С утра Джулия затопила баньку. Запарила веники, в неимоверном количестве заготовленные дядей Геной еще прошлым летом. Березовый, можжевеловый, дубовый. Заварила в ведре подливку на лаванде и зверобое. По хозяйству управилась, блинов напекла. Когда подоспело, разбудила Арсения и затащила его в парилку. Пару заходов грелись, пропотели, красными пятнами по телу пошли. Выбегали на улицу, из ведра холодной окатывались и опять в парилку, уже с веником, до озноба в спинном мозге, до предпоследней возможности дышать. Отлегло с души…

Закутанный в белую простыню Арсений лежал в гамаке и слегка раскачивался, держась за ветку растущего рядом куста смородины. В шаге от гамака – убранный для послепомывочного пиршества стол: самовар, горка блинов на тарелке, чашки с блюдечками, разукрашенные рябиновыми гроздьями, варенье из крыжовника в розетках. По другую сторону стола, запеленутая в такую же белую простынку, расположилась в кресле-качалке Джулия и тоже слегка раскачивалась, тихонько напевая под нос песенку про колокольчик. «Скользкая химера семейного благополучия», – придумал Арсений замысловатую подпись к идиллической картинке.

– Кто такая Магда? – щурясь в последних лучах уходящего лета, спросила Джулия.

– Называл?

– Называл.

– Жена.

– Редкое имя для русской женщины.

– Она полька.

– Полька? Ой как интересно! И где ты ее нашел?

– Нашел? На Арбате нашел. Шел и нашел на свою голову. – Арсений замолчал.

– Тебя что, за язык надо тянуть? Мне же интересно, – возмутилась Джулия.

– Что я там делал – не помню уже. Наверно, лекции прогуливал. Она зашла в магазин какой-то букинистический на пару с толстой подругой Таней. Я как увидел – влюбился окончательно и бесповоротно. Ну и пошел следом, как зачаленный. Весь Арбат за ними плелся. Они в автобус сели, а я за ними. Так и доехал до Парка культуры, все боялся заговорить. Помню, обалдел еще от того, что она без шапки была. Мороз на улице, а она без шапки. Волосы длинные, до багажника, распущенные…

– До чего волосы? – перебила Джулия.

– Извини, профессиональное. До задницы, – ответил Арсений, а сам подумал: «Что-то меня действительно понесло. Надо к Шкатуло сходить томографию головушки сделать. Ну да ладно, хрен с ним».

– Ты же вроде врач по профессии, Вероника говорила, а медицина вроде бы не пользуется термином «багажник», – улыбнулась Джулия.

– Ну, да, вроде как врач… – поежился Арсений. – Сошли на Парке культуры. Смотрю – они уже во дворы свернули… «Была не была, – думаю, – или сейчас, или никогда». Подбежал. «Девушки, можно с вами познакомиться?» – говорю. Оказались иностранки. Толстая сразу телефон нарисовала, а моя перепугалась немного – совсем недавно в Москве, но тоже телефон дала, видимо с перепуга… Потом звонил много раз, она все отговаривалась, но все же согласилась встретиться. Ей еще и восемнадцати тогда не было… Холодно что-то… Пошли, может, еще погреемся?

– Пошли…

Последний банный дух самый ласковый, расслабляющий. Подливать уже нечего, и камни не шипят. Глаза слипаются. Блаженная усталость. Хочется уснуть прямо в предбаннике и увидеть во сне улыбающегося Будду…

Арсений сходил в дом, надел старую куртку свояка. Взял еще одну – для Джулии, подошел, накинул ей на плечи. Улегся в гамак и продолжил:

– Батя ее был членом совета директоров Международного банка экономического развития – что-то вроде того, точно уж не помню. Впрочем, тогда я этого не знал, да особо и не интересовался. Честно говоря, не думал, что они богаты… Так, профессура какая-нибудь… После знакомства дружили годик, потом подживать стали, когда родители на недельку-другую в Польшу уезжали… Польки – они ведь весьма консервативны. Лет до восемнадцати ни-ни, а после… Ну вот, родители поначалу с опаской на меня поглядывали, но потом присмотрелись получше: врач будущий, вроде не дурак… Стали теплей относиться, потом еще теплей… К тому времени в их доме я проводил гораздо больше времени, нежели в своем. За столом ножом и вилкой пользовался, мимо унитаза не гадил, с дочкой их был обходителен, да и вообще… Не захочешь – полюбишь…

Арсений замолчал.

