Мужики загрузились — экономическая теория в эти времена не настолько развита, как в мои, так что тезисы собеседников немного оглушили — смогли вычленить важное, просветлели — потому что в других банках процент выше больше чем в два раза, и это еще повезти должно — и купец Гущин заверил:

— И в мыслях торговаться не было, Ваше Императорское Высочество. Мы же со всем пониманием — у Его Императорского Величества, дай ему Господь долгих лет жизни, — перекрестились. — Забот много, и видит он несоизмеримо больше нас, людей торговых.

На этом гости решили, что с банком им все понятно, и Афонин озвучил гораздо более ценную для него и его единоверцев проблему:

— Мы площадку под храм присмотрели…

Вежливая пауза позволила мне покивать:

— Дело богоугодное. Николай Иванович указ о свободе исповедания православия старого толка в рамках города Владивостока и тридцати верст окрест вчерашним вечером подписал, через пару часов всем объявят. Прошение о выделении земли под храм можете подать в общепринятом порядке.

Привычно, но от этого не менее неожиданно, мужики рухнули на колени. Регулярно наблюдаю такие сцены, но все равно чудно́ — только что сидели, культурно завтракали, и раз — за столом только мы с губернатором и остались.

Карета несла нас к границе. В эти времена она там же, где и в мои — совсем рядом с Владивостоком. Очень приятно это дело исправить на самом деле — часть я готов потом, когда Китай поднимется — а он неизбежно поднимется, сколько не дави — уступить за починку дипломатических и прочих отношений, но граница от родного города отодвинется навсегда, а еще навсегда останутся территории, по которым в будущем пройдет железная дорога. Прирезал землицы — уже, считай, свое «попадание» окупил. Теперь осталось освоить, привести к общему Имперскому знаменателю и удержать.

За окном, с безоблачного неба светило подбирающееся к полудню солнце. Пыльный воздух был наполнен конским ржанием, скрипел колесами телег, доносил обрывки разносящихся над обозом команд. Не так уж нас и много — сотня наших (остальные уже на месте или недалеко от него) и японская тысяча, вызвавшая у наших офицеров задумчивое покачивание усами, потому что вымуштрованы на совесть. Вооружение ничего так — магазинная винтовка «Мурата» тип 22 — самая «свежая», и десяток 75-ти миллиметровых орудий от херра Круппа.

С боевыми японцами прибыли японские инженерные и тыловые войска, и неожиданный, но вполне логичный японский принц Арисугава. Ну а как ему дома сидеть? Тут же так интересно, тут есть я — со мной говорить очень полезно — а еще лишней воинской славы не бывает. Японцы чисто номинальное участие в операции внутренней пропагандой раздуют до эпичнейшей победы над ненавистными китайцами, а самого принца будут носить на руках много лет. Я не против — русско-японские отношения нужно выстраивать и крепить десятилетиями, так что пусть пообщается с нашими «ВИПами».

Во время поездки от порта, где мы гостеприимно — хлебом-солью — встретили японских партнеров, я успел обменяться с Арисугавой новостями.

— С нами прибыли заказанные вами открытки, Романов-доно, — порадовал он новостью. — В знак нашей дружбы, я позволил себе добавить к ним некоторое количество копий наших произведений искусства и портреты прославленных воинов в традиционных доспехах.

— Это щедрый подарок, Арисугава-доно, и я с радостью его приму — копии и портреты займут достойное место в будущем музее.

— Его Императорское Величество высоко ценит сотрудничество между нашими государствами, поэтому распорядился готовить больше знающих русский язык специалистов, — похвастался принц. — Кроме того, Его Императорское Величество счел вашу идею об открытии японского музея блестящей, поэтому распорядился обустроить музей русской истории и культуры в Токио.

— Его Императорское Величество, в свою очередь, высоко оценил перспективы сотрудничества между нашими государствами. В следующем апреле здесь, во Владивостоке, начнется строительство Восточного института, в работе которого приоритет будет отдан изучению японского языка и вашей культуры, — с удовольствием похвастался я в ответ.

