«Он все больше похож на мать, Роджер, он должен уйти».

Я схватил дипломат и ждать, пока меня попросят, не стал.

Останавливаюсь перед калиткой и глушу двигатель. В спальне светится окно – как будто горит свеча. Наверное, у нее опять бессонница.

Стягиваю перчатки и черный шарф – вот что уж чего уж ей точно не надо видеть.

– Давай отнесу тебя в дом.

Выхожу из машины, открываю заднюю дверцу. Ко мне поворачивается худенькое личико. Протягиваю руку.

Смотрит на кончики пальцев. Подвигается ближе.

– Вот так… – Осторожно вытаскиваю ее из машины – вместе с одеялом, на улице еще дождит. Она дрожит и вжимает голову в плечи, и я стараюсь быстрее добраться до крыльца.

Стучу в дверь. Три стука, пауза, два стука – наш старый-старый условный код.

С той стороны слышатся шаги.

– Роджер? – спрашивают за дверью. Мне вдруг думается, что голос у Шейлы сильно постарел.

– Генри. Я… я не один.

Дверь открывается – сначала на цепочку, и я вижу лицо Шейлы в свете керосиновой лампы – потом полностью.

– Генри?.. Что… кто это?

– Если б я знал. – Плечом открываю дверь шире и прохожу мимо Шейлы внутрь. – Ей нужна твоя помощь, у нее ожоги и… – Сглатываю ком в горле. – Ее насиловали.

Девчушка всхлипывает, и я крепче прижимаю ее к себе. Глаза Шейлы за очками становятся круглее – я вижу это даже в свете керосинки.

Она моргает и поджимает губы.

– Отнеси ее в ванную, – голос у нее жесткий и глухой. – Я сейчас.

Ванная в самом конце коридора – коморка под лестницей на чердак. В темноте идти трудно, я уже забыл, как ходить по этому дому в темноте. Что-то гремит под ногами, хватаюсь за стену и опять чувствую боль в ладони. Надо будет потом посмотреть, что там. Перехватываю девчушку получше и достаю из кармана фонарик.

Хорошая идея, потому что в самой коморке еще темнее. Изменилось тут мало что. Появился только бочок и котел для нагревания воды. Остальное – все как я запомнил. Ванна, низкий табурет и тазы для белья. Сажаю девчушку на табурет, сам сажусь на краешек ванны рядом. Молчит. Оглядывается.

– Н-н… н-н…

Она смотрит на что-то выше моей головы. На бельевые веревки.

Свечу фонариком на ее шею и кроме желто-синих ссадин замечаю темный похожий на ожерелье след.

– Это просто для белья. – Встаю на колени напротив нее, чтобы она видела только мое лицо. Тихонько глажу маленькую руку.

За приоткрытой дверью становится светло, и мы оба поворачиваем головы на свет. Шейла несет целых три керосинки и большую аптечку.

– Что-то стряслось?

Тонкие пальцы под моей рукой дрожат.

– Можешь убрать веревки?

Она даже не спрашивает зачем. Ставит свою ношу прямо на пол, достает из кармана кофты маленький ножик и обрезает веревки. Сначала с одной стороны, потом с другой. А потом выкидывает их за дверь.

– Принеси воды для ванной, будь добр. Ведра в коридоре.

Видимо, это на них я налетел в темноте.

– К ручью?

Она… улыбается. Блекло, но все же мне улыбается, и я вдруг замечаю эти незнакомые новые морщины на ее лице.

– Роджер недавно колодец выкопал. Никаких километровых походов. И… отгони машину подальше.

***

Да уж, почти как в старые добрые – только действительно, никаких километровых походов. И тогда я не был в ответе за чью-то жизнь.

Ручки ведер впиваются в уколотые ладони. Сцепляю зубы и заставляю себя думать о другом. Чем быстрее обеспечу девочке ванну, тем быстрее Шейла сможет ей помочь, и я уеду.

После третьего захода боли уже не чувствуется, а путь по темному коридору до ванной начинает вспоминаться. Слышу, как Шейла о чем-то разговаривает с девчушкой. Но когда захожу вылить ведра, девочка отвлекается и смотрит на меня. Наши взгляды ненадолго встречаются, а потом я снова ухожу.

Кажется, это уже девятый раз… Готов свалится прямо у колодца. Давненько не занимался я тяжелой работой. Выливаю воду в бочок и приваливаюсь к стене. Шейла поит девчушку чем-то. Чаем, кажется. Чашку они держат вместе – девочка обнимает ее обеими ладонями, а Шейла поддерживает за дно.

