На военной службе нельзя быть пацифистом, а Панов неоднократно высказывался о бесполезности нашей службы в условиях всеобщего разоружения и разрушения «Берлинской стены».

Акустик, нарушая порядок, чаще установленного шёпотом докладывает ему о чистоте горизонта, как бы успокаивая лейтенанта – «всё нормально». Благодать покоя «готовности номер два подводная» нарушил шум струи воды в трюме. Все оживились.

«Н-Нурзалиев. В-в чём дело? Кто разрешил?» – раздался слегка повышенный голос вахтенного Центрального поста старшего мичмана Рублина. Он немного заикался. Весь какой-то фильтикультяпистый, он заработал трогательно-ласковое отношение к себе всего личного состава.

«Вот придурок, малой!» – поддержал боцман, управляющий горизонтальными рулями.

С 1978-го года после приличного ожога, реанимированные слизистые в носу Самарина уже не сильно обоняли, но запах тухлых яиц, всё же, воспринимали с отвращением. Моментально это вредное, и даже опасное для нашего здоровья благовоние, заполнило весь отсек. Только в Чёрном море на глубинах более восьмидесяти, а иногда и шестидесяти метров начинается сероводородный слой.

По просьбе шутника – радиометриста Серебродольского, доверчивый трюмный машинист, обмотав ветошью трубку вентиляции помпы, хотел неслышно набрать бутылку чистейшей морской воды. Для горла, якобы, полезно.

Айдар Нурзалиев – скромный, маленького росточка узбек из предгорий Памира, хорошо разбирался в барашках и чудесно готовил плов или лагман, но с освоением техники и русского языка ещё не всё получилось. Айдар был благодарен своему военкому, что тот отправил его в подводники. Иначе, никогда не видеть ему паровозов, больших городов и Чёрного моря. Он отказался от права уехать в свой уже независимый Узбекистан. Малыш написал письма родным и военкому, а старпом заверил печатью его добровольное желание. И он был далеко не одинок в таком выборе. «Тридцать седьмая» оказалась единственной на дивизии, не зачавшей в себе даже зародыша дезертирства, в то время когда в войсках, особенно на территории Украины, оно приняло массовый характер.

Смущаясь и зажимая нос тряпкой от запаха, Айдар с явным акцентом произнёс вахтенному механику Игорю Балкунову:

«Виноват, товарщ старший лейтенант. Я всё поняль. Больше не буду».

Пришлось открыть переборочные двери и поделиться «тухлыми яйцами» с соседними отсеками.

Ему прощались подобные непрофессиональные шалости. Он самый маленький в команде, да ещё и со смазливым личиком – поэтому относились к нему, ну как к наивному ребёнку. Как-то Самарин наблюдал со стороны потешную картинку.

В трёх-шереножном строю в первой шеренге его на плечах нёс верзила-электрик шестого отсека. И сейчас народ в Центральном, морщась от запаха, снисходительно улыбнулся и оживился.

«На лодке через сутки под водой в воздухе образуется до двадцати восьми элементов и их соединений, которые являются вредными для здоровья и опасными для жизни», – делово проявил свои знания общей подготовки химик-саниструктор старший матрос Дымов. Он обслуживал вертикальный руль, то есть отвечал за удержание назначенного курса корабля.

«А ну-ка, Дым, назови их всех», – поспешил вмешаться акустик и получил громкий щелбан по голове от вахтенного офицера за то, что снял наушники.

«Ага. И Айдарчик ещё парочку добавил для ровного счёта. У тебя дома воздух свежий, Ай-дар?», – спросил боцман-одессит старшина первой статьи Игорь Сотур, – Вернёшься в свой кишлак, расскажешь аксакалам, как яйца тухлые нюхал. Объяснишь мудрецам, если неделю без бани в корпусе просидишь, сероводород выделяешь. Понял, Айдарчик?».

«Поняль. Скажу, конечно», – залился детским смехом трюмный.

С интонацией разбуженного ребёнка, произнёс весь мокрый от пота штурман, высунувшийся из своей рубки.

