В два часа ночи зазвонил телефон.

– Арсик, приезжай ко мне поскорей! Я его убью, суку, – пьяным, плачущим голосом просила Вероника.

– Кого его? Дядю Гену? Что он натворил? – испугался Арсений.

– Какого дядю Гену, идиот! Он же ангел. Самца. Приезжай…

Арсений выскочил на улицу. Он быстро очистил от снега машину и помчался к сестре на Войковскую, не зная, что и думать.

Образовалась семья Вероники стихийно, на основе классического любовного треугольника. В далекой юности закадычные школьные друзья Самец и Будякин познакомились с Вероникой на дискотеке. Знакомство переросло в теплые дружеские отношения, от которых, как известно, и до любви недалеко. Все свое свободное время они проводили вместе. Чуть позже приятели повадились ходить к Веронике в гости, сначала парой, а потом и поодиночке. Ее родители – геологи – постоянно были в разъездах, старшему брату Гоге было не до сестры, поэтому гостеприимная хозяйка всегда была рада гостям, готовым скрасить ее девическую скуку.

Основной причиной визитов, как оказалось впоследствии, были огромные запасы водки, хранившиеся в ее квартире. Водка была везде. Во всех легко– и труднодоступных местах. Какую дверцу ни открой – везде она, даже в туалетном шкафчике. Водка принадлежала Гоге. Он собирал ее на свою свадьбу, которая вот-вот должна была состояться, но по каким-то непонятным причинам постоянно откладывалась вот уже лет пять подряд. Брат Вероники имел нетипичную для мужчины профессию: врач-гинеколог, но помимо профессиональных интересов очень увлекался радиотехникой. В своей напоминающей лабораторию средневекового алхимика комнате он паял и чинил всевозможные ламповые усилители, общался с единомышленниками в средневолновом диапазоне и изготавливал разного рода непонятную шпионскую технику. О Гогиной профессии напоминала лишь маленькая полка с книгами по женским болезням. Все остальные были заставлены технической литературой и завалены мелкой радиотехнической всячиной. Однажды Самец с Будякиным полистали гинекологические книжки, испугались картинок и надписей под ними и с тех пор стали уважать Гогу еще больше, стараясь при этом как можно меньше попадаться ему на глаза. Арсений считал кузена немного нелюдимым и с детства его сторонился. Впоследствии Гога уехал в Америку, где наконец и женился на совсем другой женщине, оставив Веронике на память о себе всю водку, пару паяльников, большой, тяжелый трансформатор от железнодорожной стрелки, которым было очень удобно прижимать осенью квашеную капусту, а также пару своих фотографий с грустным выражением лица. Все остальное продал. В Америке Гога устроился работать по специальности, с родителями и сестрой общался мало, отделываясь редкими звонками, открытками к праздникам и нечастыми визитами в Москву. Арсений говорил Веронике, что он, наверно, работает там под прикрытием, выполняя секретное задание Родины. Вероника смеялась и посылала Арсения ко всем чертям.

Как известно, на алкоголе держится большинство людских отношений.

Картина складывалась такая: Будякин ходил к Веронике потому, что больше всего на свете любил водку, Самец – потому, что хоть в ту пору и попивал, но все же больше любил Веронику, а Вероника любила Будякина, которому тихо мстила в объятиях Самца. А там, где любовь, там недалеко и до ненависти. В итоге Самец возненавидел друга за его алкогольные пристрастия, в которых сам был не очень силен, Вероника – всех, включая себя. Лишь Будякину все оказалось до лампочки – он был устроен по-другому. Учась в каком-то техническом вузе, он постоянно уходил в академический отпуск, управлял погрузчиком на заводе, слушал рок-н-ролл, пил водку, волочился за бабами и видел в этом свое предназначение. Именно таких гусар женщины почему-то любят больше всего.

Шли годы, Самец окончил институт иностранных языков, получил офицерское звание, и его отец – сотрудник МИДа – через знакомых в Министерстве обороны организовал сыну службу в ГСВГ. Препятствовало лишь одно: кандидат должен быть женатым. Узнав об этом, Самец помчался к Веронике и сделал ей предложение. Та попросила неделю на раздумье, выпроводила жениха и, быстро приукрасившись у зеркала, помчалась к матери Будякина просить руки и сердца ее непутевого сына. Мама не возражала, Веронику она знала давно, и та ей очень нравилась. Умная красивая девушка из приличной семьи – что может быть лучше для ее оболтуса? Через два дня с трудом разыскали Будякина, вдвоем сделали ему предложение, но тот ни о какой женитьбе и слушать не стал. Еще три дня где-то куролесил, а когда явился домой, ушел в категорический отказ.