– Во-от так… Потихоньку… Это горный. Очень вкусный. – Таким же голосом она успокаивала меня, когда я падал с велика или напарывался на гвоздь; разве что теперь он стал чуть глуше и ниже. – Держи. – Она протягивает ей печенье из бумажного пакета. – Овсяное.

Пальцы крепко сжимают выпеченный кругляшок. Девчушка глядит на меня, потом на Шейлу, и робко подносит его к губам.

– А ты? – Шейла протягивает пакет мне, но я мотаю головой. – Вчера пекла, думала, как раз приедет Роджер. Получила письмо, что он скоро будет.

– Куда он уехал?

– В Монпелье, за всякими штуками для поселения. – Она пожимает плечами. – Вы с отцом такие… Не умеете сидеть на месте.

Наши взгляды встречаются, и улыбка у нее на губах гаснет.

– Прости, я… не это имела в виду. Запей, моя хорошая. – Она протягивает девчушке чашку и помогает дрожащим рукам ее удержать. – Знаешь, я… мы искали тебя. А потом Болезнь… И я думала…

Тишина вдруг повисает такая, что давит на уши.

– Пойду… отгоню машину.

– Генри…

В горле застревает комок, но я все же оборачиваюсь.

– На… на тебя воды тоже хватит. Возьми роджерову мочалку, станок, если хочешь. А полотенце я принесу.

– Я… Спасибо.

Глубоко вдохнуть получается только когда я выхожу во двор. Дождь наконец-то кончился. Остался только сырой воздух. Сажусь за руль, а глаза слипаются. И ведь правда, я первый раз за всю эту долгую ночь просто сижу и никуда не рвусь. Но спать еще рано.

Беру кольцо с ключами двумя пальцами и позволяю себе закрыть глаза. Папа показывал эту фишку, еще когда учил меня водить… Ты обманываешь свой мозг и как бы разрешаешь себе уснуть – а потом ключи падают, и ты просыпаешься. Водительский сон, своего рода.

Но что-то всё время мешает. С деревьев капает. Шумит ветер… как сквозняки в подвалах.

– Вот не припомнишь, я сегодня тебя уже любил?

Бенуа скидывает халат, тянется к девчушке и…

На пол падают ключи.

Черт. Вот же… черт.

Нагибаюсь за ключами. Пожалуй, предложение Шейлы сполоснуться все-таки не лишнее. Завожу машину и разворачиваюсь к лесополосе.

Но руки слишком крепко сжимают руль.

***

Подходящее место нашлось не сразу. Леса здесь жидковатые – прятать «Лифан» пришлось в низине. Только бы выехать потом отсюда… Повязываю мокрую олимпийку вокруг бедер и наклоняюсь за новой порцией листьев.

С шеи свешивается медальон – он на мне с тех самых пор, как я забрал его из витрины. Но как будто потяжелел раза в три. Удивительно, как обстоятельства могут сделать простую вещь противной. Снимаю его через голову и оглядываюсь вокруг. В метре-другом от машины старое дерево – кривое и больное, ствол почти весь зеленый от какого-то грибка. Ногой разворашиваю лесную подстилку и закапываю медальон. Пусть лучше побудет здесь.

Когда захожу обратно в дом, Шейла все еще занимается гостьей. Голосов почти не слышно, слышится слабый плеск воды. Лучше не буду заходить.

Вместо этого с фонариком иду на кухню. Вроде как, я был голодным, и даже живот до сих пор протестующе болит, но после этого… сна…

В общем, я постоял на пороге еще с минуту и, в конце концов, пошел наверх. По наитию меня сразу понесло в свою старую комнату, взгляд наткнулся на кровать, и оглядывать, как тут все остальное, уже не захотелось. Я просто рухнул на нее и уснул.

Глава 3

– Генри…

Разлепляю глаза. Надо мной склонился кто-то… Шейла.

– Уступишь малышке свою кровать? Она у меня в кабинете.

– Как она? – вопрос превращается в зевок.

– Накормлена и выкупана. Сейчас уснет, в чае было снотворное.

– А ее раны? Ноги и…

Шейла поджимает губы.

– Она… Кажется, она привыкла к этому еще ребенком. По крайней мере, не вполне осознает, что с ней делали… Раны-то заживут… но боюсь, со временем ей станет только хуже.