В ожидании отъезда в геофизическую партию я шатался по городу (тогда это еще был Сталинабад, затем – Душанбе) и забрел на стадион. В одном из залов тренировались фехтовальщики. Слово за слово – и меня пригласили принять участие в первенстве города, которое намечалось на следующий день. Поучаствовал я в этих соревнованиях и занял первое место в фехтовании на шпагах. Через пару дней я уехал в полевой отряд на участок работ, расположенный недалеко от афганской границы.

Работа мне была под силу, я с ней справлялся. Но вскоре выяснилось, что геофизический метод, которым проводились работы, в данном районе является крайне неэффективным. Времяемкие работы почти не давали результата, и страдали больше всего от этого рабочие (недавние зэки и совсем молодые ребята – выпускники исправительно-трудовой колонии), которые были на сдельной оплате труда. Ситуация складывалась тупиковая, а к переходу на другой геофизический метод экспедиция не была готова – не хватало соответствующей аппаратуры. Пришлось ждать, ничего другого не оставалось. Вскоре, однако, пришла телеграмма, в соответствии с которой меня вызывали на сборы к предстоящей спартакиаде СССР, где я должен был выступить в составе команды Таджикистана.

Спартакиада проходила в Москве. Выступил я на ней довольно скверно, но воспользовался пребыванием в столице для того, чтобы попытаться поступить в вуз. Все пять экзаменов сдал на-отлично. Я пребывал в раздумье, но сомнения мои рассеял кадровик Тамара, когда я вернулся из Москвы в Таджикистан. Он убедил меня прервать на этом мою работу и вернуться в Москву, что я и сделал. К слову, экзамены в Москве явили собой полнейший контраст той иезуитской экзекуции, которую мне когда-то устроили экзаменаторы при попытке поступить в киевский вуз. Более того, запаса моих знаний хватило-таки не только для того, чтобы учиться в вузе, но окончить Московский университет с отличием.

Во время учебы в Москве я возобновил занятия фехтованием. Пару раз был чемпионом МГУ по фехтованию на шпагах. Кроме того, занимался тренерской работой, что являлось ощутимым подспорьем к скромной студенческой стипендии.

Семен Яковлевич Колчинский оказал вполне ощутимое влияние на линию моей судьбы. Если бы не его уроки, всё могло бы сложиться по-иному. И дело наверняка не в технике фехтования, которой он обучал своих учеников. Он воспитывал из нас полноценных личностей, которым ранее, до знакомства с ним, так не хватало мужского начала в их семейном окружении. Он прививал нам уверенность в морально-волевом превосходстве над будущими противниками, которые могут встретиться не только на фехтовальной дорожке. Он учил нас не унывать после поражений, а упорно трудиться, нацеливая себя на победу. Его школа в полной мере пригодилась мне и в последующей жизни, когда было уже не до регулярных занятий спортом.

Много лет я с Семеном Яковлевичем не виделся. Помог случай. В один из его юбилеев в том же ресторане, где отмечали это событие, случайно оказался мой брат Семен. Они познакомились, и вскоре после этого мои контакты с Семеном Яковлевичем возобновились. Мы с ним переписывались, и время от времени перезванивались. Он был очень рад тому, что мои профессиональные успехи я связывал с той закалкой в юности, которую он смог обеспечить своим ученикам. Сетовал в своих письмах на трудности, связанные с высокой стоимостью спортивного снаряжения, недовольством родителей его учеников, на плечи которых стали все больше перекладывать расходы на подготовку и поездки к местам проведения соревнований. Большое огорчение вызывали у него перегрузки ребят в их школах, гимназиях и лицеях, из-за которых они с трудом выкраивали время на спорт, вырастая физически не вполне развитыми.

Мне запомнились приятные встречи и застолья, которые Семен Яковлевич иногда устраивал у себя дома. Его лишенная какой-либо роскоши квартира напоминала музей, уставленный спортивными кубками и фехтовальным оружием. За столом хозяин квартиры всегда был неизменно весел и остроумен. Сам он из напитков, зная в них толк, неизменно предпочитал украинскую самогонку. Конечно же, в небольших дозах.

