– Но ты же постараешься помочь?

– Я… да.

Молча киваю. Хорошо, что я привез ее именно сюда.

– Генри… – Голос Шейлы заставляет меня остановиться прямо перед лестницей. – Вернешься потом в кабинет?

Киваю. Глупо было надеяться, что она не захочет поговорить, и всё же где-то в душе я очень на это расчитывал.

Прежде чем зайти в кабинет, заставляю себя остановиться и делаю глубокий вдох. Чтобы стереть с собственного лица всё, что на нем, кажется, читается. Ни к чему настораживать девчушку.

Открываю дверь, и на меня глядит пара сонных глаз.

Она сидит в шейлином кресле и разглядывает какой-то буклет – точнее, разглядывала, пока не увидела меня. На ногах велосипедки поверх бинтовых повязок, а вместо грязного платьица – да ладно! – моя старая футболка с Дартом Вейдером. Ох, Шейла…

– Что это? – Присматриваюсь к обложке. Какие-то рекомендации по медицинской практике с диким непроизносимым названием. Сажусь рядом с ней на корточки и заглядываю в книгу. – Неплохо… А я в этом не в зуб ногой.

Но в буклет она больше не смотрит – только на меня. Глаза уже не испуганные. Они у нее серые – как у меня.

– Шейла тебе поудобнее местечко нашла. Пойдем?

Ее руки складывают буклет и робко кладут на краешек стола. Глядит на меня. Поднимаюсь с пола и поднимаю ее на руки. От нее пахнет лавандовым мылом, пальцев касаются заплетенные в косу волосы – на ночь Шейла заплетает себе так же, только волосы у нее не такие длинные.

Она опускает голову мне на плечо. Пока поднимаюсь по лестнице, так и лежит. Плечом открываю дверь – легонько, чтобы не потревожить ее. Кровать разобрана; дело рук Шейлы. А еще плотно зашторены окна, все кроме одного – чтобы не было слишком темно.

Опускаю девчушку на простыню. Поворачивается на бок и подтягивает к себе ноги она уже в полусне. И укрыть. Вроде всё. Забираю керосинку со стола и тихо прикрываю за собой дверь.

Шейла встречает меня прямо в коридоре – как будто все это время занималась только тем, что ждала меня.

– Генри… – Она осекается, бросает взгляд на лестницу и кивает на дверь кабинета. Продолжает она, только когда мы уходим из коридора, и эта дверь оказывается плотно закрытой. – Скажи… Где ты ее нашел?

– На обочине. Ехал в Монпелье, остановился перекусить и… Она была в кювете. – Не нравится мне это. – А что?

Она мотает головой. Открывает ящик стола и достает оттуда листок.

Листок с подписью Бенуа.

– М-м… Интересная закорючка.

– Это вытатуировано у нее на внутренней стороне бедра. –Шейла опускается в свое кресло. – Девочки с подписью на бедре не валяются на улице, Генри. Ты… ты крал у него. У Бенуа.

– Что?..

– Тебе нужно увезти ее. Как можно дальше.

Мотаю головой.

– Стоп-стоп-стоп. Он не знает, что это был я.

Ее пальцы вцепляются в подлокотники.

– Этого и не нужно… Он всё прочешет. До Болезни его пытались уличить в педофилии, и даже если ты никуда о нем не сообщишь – попробуй объясни это ему.

– Шейла… – Отодвигаю от стола стул и сажусь напротив нее. Не хватало еще, чтобы она выгнала нас обоих. – Давай рассуждать логически. Чтобы прочесать сейчас все, нужно очень постараться – сама знаешь, сколько городов заброшено. И у меня дела, я не могу ее забрать.

Она поджимает губы.

– Дела, важнее чьей-то жизни?

– Хватит. Опять прогоняешь – отлично! Но со мной она не…

Что-то загремело. Наверху.

– Ты слышал?

Прежде чем выскочить в коридор, я успеваю заметить, как побледнело ее лицо.

Уже на лестнице слышно всхлипы. Сердце в груди колотится как сумасшедшее, рука сжимает складной ножик – не помню, как его достал. Несколько ступенек, и я уже распахиваю дверь.

Но в комнате только она. Сидит на полу возле кровати и жмется к ее борту. Прячу ножик и опускаюсь рядом.

– Что случилось?

– Мм… мн-н…

По бледному личику текут слезы. Облокачиваю ее на себя.

