но слишком уж жестоко на этот раз у нее получилось.

Тягостное молчание повисло в небе, накрыв Правь мутным покрывалом отчаяния. Черные змеи тревоги шевелились в нем, жаля души сидящих с опущенными головами небожителей ядом безысходности. И тут тонкий луч солнечного света проткнул покрывало, налился сиянием, уплотнился, и из него вышел бог солнца.

— Слышал ваше горе. — Он подошел к трону Перуна и остановился, склонившись к громовержцу.

— Что привело тебя ко мне, Ярило? Ты выбрал неудачное время для дел. — Тот поднялся на встречу.

— Дела у нас ныне общие. — Нахмурился тот. — Весть у меня нехорошая. Инглия пропала. Боюсь задумала что. Никак девка не успокоится.

— Час от часу не легче. — Перун тяжело опустился на трон. — Думаешь опять за Славуней пошла?

— А что мне прикажешь еще думать. — Вздохнул Ярило. — Дочка у меня упрямая, своего добьется если захочет.

— Надо ей другого жениха найти, да замуж выдать. — Буркнул громовержец. — Тогда отстанет от моего внука и его невесты.

— Думал уже над этим. — Кивнул бог солнца. — К Лелю присматриваюсь. Он один живет, неправильно это. Солнечный луч и любовь хорошую пару могут создать. Много добра в мир принесут. Поговори с ним, он тебя уважает. — Ярило с надеждой посмотрел на Перуна. — Может сладится у них...

— Добро. — Кивнул тот. — Поспособствую. Только опосля, сейчас не до того.

— Понимаю. — Согласился бог солнца. — Потому не тороплю, нам богам спешить нельзя... В общем, я предупредил, постерегитесь, да и я дочурку поищу. — Он вспыхнул заревом восхода и пропал.

— Еще одна напасть на мою голову. — Буркнул ему в след Перун. — Не представляю, что теперь со всем этим делать. Вот же натворил я делов со своим наказанием.

***

Лагерь спал тревожным сном. Потрескивали дежурные костры, едва разгоняя мрак безлунной ночи, прорисовывая ежащихся от сырого весеннего ветра часовых, и выхватывая из тьмы ветки ближайшего ельника.

Орон сидел у изголовья импровизированной из еловых веток кровати, с бледным и недвижимым, укутанным в шкуры и покрывала, Богумиром.

Кряхтели на ветру сонные деревья, постонывая, словно жалуясь на непогоду. Внезапно заморосил мелкий дождь.

— Вот же напасть. Погода хуже не придумаешь. Рановато вроде еще дождику, еще бы седмицы две и потерпеть мог. — Передернулся ознобом ворон. — Чего ему неймется торопыге. — Он сунул голову под крыло, пытаясь согреться и уснуть.

— Как тут у вас дела? — Раздался в темноте тихий шепот.

— Тара? — Вскинулся от неожиданности Орон.

— Не кричи, люд разбудишь. — Улыбнулась ему богиня леса. — Вы в моих владениях, вот и зашла посмотреть, что там с моим племянником?

— Плохо все. — Нахохлился ворон. — Умереть ему, да в небытие раствориться, Навьи не дают, но и подняться не дано, из-за любови своей. Смертным стал парень, умереть был должен давно, только по воле богов еще и дышит. Тупик. Ни туда, ни сюда.

— Скверно. — Задумалась богиня. — Слышала я, что есть возможность поднять человека, ежели еще одеревенеть тело не успело. Но не нравится мне тот ритуал.

— Говори. — Встрепенулся Орон.

— На крови он человеческой замешан. Одной искрой умирающей души, другую поднять.

— Человека в жертву принести? — Округлил глаза ворон. — Это какому же такому богу такое по нраву?

— Не богу. — Отвернулась Тара и вздохнула. — Самому безвременью вселенной.

— Хорошая мысль. — Из темноты вышла закутанная в черный плащ девушка. — Я даже знаю кого.

— Тебя только тут не хватало, Инглия. — Нахохлился ворон. — Не рады здесь тебе, уходи.

— Мне твоя радость без надобности. — Усмехнулась богиня солнечного луча. — Я на своего жениха посмотреть пришла.

— Он не твой. — Огрызнулся ворон.

— Это не тебе решать. — Инглия подошла ближе и склонилась над Богумиром. — Вот же до чего довели тебя эти заигрывания со смертными. Любви захотелось? Вот и лежишь тут теперь, бледный да жалкий. Ну да ничего, я придумаю, как тебя поднять, а заодно и соперницу изничтожить. Потерпи еще немного, я постараюсь побыстрее обернуться.

— Не дури. — Коснулась ее руки Тара. — Никогда он не будет твоим. Любит он. Смертную любит, да так, что жизнь отдал.

— Вот я и посмотрю, готова ли она, ради него, так же свою отдать. — Зловеще засмеялась Инглия засверкав в глазах огнем, и исчезла.

— Славуню спасать надо! — Вскинулась богиня леса.

— Там Лель, он не допустит плохого. Он хоть и ветренный парень, в мечтах своих заблудившийся, но в обиду девушку не даст. Верю я ему.