Вероника слегка погоревала и дала Самцу свое согласие. Тянуть было нельзя: и так почти два месяца задержка. Знать бы, кто папа! Быстро сыграли скромную свадьбу и через пару месяцев уехали к месту службы.

Вынашивала сына Андрюшу Вероника в Германии, а рожать приехала в Москву.

Мальчуган появился на свет крепкий, как боровичок. Четыре килограмма. С красной, довольной жизнью улыбчивой рожицей, с хорошим аппетитом и анализами. На Будякина, слава богу, он был непохож. Да и на Самца тоже. После замужества Вероника оставила свою фамилию – Франковская. Еще перед свадьбой она предупредила мужа, что менять ее не будет, ибо, по ее разумению, женщине несвойственно носить ярко выраженные мужские признаки. И возражения отбрила резким доводом, спросив жениха, как он на счет того, чтобы стать Сучкой?.. Пришлось Самцу уступить.

После родов Вероника хотела зарегистрировать Андрюшу под своей фамилией. Об имени наследника супруги договорились заранее, а вот про фамилию в запарке забыли. Позвонила мужу. Получила категорический отказ, чему не очень удивилась. Так в свидетельстве о рождении и написали: «Андрей Самец».

В то же самое время в далеком Дрездене на интернациональном застолье по случаю Андрюшиного рождения офицер «Штази» со смешным именем Манфред Похер, борясь с икотой и косоглазием, обещал подарить Самцу щенка от своей немецкой овчарки – сучки Марты. Марта стала мамой в один день с Вероникой, обойдя ее по показателю рождаемости в девять раз. В этом Похер видел нечто символическое. Так что собачка, которую потом по его просьбе назвали Матильдой, была немкой не только по породе и месту рождения, но также по убеждениям.

В Германии Вероника с Самцом времени даром не теряли. Пала Берлинская стена. Вывод войск был в самом разгаре, в результате чего обнажились всевозможные лазейки, через которые можно было вершить любые приносящие доход аферы, не слишком при этом рискуя и нарушая закон. Внезапно у Самца проснулась и дала о себе знать крепкая предпринимательская жилка, о которой ни он, ни Вероника раньше и не подозревали. Срок службы подходил к концу, и следовало торопиться сколачивать первоначальные капиталы. Постепенно Вероника и сама втянулась в дело, порой придумывая такие хитроумные схемы, что даже Самец в зависти открывал рот.

Матильда была на редкость умной сукой. Можно сказать, что первые уроки жизни преподала Андрюше именно она. Именно под ее чутким воспитанием он произнес свое первое слово: «Гаф». Рычать и чесать ногой за ухом он научился уже позже. Нельзя сказать, что Вероника не уделяла ребенку внимания, но из-за всяких неотложных вопросов она была вынуждена ненадолго оставлять малыша дома под чутким присмотром Матильды, которая не отходила от него ни на шаг.

Домой семейство возвращалось на двух забитых под завязку всяким добром бусах. Чуть раньше был отправлен еще один. В Познани польский рэкет предпринял попытку нападения, но благодаря Матильде, с яростным лаем и грозным оскалом вставшей на защиту в тяжких трудах добытого добра, атака была отбита. А вот под Смоленском не повезло, пришлось пожертвовать двести марок ФРГ: уж больно серьезные люди подошли. Даже Матильды не испугались.

Дома развернулись. Добро продали. Что надо – купили, построили и приватизировали. Создали несколько фирм, посадили своих людей и постепенно стали превращаться в новую московскую буржуазию. По мере накопления капиталов моральный облик семьи начал падать. Общение между супругами, ранее окрашенное уменьшительно-ласкательными суффиксами, постепенно стало грубеть, а потом обросло отборной матерщиной. Не стеснялись никого, даже Андрюшу, – пусть привыкает! Вырастет, сам поймет, что к чему. Хотя внешне все это выглядело не очень красиво, Вероника в глубине своих чувств к сыну и брату Арсению оставалась такой же любящей матерью и сестрой. Просто она примерила на себя новую маску, которая пришлась ей по размеру. Да и ругаться у нее складно получалось, с огоньком. Не так, как у других людей, которые по матери двух слов связать не могут, не говоря уже о нормативной лексике.