Богумир, бережно придерживая Славу за талию, словно боясь разбить хрустальный сосуд, шел по скрипящему под ногами снегом насту, и светился счастьем. Столько всего произошло за прошедшую ночь: сначала встреча с Ороном, как напоминание о совсем еще недавней божественной жизни, затем тот ужас в груди, рвущий сердце от потери любимой, последующее освобождение девушки, и как следствие чувство бесконечного облегчения, вырвавшее душу из объятий щупалец отчаяния. Разговор с матерью, и то, что она его поняла, приняла невесту, и смирилась с выбором сына, и даже пообещала помочь с исцелением.
Семья его помнит, старый знакомый, из прошлой жизни летит рядом, а в объятьях Богумира любовь. Душа парит под облаками, и для нее нет преград.
Орон молча кружил высоко над головой, тактично не мешая влюбленным, и не садился, как обычно, на плечо. Ни Тары, и ее помощников уже не было, она пропала, как только Богумир шагнул на кромку (тяжек для богов воздух яви, не выдержала богиня), остальные же растворились, как только вернулись с кромки, молча исчезли в сумерках, бесплотными, подрагивающими рябью, прозрачными созданиями, слились с длинными тенями деревьев, не оставив даже следов...
Вот впереди показался суетящийся лагерь. Мечущиеся воины, и рев ярости Перва, вот первое, чем запомнилось возвращение влюбленных. Воевода стоял, ухватив за ворот недавнего часового, и тряс его так, что голова бедного воина готова была вот-вот оторваться.
— Куда делись моя дочь и зять, тать? Отвечай. — Бешенство клокотало в голосе разъяренного отца. — Как не знаешь? — Он приподнял пытающегося оправдаться воина над землей. — Ты дежурил последним? Спал сволочь?
— Идут. — Внезапно прокатился эхом по застывшему лагерю взволнованный шепот.
Перв тут же обернулся, отшвырнул в строну, не удержавшегося, упавшего в снег часового, и бросился навстречу появившимся из леса Славуни и Богумира. Не останавливаясь, сбил с ног, кулаком в лицо зятя и обхватил вскрикнувшую от неожиданности дочь, утопив ее в объятьях.
— Где вы были? — Прорычал он, подняв ее лицо и посмотрев в глаза. — Как так можно? Я не знал, что и думать!
— Мы просто гуляли. — Богумир сплюнул в снег наполнившую рот кровь, поднялся и вытер ладонью губы. — Что такого случилось? Из-за чего столько шума?
— Мы просто гуляли, папа. — Подтвердила ложь отцу дочь. Они заранее договорились не рассказывать правды. Незачем знать истину тому, кто не сможет ничем помочь, но будет переживать и волноваться. Да и не поверит никто в правду, чтобы в такое поверить, надо лично увидеть, да еще и осознать, что все, что с тобой произошло, это не сон.
— Гуляли они... — Смягчился воевода. — Это военный лагерь, тут существуют свои законы. Как вы вообще умудрились проскользнуть незамеченными, ведь часовой не новичок? Как он мог не просмотреть?
— Наверно тень от шатра помешала рассмотреть нас. — Пожал плечами Богумир.
— Слушай приказ, новик. — Наконец оторвался от дочери Перв и повернулся к своему подчиненному, словно не слыша его слов. — С этой минуты, и до прихода в столицу, назначаешься вечным дежурным по кухне, поварешки мыть, воду носить, да котлы скоблить, а часовой тебе в помощники, раз не дорос еще до настоящей службы, то пусть помои выносит.
— Я с ними буду, на кухне котлы мыть. — Шагнула к Богумиру Слава, и взяла под руку жениха.
— С ними она будет... — Передразнил Перв. — Марш в шатер, пигалица, вот когда замуж выйдешь, тогда и будешь делать то, что муж позволит, а пока отец за тебя в ответе.
— Правильно. — Каркающий голос с неба заставил воеводу вздрогнуть, а на плечо Богумира шлепнулся взлохмаченный, огромный ворон.
— Это, что еще за чудо-юдо? — Округлил удивлением глаза Перв.
— Молчаливая курица. — Буркнул Орон, и принялся деловито искать себе что-то в перьях хвоста.
— Откуда у тебя этот болтун? — Кивнул Богумиру, едва сдержавший от пояснений птицы смех, отец Славуни.
— Прилетел. — Вздохнул парень. — Видимо голодно в лесу, вот и прибился. Не выгонять же.