С тех пор, как мы покинули Владивосток, дорогой узкоглазый друг едет не в моей карете — со своими, чтобы обсудить важные вопросы. Что ж, он, в отличие от меня, в военном деле сечет, поэтому с нашей стороны им был выделен непосредственный командующий объединенной группировкой — военный губернатор Николай Михайлович Чичагов. Переводчики у японцев свои, я от себя добавил Андрея — с собой в столицу заберу, пусть китайский учит, потому что японский я знаю сам, а кадр толковый, честный, пригодится.

Власть административную представляет вице-губернатор Яков Павлович Омельянович-Павлеко, он же составляет мне компанию вместе с князьями Барятинским и Ухтомским — Оболенский будет ждать нас на месте, ибо «как в городе усидеть, Георгий Александрович? Отпустите на границу!».

— Каждый человек на своем месте быть должон, — сложив руки на солидном брюшке, вещал вице-губернатор.

Военный мундир на этом медлительном, грузном, склонном к долгим размышлениям, по виду совершенно штатском чиновнике смотрелся чужеродно, но, как ни странно, военный опыт у вице-губернатора имеется. Медлительность и «разумизм», конечно, несколько тормозят делопроизводство и удлиняют совещания, но они же позволяют ему избегать ошибок и дурных решений. Мне компания Якова Павловича приятна, потому что позволяет ознакомиться с актуальными времени консервативными взглядами.

— Крестьянин — хлеб взращивать, — развил Яков Павлович мысль. — Сапожник — обувку тачать, купец — торг вести.

Тоже своего рода конфуцианство.

— Ежели каждый крестьянин в купцы али, положим, разночинцы метить будет, — он вальяжно почесал бритый подбородок между мощными бакенбардами. — Так он же, собака, хлеба не вырастит!

Столько крестьян стране не надо — нужны агрохолдинги, по этим временам — латифундии, помноженные на нормальную логистику и индустриальную экономику. Потихоньку сделаем.

— Я с вами согласен, Яков Павлович, — соврал я. — Порядок завсегда нужен.

Спорить с ним бесполезно — сразу замолкает и вежливо улыбается, чтобы не расстраивать цесаревича. В таком виде он для меня бесполезен, так что пусть лучше вещает.

— Без порядка все поглотит анархия! — важно выпучив глаза, выдал он зловещее предсказание. — Ежели порядку не будет, мы до того докатимся, что люди на руках ходить станут, да на французский манер лягушками да улитками питаться!

Мы с князьями хохотнули, и прекрасно считавший мою стратегию поведения — «тянуть прикол с пожилого чиновника» — Барятинский поделился международным секретом:

— У них, говорят, содомия в большом почете.

Грохнули, Яков Павлович перекрестился:

— Демократия ведет к утрате порядка. Что это за государство, когда правят временщики? Ему-то какое до страны дело? Он же временный, а спросу с него нет — наворовал да шасть в отставку! Это порядок разве?

С такой точки зрения звучит очень даже правдоподобно — насмотрелся, как вместо национальных интересов святые западные демократы начинают отстаивать какие-то эфемерные «ценности».

— А ежели хозяин есть, — Яков Павлович вытянул перед собой сжатый кулак. — Вот тогда и порядок имеется — Императору деваться некуда, он и вверенная ему Господом нашим держава связаны неразрывно.

Николая II ведь предлагали отдать англичанам, но те почему-то решили не брать, значит и этот тезис вице-губернатора вполне верен: кому царь без царства нужен?

— Песню за-певай! — раздалась за окном команда.

Ожил сопровождающий нас штабной оркестр — в эти времена музыкантов на поле боя уже не пускают, нет смысла — и дальнейшая беседа сделалась невозможной. Высунув голову в окно, сквозь танцующую в воздухе пыль, я с огромным удовольствием покрутил головой, любуясь поющими солдатами и офицерами. С таким боевым духом не то что на Манчжурию, с ним и на Царьград идти одно удовольствие!