Вперед, суфражистки, я за вас!

Далее мы с дамами провели серию вопросов и ответов — все о конкретных мерах, которые помогут «уровнять», и тут я воспользовался возможностью применить универсальную палочку-выручалочку «Хорошему царю мешают плохие бояре», многозначительно не называя имен, но толсто намекая на мужское-шовинистическое лобби при Дворе. Были вопросы и более милые — например, не соглашусь ли я оставить строчку в дневниках да тетрадках со стихами, кои девушки этих времен уже освоили. Ну конечно же да! После автограф-сессии состоялось коллективное фотографирование. Напоследок — стандартный «донат» в десять тысяч, который вылился в экспресс-оформление «георгиевской стипендии», из которой будут оплачиваться обучение и питание бедных девушек в ближайшие несколько лет, но с условием отбытия после завершения учебы дальше на Восток — к этому времени я успею хотя бы в крупных городах и селах развернуть нормальные начальные школы и выбить у папеньки закон, по которому дамы в этих школах смогут работать.

На этом приятно-полезные дела закончились и настало время ужина. Вчера я выбрал «Метрополь» — специализируется на Европейских кухнях с упором во Францию, поэтому сегодня столуемся в «Сибири». Разварная стерлядь под соусом, наваристые щи, жаренные рябчики и настоящее мороженое-пломбир оставили меня удовлетворенным, и, поблагодарив ресторатора и поваров, я отправился за пищею духовною — в театр.

Общество любителей драматического искусства старалось — это я заметить и оценить смог, и от часового попурри из фрагментов всеми любимых классических пьес — начиналось Островским, заканчивалось «Ревизором» — получил немалое удовольствие. Подвижник Савинков в роли Городничего смотрелся просто замечательно!

Далее состоялся антракт, во время которого я обильно хвалил труппу и подарил театру все найденные по пути книги с драматическими произведениями — в основном зарубежные и немножко Островского, потому что за русскими нужно ехать в более обжитые районы: наша классика печатается очень маленькими тиражами, и от этого стоит дорого. Что ж, Шекспира как-нибудь для себя переведут, чем еще в Красноярске заниматься?

После антракта мы принялись смотреть второе отделение, качество номеров в котором было очень нестабильным. Музыкальное сопровождение обеспечивал местный симфонический оркестр, и к нему у меня никаких претензий не нашлось — крепкий академический уровень, хоть сейчас в Большом выступление организовывай.

Первыми на сцену взошли участники церковного хора — сплошь бородатые мужики в рясах. Возраст колеблется от преклонного до студенческого. Они грянули «Вечерний звон», и я хищно уставился на солиста — такому басу место на сценах лучших оперных театров планеты! Дождавшись окончания выступления и поаплодировав, я повернулся вправо и спросил сидящего рядом со мной главу Енисейской епархии, епископу Тихону:

— Знаком ли вам солировавший отрок, батюшка?

Ну и что, что «отрок» старше меня лет на пять? Положение автоматически возводит меня в ранг умудренного годами старца.

— Знаком, — степенно кивнул епископ. — Савелий, Дмитров сын. Диаконом служит. Аки соловей поет.

— Истинно так! — покивал я. — Жалко вас такого лишать, но, ежели вы не против, я его в Петербург заберу.

— Ежели уйти захочет, значит на то воля Божия, — не был против Тихон.

Обернувшись, я велел Остапу привести «соловья» завтрашним утром в ресторан гостиницы «Эрмитаж» — последнее заведение высокой кухни, оставшееся не посещённым. На сцену тем временем поднялась одетая в шикарное платье, сверкающая в свете ламп и свечей драгоценными камнями и золотом, вдевшая в пышную, высокую седую шевелюру настоящий одуванчик — их здесь много растет — княгиня Белова.

Когда она затянула классическую арию из Чайковского, я понял, что в обществе любителей драматического искусства состоят люди, неспособные рассказать щедрому постоянному «донору», коим является Ольга Андреевна Белова, что ее вокальные данные, в отличие от фигуры, для карьеры оперной дивы не подходят настолько, что к концу выступления у меня начало дергаться веко.