— Здоровый, да еще и балабол-юморист. — Хмыкнул Перв и протянул Богумиру чистую тряпицу. — На-ка вот, утрись, а то юшкой рубаху залил, и не держи обиды, осерчал я. Но и понять можно, просыпаюсь утром, с дочкой поздороваться хочу, а ее нет, и никто не знает куда делась. Вот и вспылил.
— Да все я понимаю, нет обид, сам бы не сдержался. — Вздохнул Богумир. — И ты нас прости воевода, сглупили.
— Простил уже. — Улыбнулся тот в бороду. — Только вот от дежурства по кухне, это тебя не избавит...
***
Город Арканаим, столица княжества Первоградского. Первый раз Богумир её видел вот так, рядом, а не с затуманенной высоты Прави. Врытые в землю два ряда бревен, засыпанных между собой утрамбованной глиной, образовывали крепостную стену, словно вычерченную гигантским циркулем на высоком холме, обрезанным по кругу срывающимся по косогору берегом, в глубокий, наполненный водой ров, соединяющийся с широкой рекой. Горбатый, деревянный мост через ров, ведущий к обитым медью воротам, с двумя надвратными башнями, со скучающими лучниками наверху, несущими караульную службу.
Чуть правее, на пригорке, капище всех богов пантеона. Тут нет предпочтений, тут все равны, каждый может помолиться своему идолу, и быть услышанным своим богом. Спираль из выложенных камней и застывших, внимательных истуканов, она как символ восходящей в Правь и вновь возвращающейся через Навь в Явь жизни.
Смерти нет, она повторяется от круга до круга в бесконечности бытия души, так создано Родом, и он, как основатель всего сущего стоит на самом верху, в конце и начале пути, и смотрит на дела рук своих. Великий бог, отец рассматривает грозно своих чад, он готов их слышать, готов исполнить просьбы, или свершить над ними праведный суд, во имя справедливости.
Строй воинов рассыпался, и вытянувшись в тонкую нитку слившихся в едином желании людей, пошел сверкающей сталью гусеницей по спирали, забираясь по утоптанной тысячами ног тропе вверх к главному божеству пантеона, горланя хором, грубыми, натруженными подъемом глотками, славящую молитву:
Верую во Всевышнего Рода — Единого и Многопроявного Бога,
Источник всего сущего и несущего, который всем Богам крыница Вечная.
Ведаю, что Всемирье есть Род, и все многоименные Боги соединены в нём.
Верую в триединство бытия Прави, Яви и Нави, и что Правь есть истинной, и пересказана Отцам Праотцами нашими.
Ведаю, что Правь с нами, и Нави не боимся, Ибо Навь не имеет силы против нас.
Верую в единство с Родными Богами, ибо Дажбожьи внуки мы — надежда и опора Богов Родных.
И Боги держат десницы свои на ралах наших. Ведаю, что жизнь в Великом Роде вечна, и должны думать о вечном, идя стезей Прави.
Верую в силу и мудрость Предков, которые рождаются среди нас, ведя к благу через Проводников наших.
Ведаю, что сила в единстве родов Православных, и что станем славными, славя Родных Богов!
От круга, до круга.
Слава Роду и всем Богам, в Нем сущим!
Слава!
Воины кланялись каждому вырезанному из дерева изображению очередного бога, клали с молитвой кусочек хлеба к ногам истукана, делясь малым, и так, постепенно, подходили к высшему, к создателю всего сущего, к Роду, склонялись перед ним, благодаря за благополучное возвращение из похода, и с осветленными лицами, вновь спускались вниз с холма, выстраиваясь в походный порядок.
Раньше, когда Богумир смотрел на это действие сверху вниз, глазами бога, то смех раздирал его душу, на столько это было похоже на действие глупых муравьев, бегающих по стволу дерева одной тропой, по только им одним известной причине, смысл которой непонятен высшему разуму. Теперь же все это чувствовалось по-другому. Для того чтобы понять, надо стать тем, кого хочешь понять, такова истина, и он только что это осознал.
Пройдя спираль до конца, и вернувшись обратно, каждый воин ощущал в душе восхищение и уверенность своей правоты. Каждый, встав после этого в общий строй, чувствовал себя, с братьями по оружию, единым организмом, сплоченным в несокрушимый народ, освященный всеми богами пантеона, и благословленный самим создателем. Это было удивительное чувство, никогда ранее не испытываемое Богумиром, это было ново, и нравилось.