…С множеством учеников Семена Яковлевича, людей разных профессий, мне довелось увидеться на гражданской панихиде и в переполненном зале на поминальной трапезе, когда его не стало. Многие из них мне были знакомы еще с юности. Например, бывший рапирист профессор Станислав Ошкадеров, выбравший для себя в качестве основного дела жизни металлофизику и ставший трижды лауреатом Государственных премий.

Арзика на цепь посадили еще щенком. Он быстро понял, чего от него хотят хозяева, и лаял, почти не переставая, носясь вдоль низенького заборчика, разделяющего огород от двора. В огороде стоял сарай, в котором похрюкивала свинья. Ее-то и должен был круглосуточно охранять Арзик от недобрых рук. Когда его хозяйка, Настасья Ивановна, возилась на огороде или в сарае, Арзик отдыхал, подавая голос лишь тогда, когда кто-то приближался к хозяйскому дому, проходя мимо по улице.

С Арзиком я познакомился, когда с моим коллегой Геной снял на время комнату у хозяев этого злобного на вид пса непонятной породы. Настасья Ивановна, перечисляя условия, которые нам надо было выполнять на время проживания в ее доме, предупредила: «К Арзику не подходить – порвёт!». Мы с Геной и без этого предупреждения не допускали даже саму возможность контакта с Арзиком, у которого глаза постоянно наливались кровью от неистового лая. Наша хозяйка не сомневалась в том, что Арзик порвет каждого, кто посмеет к нему приблизиться.

Однажды утром вышли мы с Геной из дома, направляясь на работу, но он зачем-то сразу же вернулся обратно. Я, дожидаясь его, ходил туда-сюда по двору и обратил внимание на забавную закономерность в поведении Арзика. Как только я удалялся от него, он принимался лаять еще истошнее. Если же я приближался к нему, он почти умолкал. Я сделал еще пару шагов в его сторону. Он совсем перестал лаять, вильнул хвостом и с любопытством стал смотреть на меня, чисто по-собачьи вращая морду из стороны в сторону. И когда я подошел еще ближе, он пригнулся к передним лапам, переступая ими часто-часто, и заскулил. Мы с ним с двух сторон приблизились к заборчику. Я протянул к нему руку и коснулся его головы. И тут Арзик прыгнул ко мне, зарылся мордой в мою куртку и стал громко и надрывно скулить. Я гладил его нечесаную шерсть, он же буквально рыдал, а затем понемногу начал успокаиваться. Обеспокоенная наступившей вдруг непривычной тишиной Настасья Ивановна выглянула из сарая и прямо-таки обомлела от неожиданности. У Гены, вскоре появившегося на пороге дома, челюсть буквально отвисла. Когда все пришли в себя, Гена подошел ко мне, но погладить Арзика не рискнул, хотя тот уже и не думал на него лаять.

Вечером, ужиная в привокзальном ресторане, мы с Геной вспомнили об Арзике и взяли кое-что ему. Он нас уже не облаял и принял, как должное, свою долю ужина.

На другой день Настасья Ивановна строго меня отчитала. Ее беспокоило пробудившееся дружелюбие Арзика, которое могло бы теперь проявиться в его отношении к чужакам. Но нам удалось убедить ее в том, что Арзик просто перестал считать нас такими.

…Когда наступило время уезжать, все мы – я, Гена, Настасья Ивановна и ее муж Иван Иванович – почувствовали, что за минувшие несколько месяцев мы на самом деле успели сродниться. Арзику это стало понятно еще раньше…

Будущий профессор, а в то время пока еще доцент, Николай Серафимович с детства был человеком бережливым и экономным. Поговорка «Копейка рубль бережет» была для него не только словами. Он никогда не проходил мимо валявшейся на земле монеты и непременно ее подбирал. Студенты давно подметили в нем эту черту и после очередной экзаменационной сессии решили над ним подшутить.

Перед входом в кабинет доцента один из студентов выскоблил в паркете углубление размером с монету и воткнул ее туда, крепко припечатав затем каблуком заподлицо с полом. Когда появился доцент, которого студенты ждали для пересдачи экзамена, они увидели, как он пытается безуспешно извлечь монету. Но не таков был Николай Серафимович, чтобы упустить подобный случай. Вскоре он вышел из кабинета с молотком и отверткой. Орудуя ими, он успешно извлек монету из пола, а оставшееся в полу углубление служило студентам доказательством правдивости этой истории.