Чисто из принципа удержав на лице улыбку, я назло стыдливо отводящим глаза «общественникам» вручил княгине удачно купленное по пути собрание сочинений Глинки, в ответ на что она поклялась непременно заняться в ближайшее время организацией оперных постановок.

Получайте!

Когда я вернулся в кресло, епископ Тихон не удержался от ласкового укоризненного вздоха.

— Наблюдательность и прозорливость православных епископов вызывают у меня уважение, — признался я ему.

— Черты сии каждому скромному служителю Его иметь должно, — поскромничал Тихон.

Пока задник сцены меняли с симпатичного озера с кувшинками на старательно, но не очень умело нарисованные джунгли, я обернулся и спросил Фэна Зихао, которого время от времени таскаю за собой на статусные мероприятия:

— Вам понравилось, учитель?

— Если человек долго поднимался по чужой лестнице, то ему придется сначала спуститься, прежде чем найти свою, — с привычной безмятежной улыбкой ответил китаец.

За время путешествия он отрастил усы, научился носить европейского типа костюмы — ему я их на все случаи жизни пошил — отточил умение говорить по-русски, и, кажется, был вполне доволен своим важным положением.

— Это вроде как «не лезь не в свое дело»? — заинтересовавшись, повернулся Тихон.

— Ваши трактовка оскорбительна для уважаемой певицы, но я вынужден признать ее отчасти верной, — отвесил легкий поклон Фэн Зихао.

— Покрестить бы тебя, Феня, — снисходительно заметил Тихон.

Сугубо из христианского сочувствия к душе несчастного язычника! Китаец вопросительно посмотрел на меня, и я дал епископу повод еще раз осуждающе вздохнуть, пожав плечами. Фэн Зихао при мне находится не первый месяц, и даже без высокого интеллекта смог бы заметить, что все вокруг него — христиане. В России он надолго — потенциально до самых последних своих минут. На сакральном уровне ему в целом все равно — базовые принципы в китайской его разновидности и христианстве схожи, поэтому учитель принял правильное решение:

— Я бы хотел принять вашу веру.

— Правильно, Феня, — разулыбался Тихон. — О душе думать нужно — она у тебя, язычника, в аду вечность мучиться будет. Завтра же лично таинство проведу.

— Ваше Высочество, может ли этот скромный учитель попросить вас стать моим крестным отцом? — вопросом поставил меня в тупик китаец.

Пока я собирался с мыслями, епископ почуял неладное:

— Корысть в тебе чувствую великую, Фенька. Не стану крестить, покуда душу свою не подготовишь. Испытанье тебе пройти придется — до самого Петербурга будешь по двадцать молитв ежедневно класть. Смирение да кротость они тебе обрести помогут — тогда и окрестят, я письмо о том в столицу напишу.

Потешаясь про себя, я отвернулся от потерпевшего фиаско хитрого китайца. На сцену как раз выбрались двое: укутанный в раскрашенную под тигра мешковину и нарисовавший себе «тигриное» лицо мужик средних лет и худой подросток, одетый в набедренную повязку и нательный деревянный крест, тощий черноволосый подросток лет двенадцати с деревянным кинжалом в руке.

Во Владивостоке мы с князем Ухтомским позволяли снимать копии с рукописи «Книги джунглей» всем желающим, и, судя по тому, что данный номер в программе значится как «Битва Маугли с Шерханом», часть этих списков благополучно добралась в другие части страны. Роли исполняют Иван и Александр Васильевы, по словам членов «общества» — весьма популярны по всей Енисейской губернии.

Сценка была короткой, а текст — «по мотивам», состоял из поделенного на двоих спикеров пересказа сюжета — рукопись-то мало кто читал, так что надо ввести зрителя в контекст. Иван-Шерхан при этом очень неплохо воспроизводил «тигриные» движения, благоразумно не став опускаться на четвереньки — это бы дало совершенно неуместный комический эффект. После диалога начался трехминутный, очень хорошо поставленный и отрепетированный, бой, закончившийся втыканием «ножа» в подмышку Шерхана. Оркестр все это время довольно уместно наигрывал динамично-драматичные мелодии.