– Фотки скинь мне сейчас на почту, я полюбуюсь.

– Это можно. А у твоей НОВОЙ подружки есть?

– Полно.

– Сведешь?

– Без проблем.

– Это вдохновляет. Ну тогда всё.

– Фотки!

– Будут».

У Акимова дрожали руки. От напряжения в указательных пальцах и от сильнейшего волнения. Он встал и вышел в прихожую. Потом, чтобы успокоиться, пошел на кухню. И заглянув в зеркальную темноту окна, поставил чайник.

Витя…

Кто он? Загадочная, неясная, но реальная фигура.

Витя…

Акимов чувствовал, что с ним связано что-то очень важное. Имеющее непосредственное отношение к нынешнему положению Акимова. Появился Витя, и увез Акимова. Пьяного и расслабленного. Встает вопрос – а было бы с ним то же самое, если бы этого Вити не было? Категорично отрицать нельзя. Как и утверждать. Но именно после того, как Акимов вместе с этим Витей оставил ресторан, с ним случилось то, что случилось. Началась страшная сказка. И началась после того, как он уехал неизвестно с кем и неизвестно куда. Что было бы при ином раскладе, непонятно. Другого расклада не было. Значит, Витя является частью тех обстоятельств, которые, объединяя, можно называть косвенной причиной. Даже если они с Витей расстались через пять минут после того, как оказались на улице. Еще одной косвенной причиной. Сколько их, еще неясно, но он одна из них. Итак, опьянение, Витя и что еще? Чтобы выяснить, каким может быть следующее звено цепи, необходимо как следует изучить предыдущее. Чернов привел к Вите. К чему приведет Витя? Значит, нужен он.

Мощный насосный шум закипающего чайника мешал Акимову сосредоточиться.

Как найти этого человека? Может быть, в этом поможет кто-нибудь из ресторана. Официант, гардеробщик, швейцар или администратор. Кто-нибудь их точно видел. Тем более, что на Акимова нельзя было не обратить внимания. Следующий шаг – поездка в город. В «Окно в Париж». И, чем скорее, тем лучше. Вот уж, точно – «Окно». Только неизвестно во что…

Акимов заварил чаю. Пакет «Лента» выкинут не был. Он так и стоял на табуретке, оказавшейся вне зоны разгрома. Акимов достал размякший сыр, кое-как расчленил его и стал, запивая, жевать.

Предположим, что будет та же смена. Вероятность этого пятьдесят процентов. Вероятность того, что его вспомнят, процентов тридцать от этих пятидесяти. Это если Акимов не заявил о себе какой-нибудь новой выходкой уже на улице. Вероятность того, что вспомнят машину, на которой Акимов с Витей укатили – процентов десять от этих тридцати. Опять же, если вообще была какая-то машина. Но, скорее всего, была, куда денешь пьяного? Вероятность того, что вспомнят марку машины – пять процентов от десяти. Вероятность, что запомнился ее номер, практически равна нулю. Но не ноль. А значит, надо попробовать. А может у них ведется видеонаблюдение. Это обязательно нужно выяснить. Это шанс.

Пока Акимов сидел на кухне, пришло сообщение от Чернова. Короткое слово «Любуйся!». С четырьмя прикрепленными файлами.

На первом снимке Акимов изгибался на танцплощадке. Разведя руки и подняв согнутую ногу. Лица его не было видно, так как он отплясывал спиной к Чернову.

На втором Акимов, морщась, высасывал из рюмки водку. Эта фотография уже давала в общих чертах представление о том, насколько Акимов был невменяем. Расстегнутый ворот, рука с куском мяса в пальцах, опрокинутый на столике фужер.

Третье фото крупным планом подавало улыбающееся лицо Акимова. Точнее, гримасу блаженствующего идиота, с безумными глазами и блестящими от жира или слюны губами. Со всклокоченными волосами. Бьющего себя в грудь кулаком.

Тяжелое опьянение до неузнаваемости исказило его черты. Казалось, что в лицо плеснули кислотой, и оно начало оползать, расплываясь от её разъедающего действия.

«Боже! Какой кошмар! Неужели, это я?»

