— Не могу, мамой клянусь, и так в убыток себе торгую. — Делал правильные глаза заморский купец. — Цена и так ниже честной, бери не сомневайся, дешевле на всем рынке не найдешь.

— Но как же так? Она стоит, словно из злата соткана. Не бывает так. Сбавь хоть немного, тогда куплю. — Умоляла покупательница, в отчаянии заламывая руки. Видно было, что ей очень хочется, но денег не хватает. Восточный гость это чувствовал, не в первый раз торгует, опытный, и сбавлять цену не собирался, и так купит, найдет чем заплатить.

— Вай, красавица. Зачем обижаешь? Товар стоит столько, сколько стоит. Не могу дешевле. И так душа кровью обливается. Почти задарма отдаю...

Слава тронула за плечо Любаву:

— Погоди. Давай ка я поговорю. — Она повернулась к продавцу. — Говоришь в убыток себе торгуешь? — Девушка брезгливо потрогала разложенную на прилавке ткань. — Ну да... Ну да... — Нахмурилась, изобразив на лице задумчивость. — Твоя правда. Совсем негожий товар. Такой действительно только с убытком торговать. Зачем только в такую даль вез?.. — Девушка вновь повернулась к удивленной, и не знающей что сказать Любаве. — Такой тряпкой ни стол вытереть, ни пол помыть, а на одежку вообще не годится, и летом в такой непутевой обновке замерзнешь. Не. Не гожая ткань. Пойдем лучше льняной у Костыля в лавке возьмем, у него плотная да прочная, я даже тисненную видела, за те деньги, что этот упырь просит, мы у нашенского ткача всю семью твою оденем.

Стоящие рядом зеваки, поначалу замершие в непонимании, от невиданного торга, взорвались хохотом, а опешивший от такого напора гость с востока, беззвучно раскрывая рот, зажав в руках понравившийся Любаве отрез, не знал, что и ответить.

— Зачем так говоришь! — Наконец пришел он в себя и засверкал гневом в черных глазах. — Ты посмотри. — Он едва не выпрыгнул из-за прилавка. — Нет, ты посмотри, да потрогай. — Он обиженно протянул Славуне отрез прямо в лицо. — Смотри, смотри? Не говори, что не видела. — Он быстро сдернул с пальца золотой, массивный перстень с рубином и протянул через него тонкую ткань. — Разве так ваш товар сможет? Нет, так только мой сможет. — Затараторил он. — А цвет? Где ты еще такой яркий и насыщенный цвет увидишь? Зачем неправду говоришь? Зачем обижаешь?

— Вот же чудной ты, иноземец. Я ткань беру на плечи себе одежку сшить, а не через колечко пропускать, да фокусничать, ты свой товар скоморохам предложи, им в самый раз будет, людей забавлять. А что до цвета, то и правда, яркий. Да только через неделю другую выгорит он на солнышке да поблекнет. Ты ужо к тому времени уедешь, а тряпка ненужная останется. Что с ней делать? И назад не вернуть, бракованную, и выкинуть жалко, деньгой заплачено. Валяется, место занимает. Неудобства одни. Кто за неудобства заплатит? Разор один с тобой? Возьму твой товар, только с доплатой за будущую обиду.

— Лжа! — Схватился за голову купец. — Неправду говоришь. Мой товар по всей земле знаком. Люди берут годами носят и радуются. Моей ткани сносу нет. Смотри. — Он резко рванул отрез в разные стороны, пытаясь разорвать, но тот не поддался. — Что на это скажешь, недоверчивая ты моя.

— Что тут сказать. — Хмыкнула Славуня. — И в правду крепкая, сносу точно не будет, такую только на обувку брать, на подметки сгодится, но уж больно тонка, каждую песчинку нога чувствовать будет. Не, не убеждай. Барахло ненужное твой товар, не куплю, и людям не посоветую. — Махнула она рукой, и собравшийся вокруг, привлеченный необычным торгом народ согласился с ней и загомонил. — Я, купец, лучше льняную, у Костыля куплю. — Она решительно развернулась и взяла за Руку Любаву. — Пойдем к ткачу, подруга, у него товар годный, не чета этому...

— Годный!!! — Взревел окончательно вышедший из себя продавец. — На бери так, за дарма, пробуй, сшей одежку, поноси. Но если понравится моя ткань, то всем поведай, что не права была, кривду говорила. Покайся!

