Часто обувь рассматривается одновременно как повседневная (и, следовательно, либо вульгарная, либо обыденная) и как легкомысленная (место ложной женской прихоти или обезумевшего капитализма). Когда речь идет об обуви, она зачастую интерпретируется как символ идентичности или как маркер культурного или социального капитала5. В исследованиях моды обувь часто рассматривается с точки зрения ее символической функции или приписываемых ей нарративов: как то, что она представляет, а не то, чем она является. Хотя ни один артефакт никогда не может быть свободен от своей роли означающего, этот акцент на обуви как метафоре, означающем или символе затмевает ее материальную сущность. Хотя обувь, несомненно, выполняет функцию символа на языке моды, она заслуживает дальнейшего изучения как материальный объект сама по себе. Часто возникает путаница между репрезентациями обуви и обувью как материальным артефактом; литературные или визуальные образы обуви часто обсуждаются как взаимозаменяемые с реальной обувью. Обувь имеет множество репрезентаций в литературе и изобразительном искусстве, от сказок и фольклора до живописи, скульптуры и кино. Однако важно проводить различие между репрезентациями обуви и обувью как материальным артефактом (и, я бы экстраполировала, между репрезентациями одежды и самой одеждой в целом). Обувь, описанная в сказке или изображенная на картине, не имеет материальной формы; это скорее образ вещи, а не сама «вещь». Этот образ может намекать или соотноситься с реальной или материальной обувью, но в равной степени может и не иметь с ней ничего общего. Хотя наше взаимодействие с материальным может быть опосредовано символическим, а символическое может создавать рамки, с помощью которых мы читаем или интерпретируем артефакты, не следует путать материальную обувь и ее репрезентации.

От других предметов гардероба обувь отличается тем, что одну и ту же пару часто носят изо дня в день в течение длительного периода времени. Обувь, в отличие от рубашки, платья или пары брюк, между ношениями не стирается, и вместо этого с каждым ношением становится все более телесной и индивидуальной. Обувь как жестко структурированный предмет не окутывает и не оборачивает собой ногу, в отличие от более мягких предметов из ткани6, но в течение длительного периода времени растягивается и деформируется, приспосабливаясь к форме стопы. Стоит только подумать о мозолях и пятках, стертых до крови из‐за ношения новой обуви, чтобы понять, что обувь – это продукт материальной культуры, который не всегда приспосабливается к нам полностью. Важно отметить, что обувь влияет на – а иногда и определяет – способность своего владельца ходить. Обувь, которую мы носим, часто влияет на нашу подвижность и моторику, на ощущение нашего тела в движении. Обувь дает нам возможность ходить, точно так же как стул дает нам возможность сидеть. В этой книге я попытаюсь рассмотреть обувь как материальный и телесный объект, как предмет одежды, который служит посредником между «я» и внешним миром. В ней исследуются отношения между носящим и носимым, между обувью и стопой, в которых обувь выступает как вместилище тела, а также как вместилище «я», в котором носящий движется по миру.

Эта книга основана на моем диссертационном научно-практическом исследовании, проведенном в Королевском колледже искусств в Лондоне. Целью исследования было изучить воплощенный опыт ношения и то, как материальные результаты ношения – следы использования – воплощают опыт. Через изучение опыта ношения я стремилась показать наши интимные, а порой и неудобные отношения с материальной и изношенной обувью, а также подчеркнуть материальность наших отношений с вещами, которые мы носим. При этом в исследовании я стремилась позиционировать отношения с одеждой, способы, которыми мы ее приобретаем, носим и от нее избавляемся, как форму социальных отношений, предполагая, что одежду следует понимать как активный агент (а не как посредник для других агентов) в наших с ней связях. В рамках исследования я искала методологии, которые можно использовать для изучения обычного, но при этом сверхдетерминированного артефакта – вещи, которая одновременно фетишизирована и обыденна. Как можно вывести на передний план опыт взаимодействия с артефактами, которые затмеваются своей обыденной природой, и что, в свою очередь, можно при этом обнаружить? Отказавшись от социологической методологии, основанной на объектно-ориентированных интервью или включенном наблюдении, и исторических исследований архивных объектов, я использую процесс ношения и деятельность для изучения привязанностей и отношений с обувью (более подробное описание моей методологии исследования см. в главе 1).