На последней фотографии был пойман момент, когда Акимов стоял у двери и взмахивал рукой. Рядом с Акимовым стоял мужчина в очках и держал его за локоть. Еще в кадр влезли чьи-то спины и бока, в самый угол маленький официант с подносом и отражение светильника на темной поверхности колонны.

Акимов увеличил изображение и сместился на мужчину.

Внешность его ничем примечательным не выделялась. Разве что, самой этой обыкновенностью: серый свитер, темные брюки. Стандартной комплекции – ни особо худой, ни слишком полный. Нормальный. Немного старше Акимова.

Лицо, потерявшее четкость при увеличении, тоже можно было назвать заурядным. Если бы не тяжелая оправа его «профессорских» очков. Делающая лицо добрым и располагающим. Взгляд был смазан отблеском стекол, и его выражение Акимов определить не мог. Но одно угадывалось сразу – этот человек был трезв. В отличие от стоящего рядом Акимова. Темные волосы и брови придавали некую «чернявость» облику Вити, и казалось, что он плохо выбрит. Или хорошо загорел. Витя застыл вполоборота к Акимову и камере, и не замечал, что их снимают. Он слегка улыбался, не мешая Акимову махать рукой и что-то выкрикивать. Как будто ждал окончания представления.

И всё же Акимов уловил что-то знакомое. Витя походил на одного мужичка из тренажерного зала, который приходил туда одновременно с Акимовым. И старательно, но безуспешно качал себе бицепсы и грудь. Звали мужичка Геной. Вот эту похожесть на Гену, помимо ретро-очков можно было бы считать единственной яркой приметой Вити…

У Акимова сильно устали глаза – в них двоилось. Он снял очки. На сегодня было достаточно. Всего: и мыслей, и чувств, и упражнений в самонаблюдении. Акимов невероятно устал и отупел. Отупел настолько, что даже видел, наполняющий голову тяжелый густой туман. Он медленно клубился внутри и приглашал прыгнуть в его вязкую инертную субстанцию.

Единственным желанием Акимова было желание как можно скорее лечь отдыхать.

Зевая и ошибаясь в движениях, Акимов устроил себе кровать. Стащив и затолкав под стол неподъемные валики непонятного назначения, он застелил увеличившийся спальный периметр чистыми Надиными простынями. И заодно поменял наволочку. Здесь его ждал сюрприз – при переодевании подушки выпала еще тысяча рублей.

В качестве одеяла Акимовым было задействовано еще плотное покрывало «Олимпиада 80», обнаруженное свернутым вместе с утюгом и прожженной марлей в шкафу.

Теперь всё было готово для сна. Но тотчас завалиться не удалось – Акимову захотелось в туалет. По малой, но настоятельной нужде.

А когда он лег, сняв с себя тесный чехол платья и раскинувшись без стеснения по диагонали кровати, на него мягко опустилось блаженство. Это был подарок уставшего, измученного от непривычных нагрузок тела. В темноте, сгущаемой светившим за окном фонарем, оно не было видно. И в лежачем положении почти не ощущалось. Оно чувствовало чистоту белья и свободу от мышечного напряжения, усугубляемого стеснявшей одеждой, впитывало негу покоя и передавало ее Акимову.

«Вот и еще один день прошел… Как странно… Если завтра я …»

Мысль Акимовым додумана не была. Он уснул, запутавшись в построении. Не заметив того, что улыбается.

Акимов проснулся в восемь утра.

Всю ночь он гонялся за своей женой и носился над пропастями на своей машине. Бил о кирпичную стену бутылки с пивом и показывал Чернову крупный граненый кристалл, говоря: «Вот это я изнутри».

Но это оказалось сном.

Третье пробуждение хомутом насадило на Акимова полутемную комнату, кровать и лежащую на боку старуху. Он и смотрел на минорный орнамент ковра. Там, под простыней, сорочка Акимова задралась, и груди отдельной, самостоятельной массой из-под нее выползли. Одну из них он придавил рукой. От этого ущемления самого себя было немного больно. Ещё сильно хотелось писать. И не было никакой возможности отстраниться от этих ощущений – от пришедшей тоски наблюдающее «Я» не находилось.

Акимов слез с кровати и посмотрел на свои ноги. Даже без очков были видны синие сплетения выступивших вен, подобравшиеся к кривым пересохшим ступням, которым тесна любая обувь. Коричневые когти на пальцах…