– Видишь их, Юстия? – обвела рукой Авем та.

– Да, мама.

– Это твои владения. Всё, до последнего камушка. Они принадлежат тебе, ведь ты лучшая из вондерландцев.

– Они такие… бедные, – озвучила Юстия мысль, нередко посещавшую её.

– Да. Бедные. Таковы времена. Именно нам надо делать их жизнь лучше, Юстия. Надо быть лучшими, чтобы изменить мир вокруг. И все будут счастливы – со временем.

– Разве мы не можем поделиться с ними тем, что имеем?

– О, Юстия, это совсем не то, – как всегда, качала головой мать. – Мы должны окружать себя красотой. Чем-то иным для них. Твои подданные должны видеть, что ты другая, что лучше.

– Разве так обязательно быть жадными?

Мать в это время сдвигала брови, и Юстии становилось не по себе.

– Это не жадность. Такова суть власти. Если они не будут её видеть, не будут чувствовать, то возьмут всё в свои руки и создадут хаос, где каждый будет стараться лишь для самого себя. И в этом хаосе, без нашей защиты, наших трудов, иной враг поглотит их.

Мать Юстии взглянула вдаль. Сама Юстия не видела, что лежало за пределами Авема: всё размывалось в осадке песка. Но Юстия знала о том, что буря – единственный настоящий враг их народа.

– Я хочу остановить этого врага, – указала на него пальцем Юстия. – Я хочу, чтобы все видели цветы.

– Тогда тебе нужно встать во главу, птичка моя. Стань лучшей для своего народа. После того как поймаем вора, укравшего твоё наследство.

По коже Юстии пробежала волна мерзких мурашек. Есть что-то неправильное в словах мамы. Так не должно быть.

– Ты правда считаешь брата вором? – спросила она, зная, какой ответ получит. Но какое-то совершенно непонятное, горькое чувство заставляло её спросить.

– А ты нет, Юстия? – начинала злиться мать. – Этот мальчишка не знает своё место. Он вообразил из себя повелителя, хотя у него нет никакого права даже претендовать на эту роль.

– Мама, он ведь твой сын…

– Он другой! – вдруг распылилась женщина. – Он никогда к нему не принадлежал, к нашему с тобой миру. И он должен смириться со своим положением и вернуть то, что твоё по праву.

Юстия едва унимала дрожь. Глаза брата возникали перед ней – голубые, как небеса, которых Юстия почти не видела. Его улыбка, его распростёртые объятия. Разве он мог обмануть её?..

Нет! Надо слушаться маму. Она лучше знает, как правильно. Она взрослая, она долго правит. Нельзя отклоняться от естественного порядка вещей.

– А потом я выйду замуж за одного из своих кузенов? – перевела тему Юстия.

– Да-а-а… – протянула её мать, кажется успокаиваясь. – И родишь ему нового наследника. Законного и великого. Я буду так гордиться тобой… Вся страна будет.

Юстия слабо улыбнулась. Как странно, наверное, быть женой…

– Но мне никто из них не нравится, – пробурчала она. – Все такие заносчивые.

Её мама рассмеялась, склоняясь к Юстии.

– Ну, это возраст такой! Они ещё не такие мудрые, как ты, ведь ты же женщина, – потёрлась носом о щёку дочери она. Юстия засмеялась в ответ. – К тому же как показать, что ты достоин быть будущим правителем, если не гордостью?

Юстия уже открыла было рот, чтобы что-то ответить, но их прервали. Запыхавшийся легионер с грохотом ввалился на балкон и воскликнул:

– Он здесь, кесарица Флавия! Он скоро будет у вас…

Кесарица Флавия – жена кесаря, верховного правителя Вондерландии, – привстала, с недоброй улыбкой глядя на свою дочь, наследницу их рода, и проговорила:

– Доставьте мне его, как только он пересечёт границы города. Он должен понеси наказание за то, что совершил преступление против всего вондерландского народа.

В ысшему народу не положено обнажать своё нутро. Высший народ скрывается за облаками и является лишь для того, чтобы пролить святой свет на земных дикарей. Высший народ – единственный народ, который достоин летать в небесах.