Старший лейтенант Андрей Дмитров – симпатяга и перспективный офицер. Два года на корабле.

Тогда, они поздно вечером пришли в Балаклаву, и на причале швартовы принимал лейтенантик с чемоданом.

– Ты кто, лейтенант? – спросил с мостика старпом.

– Ща узнаешь, – тяжело дыша от таскания канатов, смело ответил тот.

Сойдя на берег, почти на сходне после команды «вольно», капитан принял доклад:

– Лейтенант Дмитров прибыл для дальнейшего прохождения службы.

– Штурман? – спросил Самарин.

– Так точно. Закончил «Фрунзенское», – ответ прозвучал с гордостью.

– Вон тот дядя, с такими же усиками, и с которым Вы уже на «ты», старший помощник командира. Иди к нему сдаваться, лейтенант.

Виктор показал на старпома и направился по причалу к телефону, с докладом Оперативному дежурному.

– Тут лейтенант один трое суток шарахается, к тебе назначен. Его флагштур загрузил по полной программе. Говорит, способный малый. Я ему сказал ждать в кабинете, а он куда-то исчез, – закончил общение Оперативный.

– Уже на борту. Швартовы принимал, – ответил Самарин, радуясь оценке своего нового офицера.

Казалось бы, обычная ситуация для военного человека, но всё равно произвело впечатление.

Молодой офицер не стал дожидаться утра в оплаченной гостинице, а пришёл на свою подводную лодку без удобств. А главное, что и дальше он всё делал красиво. Зачёты сдал вовремя. Сразу же понравился экипажу и сдружился со старшим помощником капитаном третьего ранга Константином Градовым.

Все офицеры Ласточки были поджарыми аккуратными симпатяжками и большинство с пшеничными усиками. Дмитров пополнил их ряды.

Однажды летом, около нолей, беззвучно швартовались в Феодосии.

Чёрная лодка, неожиданно для встречающих, на инерции переднего хода, как призрак возникла из темноты.

И только на мостике от топового огня, светились фигуры офицеров в белых разовых рубахах.

«Б л я. Белая гвардия, да и только!» – восхищённо воскликнул зам. командира соединения по политчасти капитан второго ранга Владимир Турбин, – Б л я, как гусары с бордели на карете возвращаются, бль. Стервецы».

«Б л я» и «бль» у него вылетало постоянно, даже перед строем дивизиона.

В этот момент, пока крепили швартовы, старпом показал Самарину толстую сигнальную ракету, которую собирался всадить в спящий пост наблюдения и связи. Капитан кивком одобрил его намерения, и ракета с громким хлопком и шипением, взмыла высоко над городом! Опускаясь, она засвистела как ротная мина, а со стороны набережной донеслись восторги и свист.

«Ну, точно гусары. Ой, бабоньки. Ой, держитесь…«белые» пришли!» – громко смеясь, крикнул Турбин.

С того самого момента, самаринских офицеров стали называть «белой гвардией» или «белогвардейцами».

– Товарищ командир, до контрольной точки по пеленгу двести два градуса дистанция пятнадцать кабельтовых. Ложимся в точку? – легко доложил штурман с рекомендацией и, закрыв глаза, смачно соснул через дырочку в банке кубанскую «сгущёнку».

– Вахтенный офицер, ложиться на двести градусов, и слушайте весь горизонт внимательней. В точке зависнуть на минуту без хода с отворотом от курса, и потом одним моторчиком сделать пологую циркуляцию в точку рандеву, – выдал командир свой приказ Панову, и протянул назад руку за «сгущёнкой» Дмитрова.

Остальные, выдержав молчаливую паузу нашего общения, продолжили байки про яйца, правила их хранения, рецепты приготовления и случаи, какие с ними бывают. Не забыли вспомнить о влиянии женщин…но только легко-пошленьким прикосновением. Вспомнили испанских фермеров, выражающих протест тухлыми яйцами в окна правительства и другие похожие испускаемые запахи.

Лидерство в остроте вставок держал одессит, как и положено по статусу этого города. Плюс его сленг и малоросский южно мягкий говорок, приглашал уши к вниманию.