– В рюкзаке надежнее будет. Не находишь?

– Лучше переусердствовать, чем недоглядеть, – вскидывает плечи Калеб. – Как говорится: «Что богач не сбережет, Кукушка умыкнет».

Кэйтин демонстративно закатывает глаза. Эта придуманная наспех поговорка стала известна на весь Нью-Йорк. Такое ощущение, что ее знает каждый младенец, бездомный и умалишенный громкой столицы. А все благодаря искусной воровке по кличке Кукушка, которая терроризирует мегаполис вот уже четвертый год. Точнее, мужскую половину ее элитной верхушки, у которой есть что своровать. Вот Калеб и переживает о своих пожитках, правда, непонятно почему. Кукушки ведь осталась далеко за пределами Саарге.

– Можешь расслабиться. Здесь она тебя не достанет.

– Как знать, – прикусывает губу парень, бросая мимолетный взгляд на Ивейн. Кэйтин не поняла, что было в нем заложено, но вряд ли что-то стоящее. Наверняка у Колдвотера-младшего просто мозги барахлят от кислородного голодания. Вот он и не знает, чем себя поразвлечь.

Юноша скатывает снежный шарик и отчищает едва заметное пятнышко на рукаве бело-голубой куртки, затем подносит его ко рту, чтоб хоть как-то восполнить запасы жидкости, но Иви советует ему этого не делать.

– Если не хочешь умереть от инфекции или отказа почек, лучше отфильтровать воду, растопив сугроб.

С помощью огнива и ошметков ящиков, прихваченных с хижины, девушка разжигает костер, возле которого помещает фляжку, наполненную снегом. После того как тот тает, а вода закипает, она переносит нагретую посудину в сугроб и перевязывает ее горлышко куском ткани, оторванным от рюкзак, сообщая, что этих запасов хватит на пару дней. Калеб с интересом наблюдает за происходящим. Он никогда не посещал лагерь скаутов (отец бы ни за что не отправил наследника многомиллионной империи в замшелый кемпинг среди болот и лесов), поэтому каждая идея Ивейн воспринимается им как что-то из ряда вон выходящее. Он даже не замечает, что не сводит с нее глаз до того, как в радиусе его внимания не появляется Акли.

– Чего скучаем, кого ждем?

Бизнесмен устраивается на камне поодаль от остальных, но рядом с Калебом, чему тот не сильно рад.

– Извини, не могу сейчас разговаривать.

– Почему?

– Потому что не хочу.

– Но ты ничем не занят.

– В этом и вся прелесть.

Ак непонимающе почесывает затылок и решает идти напролом. По сути, это единственный метод общения, который ему известен.

– Что, потянуло на потехи?

– Ты о чем?

– Я о нашей мышке, – кивает он на спину Ивейнджин, растягивая губы в похотливой ухмылке. – Из вас получилась бы отличная парочка.

Калеб непонимающе поднимает брови. Что этот неотесанный сандаль с эмоциональным диапазоном на уровне улитки может сказать ему о выборе пассии? Уж что-то, но в «амурных» делах Калеб Колдвотер разберется без чужих советов, тем более от парня, для которого само значение этого слова остается загадкой.

– Да ты спятил. У тебя мозг отмирает от дефицита кислорода.

– Угу, – Ак поднимается на ноги, почесывая пятую точку. – Вы бы прекрасно смотрелись вместе. Тигр и овечка. Нет-нет. Черный ягуар и полевая мышь, – проводит он рукой по воздуху, будто рисует невидимый слоган. – Во как звучит!

