Мужики гоготнули — тоже умных повидали.

— Я знаю, что ворья да контрабандистов в этом зале сейчас нет, — сделал я им приятно. — Поэтому прошу бескорыстно помочь Империи навести порядок в добыче и перевозке золота. Задача проста — в дополнение к планам добычи составить опись со всеми известными вам способами контрабанды золота. К ним приложить предполагаемые методы борьбы. Сами вы подобной мерзостью, понятное дело, не занимались, но могли что-то слышать, без имен и названий поселений.

Мужики покивали — слышали, но сами ни-ни! Мне наработки наших хитрожопых добытчиков нужны не столько для борьбы с контрабандой — ее целиком на нынешнем технологическом уровне не задавишь, потому что страна вон какая, и на каждом метре кристально честного таможенника не поставишь — а отдать японцам, чтобы американцы как можно дольше не понимали, что именно вывозят с Аляски.

Таможня это вообще жуть — еще у Гоголя Чичиков на нее работать пошел, с хитрым планом: корчить из себя образцового служаку, чтобы потом, после череды повышений, брать взятки по-крупному. Изменилось ли с тех пор что-нибудь? Ой сомневаюсь!

— Далее предлагаю разобраться с производствами, — сложив руки за спиной, я отвернулся от карты. — Из Манчжурии я вернусь с китайской контрибуцией. Финансовая ее компонента ляжет в основу Дальневосточного Промышленного банка, нужного для выдачи займов под символический процент членам Общества Промышленного Развития Дальнего Востока. Таковое общество вам нужно за время моего отсутствия должным образом организовать. Я, с вашего позволения, стану его почетным членом и поспособствую тому, чтобы нам не чинили препон — в развитии этих мест Его Императорское Величество видит великую значимость.

Мужики просветлели лицами — государство не только привычно обирать собралось, но и помогать. Да как помогать — давать денег и Высочайшую «крышу», так-то чего мануфактуры не строить?

— На этом, братцы, мы первую нашу встречу заканчиваем. Думайте, прикидывайте перспективы, соразмеряйте свои силы, и Империя отплатит вам добром за добро.

Визит цесаревича в любом случае разворошил бы Владивосток, но такой программы никто не ожидал. Когда дикой кометой пронесшийся по городу Георгий уже погрузился в заслуженный сон, видя в нем Промышленное, Торговое, Аграрное и Просветительское общества — не ограничиваться же только промышленностью и банком! — в доме старовера-миллионщика Афонина собрались единоверцы. Классовые различия были временно забыты, и здесь нашлось место не только дворянам с промышленниками, но и купцам. Собравшиеся пребывали в прострации, и только потрескивание керосинок, тиканье ходиков да тихий голос Кирила нарушали тишину.

Здесь собралась вся старообрядческая элита Области с примкнувшими к ним посланцами староверских общин со всей Империи и даже из обеих Америк. Особых надежд никто из приехавших во Владивосток и отложивших все дела не питал: просто привыкли держать нос по ветру и быть в курсе — информация же тоже товар, и нередко гораздо более ценный, чем банальная древесина или даже высокотехнологичный промышленный продукт «подшипник».

Центром внимания уважаемых господ стал вчерашний матрос и сын разорившегося купца Кирил. В другой ситуации, даже не смотря на общие духовные убеждения, с ним бы и разговаривать бы толком не стали, но теперь он ни много не мало, а личный торговый представитель цесаревича, чему каждый из присутствующих стыдливо — потому что грех смертный — завидовали. Торговый представитель рассказывал долго, и по мере рассказа прострация только усиливалась.

Старообрядцы от царской власти натерпелись изрядно, и пиетета к Романовым через это испытывали меньше других подданных. Настолько «меньше», что даже среди вот этой полусотни гостей миллионщика Афонина при желании можно было отыскать любителей подкинуть деньжат народовольцам и прочим диссидентам. Череда событий, подкрепленная рассказом Кирила «из первых уст», заставила их глубоко задуматься в правильности такого подхода, но многовековое недоверие быстро не лечится — именно об этом и решил высказаться купец первой гильдии Гущин:

— Головы терять нельзя. Сколько мы сладких речей наслушались, а воз и ныне там. То, что Наследник три города нам с царского плеча кинуть решил, еще вилами по воде писано. Бумаги — нет, а коли она будет, так Царь и отменить может.