Издревле птицелюди называют себя крылатыми – в знак превосходства. Конечно же, не все разделяют враждебность по отношению к другим смертным – «некрылатым». Однако птицы едины в одном: они считают себя теми, кто первыми прикоснулись к истине мира и познали особый покой. Покой, который и не снился тем, кто уничтожает себя на Землях и в Водах.

Острова Уса другие. Птицелюди, населяющие этот небольшой, но прекраснейший уголок Зазеркалья, чтят свой дом и не пускают туда чужаков – по крайней мере, без приглашения. Даже нимф они изгнали, взяв полную власть в свои крылья. Птицы даже создали дивные парящие острова, будто сама природа преклонилась перед ними.

Возможно, именно из-за подобной красоты и отдалённости Острова Уса покрыты мраком и предубеждениями. Когда-то Земли даже верили в птицелюдей, как в богов, считали их парящие острова настоящим раем. Но когда не-крылатые узнали, что крылатые тоже смертные, то в ярости предали своих покровителей, навсегда уязвив гордость птиц.

Именно из-за высокомерия усовцев началась Война за Небеса. Крылатые спустились на Земли, чтобы уничтожить нерадивых некрылатых, уничтожавших мир своими жалкими дрязгами. Однако те сумели дать отпор, и даже крылатые остались разбитыми.

Теперь остаётся лишь гадать, чем обернётся для небольшого, но гордого народа изоляция от тех, кого они когда-то ненавидели. Когда-нибудь прекрасный вид смертных исчезнет в забвении… Или?..

Пламя лагерного костра освещало глубокую тьму моря, будто маяк на родных берегах Авема. И если в Авеме лучи отправлялись в неизведанную бесконечность – которую мне по иронии судьбы удалось всё-таки изведать, – то здесь образы волшебных островов то появлялись, то ускользали в темноте.

Мне нравилось наблюдать за их причудливыми деталями, вспоминая утро, заливавшее их благодатью Игниса. Рядом Мира положила маленькую аккуратную головку мне на плечо, щекоча шею мехом ушек. Хотелось почесать ей макушку, но отчего-то я не решался.

Мы долго молчали, окружённые жалким клочком земли и охраняемые каменным изваянием Богини. Наконец-то Захария нарушил тишину ворчанием:

– И как мы доберёмся до большой земли? Тут ни лодки, ничего нет. Просто кусок почвы.

– Ну-у-у… Вроде можно доплыть, – предположила в ответ Гили, склоняя ухо.

– Ага, за пару часов в солёной воде. Увольте!

Жест пухлой руки позабавил меня, и я не смог сдержать смешок.

– Ты-то меньше всего хочешь касаться воды, – небезосновательно заметил он.

– И то верно, – пожал плечами я и уже только после этого вспомнил, что Мира лежит на одном из них. – Прости!..

– А?..

Она взглянула на меня, едва открывая глаза, и её нежно-розовые губы расплылись в улыбке. Я почувствовал прилив жара, ощущая касание её по-звериному тёплого бока.

– Н-ничего-ничего, – протараторил я и осторожно погладил её по голове дрожащей рукой. Мира же подалась движению и устроилась поудобнее.

Тем временем Орон всё стремительнее достигал своего пика. Я тяжело вздохнул, осознавая, что привычка постоянно выбираться из любой запутанной ситуации меня подводила.

– Кстати, мы уже прошли две трети пути! – припомнила Гили, неловко ёрзая на месте. – Осталось совсем немного! Когда мы со всем этим покончим, что вы будете делать?

– Вопрос не в «когда», а в «если», – пробурчал Захария.

Я улыбнулся: его пессимизм – или, как он говорит, реализм – порой напоминал бурчание старого деда.

Вот я прекрасно знал, как хочу жить в будущем. Что буду делать. Я мельком взглянул на Миру, надеясь, что моим планам суждено сбыться – хотя бы чуть-чуть.

Я наконец-то перестану быть слугой.

– После всего, что произошло, я верю, что всё-таки «когда», – кивнул я. – Не уклоняйся от вопроса, старик Захария.

– Старик? – уязвлённо переспросил тот. – То, что я ещё не расслабился, означает лишь то, что я до последнего не теряю остатки разума. И вообще, без него мы не дойдём до конца. Должен же хоть кто-то оставаться рациональным!..