Славуня снова повернулась к нему:

— А как же тот отрез, что моей подруге приглянулся? — Она задумалась. — Может и вправду я ошибаюсь?.. Но как проверить? За дарма брать не хочу, не по правде это, ты все же вез его из дальних стран, старался. — Она посмотрела ему в глаза и нахмурилась. — Давай так, купец. Два отреза, мне и моей подруге, в пол цены. И ты без прибытка не останешься, да и нам с ней, в случае чего, не обидно выкидывать будет?..

— Ах плутовка... Хитрюга... Ну как подвела... Да... Так меня еще никто не переторговывал. Уговорила. По рукам. Берите в полцены два отреза. Вот мне бы такую помощницу... — Зацокал он языком. — Цены тебе нет, красавица. Повезет тому, кто в жены возьмет... Иди за меня, третьей, любимой женой, будешь на шелке спать, персик кушать и нектар пить.

— Нет уж. — Рассмеялась Слава. — За отрезы, конечно, спасибо, но в жены... Есть у меня уже жених. И я у него одна, и ни с кем делить не собираюсь, не с третьей, ни даже с пятой женой. Прощай купец. Прибыльной торговли тебе. Не держи зла. — Поклонилась в пояс, коснувшись пальцами земли, развернулась, и ушла.

— Вот вроде и горбата, и лицо изуродовано, но до чего же красива и умна. — Прошептал ей в спину задумчивый продавец. — Только слепец такого не видит. Завидую я тебе, незнакомый жених. Белой завистью завидую. Храните вас боги.

Если ранее, до этого случая, Славуню уважали только как дочь воеводы, а так же, как невесту рассудительного жениха, то теперь почитали уже за собственную мудрость и острый ум. Самого хитрого восточного купца облапошила, это ж надо же?!!

К ней стали обращаться не иначе как Славуня свет Первовна, и за советами шли, а она никому не отказывала, всех привечала, но не возгордилась, чем еще более снискала всеобщую любовь горожан. Краснела, никак не желаля привыкать к всеобщему, излишнему вниманию, сомневалась в правильности своих советов, но всегда оказывалась права, в чем жители видели исключительное проявление божьего промысла, а также проницательность, и острый ум девушки, и от того еще больше стремились к ней, и еще больше уважали.

Шли в основном женщины, со своими сомнениями и тревогами, но иногда приходили и семейные пары разрешать вспыхивающие подчас конфликты. Бывало и такое. Всем помогала Слава, не отказывала никому.

***

Солнце, едва поднявшись над горизонтом, подожгло искрящуюся, слепящую дорожку подтаявшего, готового взорваться веселым ледоходом прозрачного покрытия весенней реки, когда шестеро воинов, непримиримых врагов, прожигая друг друга ненавистью во взглядах, встретились для тяжелого разговора.

Среди троицы рыбоедов, именуемых себя: племенем «Виксай», особо выделялся колоритный князь. Огромного роста, с выбивающимися из-под надетого на голову округлого шлема с бычьими, заточенными в острые пики рогами, рыжими, непослушными кудрями длинных, сальных волос, оттеняющих бледную кожу лица испещренного ритуальными шрамами и синими, с фиолетовым оттенком татуировками. Он нависал над собравшимися жуткой горой мышц, выпирающих даже сквозь посеребренную кольчугу, напоминающую чешую вытащенной на воздух, искрящейся на солнце фантастической рыбы-переростка.

Бесцветные, водянистые, холодные как лед глаза, смотрели с нескрываемым превосходством, а задранный вверх, бритый, квадратный подбородок, в обрамлении свисающих по обе стороны густых «казачьих» усов, по двум сторонам ехидно-тонких, хитрых губ, даже не смотря на смешной, маленький нос, напоминающий пяточек поросёнка, выражал гордость и уверенное самодовольство своего венценосного хозяина.

Богумир находился чуть сзади и сбоку своего князя, и стоящего рядом с ним будущего тестя. Рар лично позвал его с собой на эту встречу, не смотря на упрямое нежелание брать парня, Перва. Воевода отчаянно сопротивлялся присутствию изгнанного бога на переговорах, до последнего, но в конце концов вынужденно согласился перед убийственным доводом князя:

— А как, по-твоему, я пойму, что эти тати говорить будут? У меня другого толмача, окромя твоего Богумира нет. Или ты сам объяснишь мне их хотелки? — Он кивнул в сторону вражеских переговорщиков. — Или найдешь еще кого в округе? Что глазами лупаешь? Готов сам переводить?