В ожидании отправки на плавучую платформу мы несколько дней провели в Гданьске. Незадолго до этого там победила «Солидарность», и город был еще обклеен плакатами, агитирующими голосовать за нее. Длинные очереди стояли в магазинах за мясом, а в киоски – за прессой, в которой смело вскрывали спекуляцию и коррупцию. Это не мешало юным распространителям газет тут же на них зарабатывать: группа юнцов занимала очередь в киоск, покупала пачку газет, которые тут же выгодно распродавались тем покупателям, которые находились в конце очереди. Аналогичную историю мы наблюдали и со спекуляцией на билетах в кинотеатры, где шли ставшие популярными документальные фильмы, обличавшие прогнивший старый строй и сообщавшие зрителям малоизвестные факты о «Солидарности». В газетах помещали любопытные расследования, будоражившие горожан. Так, оказалось, что подавляющее большинство владельцев квартир нового дома, построенного в центре города его властями, – это валютные проститутки.

Впечатлений новых нам вполне хватало, чтобы, придя вечером в гостиницу, коротать время в своем номере. Но всякий раз в холле гостиницы мы натыкались на указатель в подвальное помещение с надписью «Ночной клуб». В один из дней мой коллега, пристально посмотрев на мены, вдруг спросил: «Ну что, пойдем туда?» Я без колебаний согласился. Тогда он предложил все же подняться к нам в номер, попить там кофе и обсудить этот вопрос основательно. На том и порешили.

Я не допускал в вопросе Брусницына никакой провокации. Так это наверняка и было. Но он, напившись кофе, стал рассуждать так:

– Понимаешь, я, конечно, за наш с тобой поход в ночной клуб. Тем более, что у себя на родине такой возможности мы не получим. Но когда я представил себе – что может произойти уже там, то делается не по себе.

 Я удивился:

– А что может там произойти страшного?

– Дело в том, что в стране этой сейчас кишат всякие иностранные журналисты, корреспонденты, репортеры, и они явно устраивают провокации. Представь себе: усядется ко мне на колени какая-нибудь пышнотелая красотка, и меня с ней сфотографируют, а назавтра это фото опубликуют. Каково будет мне, главному инженеру экспедиции, да еще и члену партии, красоваться в такой компании?! Тебе-то ничего – ты человек беспартийный…

Возразить было нечем. Так мы в ночной клуб и не пошли.

Юрий Мирзоян отработал в нашем НИИ положенное после окончания вуза время и решил сменить и место работы, и место проживания. Он был по специальности электронщиком, но попал в разведочную геофизику, как и многие другие, поддавшись романтическому порыву. Трудился в одном из подразделений института, расположенном в Нарофоминске. Там же он жил вместе с женой Люсей в одноэтажном щитовом доме. Зимой в доме было тепло, но «удобства» были расположены на улице, и регулярно образовывающиеся в туалете ледяные наледи крайне напрягали этого южных кровей человека. К слову, именно эти наледи и явились поводом для его обращения к директору института Михаилу Константиновичу Полшкову на предмет согласия на увольнение.

На прием по личному поводу к директору попасть было трудно. Приходилось по нескольку дней ждать приглашения пройти к нему в кабинет, сидя в коридоре на продавленном диване. Многие не выдерживали и уходили, не дождавшись аудиенции. Но Юрий не сдавался и дождался-таки приема.

Директор внимательно Юрия выслушал. Но когда тот стал в качестве причины ухода называть пресловутые наледи в туалете, Полшков его прервал вопросом:

– А вам не стыдно об этом говорить, молодой человек?

Юрий осекся, и не стал оправдываться. Он понял, что суровому директору, прошедшему войну и создавшему огромный институт, ставший легендой геофизики, про наледи в туалете рассказывать не надо было бы. Но директор, не дождавшись его ответа, продолжил:

– Вы, молодой человек, знаете, почему женщины-сибирячки такие сильные, крепкие и красивые? А всё потому, что с подобными наледями они всю зиму борются при помощи лома и лопаты. А вы говорите…

Беседа Юрия и Полшкова завершилась неожиданной для директора просьбой этого южного человека направить его поработать в Якутию.