— Думаешь, врать Его Высочество будет? — нахмурился на него Кирил.

В другой ситуации Гущин бы отмахнулся от него, аки от навозной мухи, но теперь нужно было проявить разумную осторожность, поэтому купец погладил благообразную, кудрявую русую бороду и сдал назад:

— Отчего же «врет»? Молод Его Императорское Высочество. Ноша Наследника тяжела, и перешла к нему нежданно-негаданно. Ты, Кирю… — замаскировав невольную оговорку «кхеком», Гущин исправился. — Ты, Кирил, волчонком на меня не гляди. Понимаю — такую кашу наш цесаревич заварил, и вся толковая. Значит — голова у него светлая. Да только оттуда, — он ткнул пальцем в выходящее на Запад окно. — Из столицы, могут и одернуть, за то, что влез туда, куда не велено. Его-то одернут, а нам — прилетит.

— Построим на радостях храм, а его потом Никониановым отдадут, — усилил промышленник Митькин, владелец двух десятков артелей по добыче пушнины.

— Не таков Георгий Александрович, чтобы супротив царской воли переть, — насупился Кирил. — Каждый день телеграмм во-о-от такую кипу из Петербурга разбирает. Обратно такую ж кипу шлет. На столе у него видал, от Его Величества, так и написано: «план твой одобряю».

— Банк обещает, да только деньги-то в рост давать собрался, — заметил заводчик Сизов.

— А тебе просто так денег давать должны? — поднял на него бровь хозяин сапожной мануфактуры Баулин. — Это нам грешно, а Его Высочеству — нет. И процент символический.

— «Символический» — это какой? — ехидно спросил купец Захаров. — Ежели, к примеру, процент символизирует наше желание поделиться капиталами с дармоедами, так его и в три сотни можно нарисовать.

— Под три сотни брать дураков нема, — фыркнул Кирил. — Георгий Александрович при мне говорил — «только плохая власть невыполнимые приказы отдает». И он же в обчества Промышленное да другие сам вступает, а банкира выписал вообще американца, и не директором, а чтобы пригляд за начальниками держал — понимает, что нас за веру нашу душить будут, ссуды не давать.

— А главой-то кто будет? — прояснил важное хозяин дома.

— То мне неведомо, — развел руками Кирил. — Я не в свое дело не лезу — ежели Его Высочество нужным посчитает, сам скажет. Ну а нет, — пожал плечами. — Не моего купеческого ума дело.

Захаров и другие купцы поморщились — ударив по себе, Кирил отвесил оплеуху им. И заслуженную — чувство ранга в Империи впитывается с молоком матери, и до больших дел и состояний без него физически не добраться. Прав молодой — купцам в политических делах делать нечего.

— А пошлина? — первым пришел в себя купец Гущин. — Обчество торговое обещает, а про пошлины — ни слова!

— Харя не треснет, без пошлины товар таскать? — выместил стресс на коллеге купец Захаров. — Пошлина — она в казну платится. С Китая и так навар ох жирный, — блеснул глазками. — А мы теперь здесь, — топнул ногой. — На этом краю страны, будем главные — никонианцев быстро плечами растолкаем, да начнем туда товар гнать, — кивнул на Запад. — А пошлина… Так таможенники тоже истинной веры бывают, — ухмыльнулся.

Старообрядцы оживились — своя таможня это же такие перспективы! Даже если пошлину платить исправно (а этого никто в здравом уме делать не станет), получится гигантская экономия на взятках — это же свои, со своими договориться легче.

— Больно гладко получается, — подпустил скепсиса «мясной магнат» Гордяков. — Разве когда-то так было? Опять обманут, капиталы сдоят да выбросят.

Накал страстей достиг апогея, дисциплина временно утратила свое значение, и староверы, разделившись на два лагеря, принялись поливать друг друга грязью, обвиняя в недоверии центральной власти, лелеянье старых обид, припоминали друг дружке старые грешки, и закончилось все классикой — уважаемые, набожные, нажившие состояния господа увлеченно тягали друг дружку за бороды и отвешивали звучные тумаки.