Командир согласительно кивнул и задал курс на северо-запад, назначив глубину сто метров. Он с удовольствием, слушал такие же бесполезные посылки «Рубикона», как «турок» нашей МГ-200 тогда в 90-м: «Даже если он целовал нашу винтящую попку, то ответной любви не получал – наши курсы не совпадали.»

Чтобы ожидания электриков в шестом не были напрасны, командир с механиком Попковым провели тренировку по плавному изменению оборотов двигателей. А рулевые изображали при этом движение по спирали, плавно циркулируя и меняя глубину. К моменту смены вахты, активная фаза экспромт-учения первой боевой смены закончилось.

Народ успокоился, а боцман при приёме-сдаче вахты сказал своему сменщику:

– Ты такое кино проспал! Наш начальник «Варшавяночку» натягивал по самые помидоры.

– Ну, не хрена себе. А где он её здесь нашёл? – ответил, спросонья, тот и вызвал смех в Центральном.

Самарин сделал рядовое объявление по кораблю, отметил грамотные и решительные действия старшего лейтенанта Дмитрова в поединке с современной лодкой. И выделил особенно:

«Все технические средства использовал правильно. Не стеснялся манёвров ходами, курсами и по глубине. Благодарю всех».

Из отсеков по циркуляру в Центральный врывался восторг бойцов!

Объявил десять суток отпуска, с выездом на родину, акустику старшине второй статьи Злобину и звание «старшего матроса» Айдару Нурзалиеву. А баталеру[5] приказал на свадьбу боцмана выдать сутодачу яиц, если экипаж не возражает. Мало кто понял про яйца. Сотур собирался…жениться.

– Понравилось побеждать? – задал командир вопрос Дмитрову в его рубке. Он ещё находился в постадреналиновом состоянии.

– Пока ещё отхожу. Всё прокручиваю. Что-то делал. Главное, что получилось. Я боялся глубины больше ста сорока, а тут запросто для дела, сам пошёл. Спасибо, товарищ командир. Почаще бы так. Вы Панова не обидели? Неудобно как-то… – ответил штурман, всё ещё резко кивая головой и кусая усики.

Видимо, только Самарину, известны эти его признаки волнения…

– У него всё впереди. Ты показал ему пример, и это для него тоже учёба, – успокоил он офицера, – Лично я не намерен был проигрывать. А Сергей ещё не готов побеждать.

Но его упрёк задел Самарина, и тот вернулся в штурманскую.

– Штурман, а что означает выражение: «На обиженных воду возят? – спросил командир.

– Не задумывался как-то. Говорят так, ну и пусть говорят, – он встал и косился на планшет недавних манёвров.

Самарин пригласил его опереться локтями на стол автопрокладчика:

– С детства, я не употребляю слова «обида» или «обижаться» в том понимании, как высказался сейчас ты.

Как-то пожаловался деду и сказал, что обидели. Мне было тогда лет семь-восемь.

Он бросил косить траву и ответил серьёзно:

«Внук. Никогда не обижайся – делай выводы. На обиженных воду возят».

Я спросил: «Почему?».

«Обижаться – это значит, себя жалеть, – говорил он, – А бабушка тебе скажет, что жалость к себе – грех.

Обида порождает злобу, желание мстить или прятаться, а это неправильно. Справедливость нужна всем, но по-хорошему…без злобы. Что-то не то тебе сказали, а ты подумай. Может правильно сказали. А нет, так спокойно поговори с обидчиком и смени поведение».

Позже, увлекаясь историей, прочитал о средневековой инквизиции.

Так вот, на публичные казни сожжением – представителей ереси и дьявола, собирали огромные толпы людей. Инквизиторы выискивали сочувствующих, то есть тех, кто считал казнь несправедливой. Достаточно было опустить голову или пустить слезу. Их забирали и подвергали наказанию «обидос».

К ним привязывали бочки с водой, и они должны были подниматься на возвышенность и сливать воду на виноградники, сады и огороды. Так или иначе, но на них, как на ишаках воду возили.