Просьбу его выполнили, и он вскоре поехал работать в Сибирь – туда, где живут такие замечательные женщины, не боящиеся наледей в своих лишенных удобств туалетах.

Об этом разговоре с Полшковым мне рассказал Юрий Мирзоян, когда несколько лет спустя вернулся из Сибири в Москву, куда его пригласили поработать в министерстве как опытного производственника.

Завхоз Золотов любил участвовать в заседаниях кафедры и даже не раз выступал в той части, которая в повестке дня значилась как «разное». Он следил за порядком и сохранностью инвентаря и мебели в аудиториях и лабораториях, своевременно информируя начальство о разных нарушениях.

На одном из заседаний Золотов был страшно возбужден и с трудом дождался предоставления ему слова. Был канун какого-то праздника, и студенты самочинно устроили в аудитории празднество. Когда туда сунулся было Золотов, то они его чуть ли не силой выпихнули в коридор. Золотов успел заметить, что столы стоят совершенно не в том порядке и что некоторые из студентов якобы в аудитории не только что-то пьют, но и покуривают.

Возбуждаясь в процессе своего выступления всё больше и больше, Золотов закричал:

– У меня от всего этого волосы на голове дыбом встали!

В ответ раздался дружный хохот, и он возмутился:

– И вы еще смеетесь? А над чем вы, позвольте спросить, смеетесь?

На его вопрос никто отвечать не стал: пожалели престарелого завхоза. Дело в том, что вставать на голове дыбом у него было нечему: он, говоря словами поэта, был «лыс, как головка сыра».

С Виктором Владимировичем я познакомился после его возвращения из Польши, где он проработал несколько лет. В нашем коллективе был крайне нужен человек, согласный стать начальником геофизической партии, поскольку никто из нас не соглашался занять это место после того, как выгнали Моргунова, окончательно потерявшего доверие у руководства институтом.

Виктора не пришлось упрашивать долго. Он поставил одно непременное условие: летом его жена вместе с ним привыкла ездить в отпуск, поэтому на два месяца нам его нужно будет заменять. Два месяца летом в разгар полевого сезона? Это было жесткое условие, но нам пришлось согласиться.

С его приходом жизнь в коллективе явно оживилась. Из Польши он привез кучу всяких журналов и в перерывах, свободно владея польским, читал нам всякие забавные тексты. В журналах непременно освещалась сексуальная тематика, тогда еще не вполне для нас привычная. Ей он уделял особое внимание, просвещая нас и на этот счет.

 Были, однако, у Виктора и вредные привычки. Курил он почти круглосуточно. А когда спал, то громко храпел, и не только. Он еще и кричал во сне. Как-то я с ним ехал в одном купе, и попытался унять приступ его очередного вопля. Проснувшись, он тут же потянулся к сигарете, отдышался и поведал мне причину этого крика. Оказалось, что в молодости, окончив военное училище, он попал в воинскую часть, занимавшуюся как-то разгрузкой бревен с железнодорожных платформ. Во время одной из таких разгрузок на оказавшегося внизу Виктора поползли бревна, и он сильно перепугался. Стал кричать, но из-за шума его никто услышать не мог. Но если бы и услышали, то помочь не смогли бы. Чудом ему удалось выскользнуть целым и невредимым из-под потока бревен. Но с тех пор ему время от времени стали сниться плывущие с платформы на него бревна…

Виктор привык после Польши носить галстук, даже если был в телогрейке и геологических сапогах. Галстук этот в поселковых ресторанчиках производил нужное впечатление: его постоянно принимали за какое-нибудь начальство. Как-то мы, голодные, намаявшись в его уазике по раскисшей дороге, попали в такой ресторан. Он уже закрывался, но Гринь начальственным тоном приказал принести поесть. Принесли-таки нам по миске гречневой каши с мясом и чашке чая. Голодными мы не остались.