– Ну и что дальше?

– Дальше? – зевнул Арсений. – К мысли о том, что на ней женюсь, я пришел где-то года через два после знакомства. Красивая, неглупая девушка из хорошей семьи, любит до безумия. Верная, семейная… Что еще нужно человеку для счастья? Пару раз, конечно, влюблялся на стороне, но неглубоко, все равно знал, что судьба моя – дело решенное. Как я теперешним умом понимаю, страстная любовь к Магде превратилась в теплое родственное чувство, которое меня вполне устраивало. Рядом с ней я чувствовал себя как дома – хорошо и спокойно…

– Эй, не спи, ага!

– …Хорошо и спокойно, да. Магда была домашняя до неприличия, в кабак ее на аркане не затащишь, училась на «отлично», таскала меня на выставки всякие… Москву не любила. После уютной и маленькой Варшавы наша столица ее угнетала. Да, училась в Мориса Тореза – иняз такой престижный… А потом семья разделилась. Мать с младшим Магдиным братом Матеушем уехала в Варшаву – два последних класса ему надо было в польской школе закончить (это было как-то связано с поступлением в университет), – а Магда с отцом, паном Славеком, в Москве остались. Батя ее в ту пору зачастил в длительные командировки, и мы стали сожительствовать, особо не таясь. К тому же часто в Польшу ездили на каникулы – на Мазуры, в Гданьск, Краков… Гостили у нее дома, при этом спать нас укладывали в разных комнатах. Комично… Но особо не напрягало. Вся родня – бабки, кузены, тетки – от меня без ума. Я уже в польском изрядно поднаторел, пил мало. Фамилия – Франковский… ха-ха… По польским меркам – лучшего жениха нафантазировать трудно. Слегка портило идиллию лишь русское происхождение, но они готовы были и на это рукой махнуть… А то стали бы Магдины родители на мозги мне капать! Незамужняя полька возрастом за двадцать три года – большой непорядок и серьезный повод для беспокойства. Руки и сердца Магды я попросил у пана Славека в Польше, после Рождества, при всем семействе. Будущие родственники обрадовались, назначили на лето свадьбу и дружно набрались по этому поводу. У них, у поляков, интересный обычай: нельзя устраивать свадьбу в том месяце, в названии которого нет буквы «R»… К марту не успевали. Ближайший подходящий для бракосочетания срок – июнь. Червец по-ихнему…

Арсений опять прикрыл веки и замолчал.

– Ну, ладно, поспи пока, – сказала Джулия и пошла прибираться в баньке.

Она вымела опавшие с веников листья, кинула на полки простыни для просушки. Потом навела порядок на столе. Подсачком для рыбы выловила из прудика утят, посадила их в клетку, покормила. И отправилась в дом мыть посуду…

Арсений не спал. Думал в полудреме о Магде.

…Свадьба была роскошная, в костеле Святой Анны, в Старе-Мясте. Гостей с его стороны было человек двадцать, поляков – раза в три больше. Польский пограничник, проверяя паспорта у родственников, которых набрался почти целый вагон, обратил внимание на то, что приглашение на всех одно – от будущего тестя Славека. Объяснили, что едут на русско-польскую свадьбу. «Славно попьете», – резюмировал страж, ничуть не сомневаясь в истинности своих слов. Погуляли, как и пророчил пограничник, на славу. Арсений был во фраке и бабочке, Магда в дорогущем платье, усыпанном разноцветными стразами. Через пару дней молодые уехали в Закопане – курортный городок в горах. Через девять месяцев родился сын.

По прошествии медового месяца молодожены вернулись в Москву и поселились в съемной однокомнатной квартире. На третьем месяце беременности у Магды открылось кровотечение, ее госпитализировали, и, к счастью, ребенка удалось сохранить. Пулей примчалась из Польши теща и забрала дочь домой, не надеясь на московских врачей и надлежащее качество ухода за будущей мамой. Арсений остался. В Польше ему выдали свидетельство о браке, которое, соответствующим образом аполистированное, могло служить основанием для постановки столь нежеланного для любого мужчины штампа в русский паспорт. Но ноги до нотариальной конторы как-то не доходили, память все реже пинала совесть, и проблема постепенно потеряла актуальность. Жена с тещей поначалу возмущались, ехидно дразнили холостяком, а потом отступились.