Почему так? В чём глубокий смысл? Можно много придумать обоснований этому наказанию.

Я считаю, что противостояние огня и воды бессмысленным, а наказание – гуманным и полезным, хотя и деспотичным изначально.

Штурман покивал головой и, глядя в свой манёвр на планшете, ответил:

– Про инквизицию, конечно, познавательно. А вот дед, точно прав. Я изменю для себя смысл этих слов.

– Мой дед был убеждённым сталинистом и всегда жёстко боролся с несправедливостью. Не жестоко, а жёстко. Мне сейчас уже кажется, что он был верующим. Придерживался архаичного крестьянского, истинно русского уклада жизни в деревне, со всеми обычаями, правилами и нормами поведения. Когда спорил с кем-нибудь о политике, называл Ленина германским шпионом, а Троцкого американским «жидом».

Андрей, слушая командира, расслаблялся…

Но не спускал удовлетворённых глаз со своего прорывно-отрывного манёвра.

– О Панове, думаю, поговорим в кают-компании и всё сгладим. Учти, что я использовал командирское право. Успокойся, – закончил Самарин беседу и пошёл давить своё любимое кресло.

Четвёртая контрольная точка ему была уже не интересна. После удовольствия, полученного от грамотных действий штурмана в поединке с современной лодкой, он хотел расслабиться и отдохнуть.

Самарин вспомнил свою игру с самой малошумной в НАТО подводной лодкой.

Германской постройки типа «209». Он прозвал её тогда по-суворовски «туркой».

В нарушение всего и вся, вышел на контрольный поиск под турецкую Анатолию с неисправным левым электродвигателем. Была надежда, что в море сами доведут до конца ремонт, начатый рабочими тринадцатого СРЗ. Так сложились обстоятельства. Но, увы, ввести мотор в строй не получилось.

Заканчивая разведку вдоль крутых берегов между портами Эрегли и Амасра, капитан специально, около часа демаскировал себя излучением звукограмм манёвренным подводным звуковым маяком МПЗМ-400 и звукоподводной связью. Замысел был прост – привлечь на себя противолодочные силы турков, поиграться с ними или, проще говоря, проверить их бдительность и тактику.

Примерно через десять минут после всплытия, над подлодкой несколько раз пролетел патрульный турецкий самолёт «Треккер». Он осветил её прожекторами и сигнальными ракетами, убедился в уверенном движении лодки на север. Затем, улетел к себе на аэродром в Бандырму.

Надводная обстановка на радиолокации, особого поведения противолодочных сил не показала.

Дозорный корабль оставался на якоре. Переход во второй район контрольного поиска под крымским мысом Сарычем, капитан производил под дизелями.

Периодически зависал в дрейф, всеми средствами обследовал надводную и подводную обстановку.

На радаре неоднократно выныривала отметка малой цели, и Самарин уповал на успех заманивания турецкой субмарины за собой.

С погружением в своём районе, буквально через полчаса, акустик старший мичман Башук доложил об обнаружении шумов винтов справа сто сорок. Он классифицировал контакт – «подводная лодка».

Сначала капитан съязвил Башуку:

– Василий Николаевич. Захотел услышать лодку и услышал!?

– Во…зуб даю, товарищ командир. Послушайте сами, – он обозначил шпанской жест пальцем от зубов по шее, и протянул Самарину наушники.

Тот прослушал шумы, и насчитал восемьдесят восемь оборотов вращения винта.

Самые низкооборотистые дизеля морских судов меньше ста оборотов не дают, а на коммерческих переходах держат даже в экономрежиме значительно больше. И шумят они совсем иначе.

На всплытии на перископ, не меняя, хода, шумы винтов потерялись. Быстро махнув несколько раз лопатой радара, стало всё ясно – подводная лодка!

По пеленгу акустика на дистанции до сорока миль надводных целей не обнаружено.

Погода была солнечная, море штиль…

С погружением на прежнюю глубину контакт с «туркой» восстановился.

Самарин положил руль право два градуса и начал пологую циркуляцию на него.