0.8. Телесные с медью сандалии – износ 1. Поляроидные фотоснимки 9 и 10. 2015

Мое исследование направлено на телесный и воплощенный опыт использования обуви посредством акта ношения. Выбрав ношение в качестве методологии исследования, я стремилась разобраться в том, как мы через прикосновение и использование привязываемся к одежде. Я использовала ходьбу как способ бытия в мире и встречи с другими телами и объектами, которые влияют на нас и на которые мы, в свою очередь, оказываем влияние, исследуя то, как мы и наша одежда меняемся при встрече. Поставив себя в центр своего исследования, превратив свое тело в инструмент, с помощью которого оно осуществлялось, я стремилась подчеркнуть запутанный характер отношений с вещами, которые мы носим. Мой опыт и переживания были зафиксированы как в «дневниках ношения», так и в следах износа, следах, которые затем были сфотографированы7и сняты на видео.

Мое исследование – как и объект его изучения, обувь – было парным, что привело к обретению двух различных, но взаимозависимых проявлений знания – письменному и телесному материалу. Хотя исследование задумывалось так, чтобы текст и артефакты располагались параллельно друг другу, они не являются аналогами. Эти различные формы познания обогащали друг друга, каждая из них основывалась на знаниях, полученных другой. Эти две области знаний могут дополнять и контекстуализировать друг друга, но они не описывают друг друга. Сольвейг Гетт, описывая взаимосвязь между текстом и артефактом в своей исследовательской практике, формулирует аналогичную позицию: «Задача [текста] не в том, чтобы описать <…> или объяснить произведение искусства и тем самым ограничить его значение, отнимая у получателя множество потенциальных связей, которые могли бы установиться помимо заявленных и вербализованных намерений художника» (Goett 2009: 82). Артефакты – это автоэтнографические объекты, непосредственно воплощающие опыт. Моя работа не описывает их производство через ношение, потому что оно проявляется в них, становится видимым в следах, отпечатавшихся на поверхности. Такие невербальные хроники, встроенные в произведения искусства, не требуют перевода в слова, потому что они сами воплощают форму знания, которая очевидна и доступна для тех, кто их рассматривает. Приведенный здесь текст не является теоретической основой, предназначенной для закрепления неоднозначных артефактов, но представляет собой альтернативное проявление тех же идей и процессов. Артефакты и изображения также не являются иллюстрациями к тексту. Слово и предмет дополняют друг друга, каждый говорит то, чего не может сообщить другой.

Структура книги следует развитию отношений с парой обуви: она ведет читателя от приобретения, ходьбы и ношения к уходу и починке. Затем в ней рассматриваются материальные последствия ношения: заломы и царапины, которые являются хроникой использования. Наконец, в ней исследуется обувь, отделенная от тела, неиспользуемая обувь в архивах, галереях или мемориалах. Восемь глав начинаются с обсуждения методологии, в котором на первый план выдвигается ношение как инструмент исследования материальной культуры8. Далее «Объект желания» – глава, в которой обувь представлена как сверхдетерминированный объект, способный передавать множество значений. В этой главе сначала делается попытка контекстуализировать это обсуждение в рамках различных способов интерпретации и прочтения обуви. Затем в ней дается краткий обзор некоторых из этих подходов, чтобы осмыслить обувь как объект фантазии и желания. Далее рассматриваются способы репрезентации обуви как объекта желания как в повседневной жизни, так и в литературе и искусстве – с особым вниманием к обуви в сказках. В главе также представлен обзор современной литературы об обуви, в которой рассматривается то, как исследовали и интерпретировали обувь школы теории моды, фольклористики и психоанализа. Наконец, подчеркивается могущество отдельно взятой обуви, способность функционировать как символический и материальный дублер отсутствующих тел. В следующей главе, «Ношение», рассматривается опыт переживания новой обуви, ноги, заключенной в обувь, и тактильный опыт ношения. Глава начинается с покупки новых туфель и краткого обзора часто приписываемых обуви культурных значений. В ней уход за одеждой позиционируется как акт возмещения ущерба, нанесенного одежде, и как форма заботы о себе, ухода за расширенными частями «я», которые составляют «схему тела». Затем рассматривается опыт ношения обуви, тактильные и взаимные отношения прикосновения и противодействия обуви и стопы. Четвертая глава, «Одетое тело в движении», посвящена способности обуви опосредовать наши отношения с миром: помогать или мешать тому, как мы ходим, двигаемся и взаимодействуем. Ходьба занимает особое место в культуре; наши движения не только выучены, но они также социально и культурно специфичны. Ходьба, едва ли не больше, чем любая другая деятельность, делает нас социальными существами. Применяя феноменологический подход к нашим отношениям с одеждой и окружающей средой, в этой главе я позиционирую взаимодействие с материальным миром как встречи тел, столкновения с другими деятельностями, отличными от нашей собственной. При ходьбе тело, личность и личные аксессуары, составляющие нашу материальную культуру, выставляются на всеобщее обозрение.