В дверном проеме вдруг возникает фигура, и я крепче прижимаю девчушку к себе, в руке снова оказывается нож. Но это всего лишь Шейла… Она оглядывает комнату, как будто ищет кого-то. Вопросительно смотрит на меня – пожимаю плечами – кивает и исчезает внизу на лестнице.

– Давай-ка встанем… – Поднимаю девчушку с пола и сажусь вместе с ней на кровать. Пытаюсь обнять, но она отползает к стенке, сжимается в комок. Черт…

– Хорошо… давай просто… просто возьми меня за руку.

Протягиваю руку, и влажные пальцы тут же вцепляются в ладонь.

Она поднимает голову. Маленькая, напуганная… Свободной рукой нащупываю одеяло сзади себя и натягиваю ей на спину.

–Всё закончилось. Он не придет.

***

Так и уснула, обняв мою руку.Сижу с ней и смотрю в единственное незашторенное окно. Смотрю, как меняется цвет неба – больше ничего отсюда не видно. Наверное, уже за полдень.

Вечером нужно уехать. Самое позднее – ночью.

Но я знаю, что обманываю себя. Можно уехать прямо сейчас – пока она спит. Шейла бы позаботилась о ней – я оставил бы девочку в надежных руках, но…

Глава 4

– Поешь. Я накрыла на кухне.

Шейлин голос. Наверное, девчушка уже проснулась, и это она ей.

– Генри…

Лба касается теплая ладонь.

Открываю глаза. Она давно не прикасалась ко мне так – кажется, с тех лет, когда я был еще школьником. Рука морщинистая, немного грубоватая – не та, которую я помню.

– Иди. Я с ней побуду. – Она кивает на девчушку у меня под боком.

Тянусь было протереть глаза, но расслабленные пальцы до сих пор держат мою руку. Осторожно высвобождаю ее и отлипаю от стены – шея и спина тут же отзываются болью.

Шейла все еще сидит рядом – как тень. И я почему-то вспоминаю, как она сидела точно так же лет семнадцать назад, когда я болел, и все перед глазами плыло от жара.

– Спасибо… Мы уедем вечером.

– Генри… – Голос у нее тихий-тихий. – Прости. Я… испугалась тогда… Я н-не хотела.

– Знаю. Ты прости… Надумал невесть что.

Она улыбается, а глаза блестят, как будто вот-вот заплачет. Наверное, она и раньше так улыбалась – по-матерински… только я, дурак, не понимал.

– Иди. Картошка остынет.

В кухню я спускаюсь почти бегом. Оттуда пахнет жареными грибами, и живот жалобно урчит.

Боже, как давно я не ел ничего домашнего. Картошка с зеленью, грибы, даже немного самодельной тушенки… Амброзия в сравнении с тем, что удается перехватить на заправках.

Я… буду скучать по такой еде.

Кладу вилку на тарелку. До сих пор я не вспоминал ни о медальоне, ни о Лесаже с его контрактом… И своем новом доме.

Откидываюсь на спинку стула. Вот я уже и впал в сентиментальность, а ведь весь план может просто рухнуть. Теперь я понятия не имею где ее оставить.

Даже позже, в ванной не выходит отделаться от этого вопроса. Когда Болезнь сократила население в семь раз, слишком сложно стало прятать кого-то среди других.

Выключаю душ и тянусь за полотенцем. Может, я все-таки преувеличиваю. Парочка надежных подруг со своим уголком у меня найдется – Изабелла, или та же Одри, например. Уж кто-нибудь из них согласится ее приютить.

Шейла оставила мои старые футболку и джинсы. Все пахнет мылом, как в детстве… Тогда я делал вид, что ненавижу этот запах и смотрел в зеркало – проверить, насколько сильно смогу наморщить нос. Столько лет с тех пор прошло…

Протираю ладонью зеркало над раковиной. Отражение смазанное, в подтеках. Она удачно предложила взять отцовскую бритву – я и правда очень зарос. Вынимаю из стаканчика станок… Прям как когда решил поэкспериментировать с этой штукой мальчишкой.

Кое-как щетина выскребается, но стали заметнее царапины от шиповника. Хорошая примета для поисков, так что лицом лучше не светить. Сразу, как умываюсь, открываю аптечку. Хоть обеззаражу.

Когда возвращаюсь наверх, Шейла с девчушкой все еще сидят на кровати. На коленях у девушки картонка с листом. Слышно, как поскрипывает зажатый в пальцах карандаш.