Калеб посылает приятеля куда подальше, и тот немедленно отправляется выполнять просьбу. Предположить, что они с Ивейн могли бы быть вместе – то же самое, что уверовать во второе воскрешение Иисуса, когда Калеб и в первое-то не верил. Да он же ее едва знает! Они виделись всего раз шесть, а разговаривали и того меньше. Не то чтоб Ивейн не была в его вкусе, просто само это понятие к ней неприменимо. Она никакая. Типичная замухрышка из захолустья где-то на севере Род-Айленда. Тихая, блеклая, слабохарактерная, не ходит на вечеринки, даже алкоголь не употребляет. Вся такая правильная, аж в сон клонит. Классические черты, веснушчатые щеки, ничем непримечательная фигура и волосы самого банального из возможных цветов: светло-русого. Не белого, как свежее молоко. Не коричневого, как свежемолотый кофе. Не черного, как предрассветный смог. Просто… русые. Словно пыль, скопившаяся на книжных полках за неделю. У нее даже цвет глаз самый заурядный в мире – карий. Кроме ума в этой девчонке нет ничего интересного. Наверняка у нее даже парней не было. А, черт. Калеб сплюнул подступающуюся к горлу дурноту. Он никогда не понимал, откуда Акли берет эти свои идеи-фикс, не имеющие ничего общего ни с логикой, ни с действительностью. Пускай он говорит, что хочет, но в этом тихом омуте Калебу нечего ловить. Уж лучше Джаззи с ее непреодолимой тягой с самофотографированию.

А вот, собственно, и наша рыжая бестия. Вытягивает перед собой айфон в желании сделать очередное из миллиона таких же одинаковых, как заснеженные дюны, фото, но вдруг замечает, что у нее почти стерлась помада. Она ныряет рукой в карман в поисках пудреницы, поправляет макияж, а также выбившийся из копны кудрявый локон. Затем переводит взгляд на Иви, чья косичка выглядит так, словно ее заплетали дикие волки когтями.

– Май гад, держи. Твой хэйрстайл совсем не айс.

Но не успевает ее ладонь развернуть зеркало, как блондинка отворачивается от него, как от взгляда Медузы Горгоны, словно опасаясь, что тот превратит ее в камень.

– Нет! Не нужно… я… Я, пожалуй, прогуляюсь.

Ивейнджин скрывается из виду быстрее, чем кто-либо успевает что-то сказать, оставляя группу в недоумении.

– Хей, – фыркает блогерша, – че за трабл у нее с зеркалами?

Кэйтин молча качает головой.

– Авось, боится того, что увидит в отражении? – регочет Акли, настроение у которого резко повысилось. – Или не увидит. Ну и беги-беги, мышонок. Ныкайся в свою нору!

Элиот вытирает проступившие от смеха слезы, Кэт недовольно толкает Ака локтем, а Калеб лишь проводит стремительно удаляющуюся из виду фигуру. Его вдруг охватывает странное желание пойти за ней следом, но он откидывает его на стадии зарождения. Лучше не отделяться от остальных, в любом смысле.

Пока парни устанавливают палатки, а Кэйтин пытается объяснить Джаззи, что боязнь блондинки – не слабоумие, а всего лишь странная фобия, сама же Иви решает побыть немного наедине. Она отходит в сторону, осматривает близстоящее деревце, которое оказываются не елью, как ей показалось издалека, а сосной с округлыми чешуйчатыми шишками. Вообще, на подобной высоте мало растительности, и это, пожалуй, четвертое из деревьев, обнаруженных Ивейнджин за все время спуска. К сожалению, бо́льшую часть года они не плодоносят. Зато их можно использовать для розжига костра и постройки укрытий, что немаловажно в условиях отдаленности от цивилизации. Из-за суровых условий, растительный мир на горе крайне скудный, по крайней мере, на вершине, но как только они спустятся до отметки хотя бы три тысячи метров, флора станет богаче. Ивейн много читала о горном климате, поэтому знает, что низкая температура – не порок для природы. На высоте от одной до четырех тысяч километров могут произрастать не только кустарники, но и небольшие леса и даже цветы. Не так давно девушке посчастливилось наткнуться на самый настоящий эдельвейс. Жаль, что Акли испортил этот прекрасный момент, (как и многие до этого) растоптав находку.

Ивейн машинально обхватывает себя руками. Яростный порыв откидывает косичку за плечо, выбивая из нее несколько прядей. Ветер дует так сильно, словно хочет вынуть душу из ее тела. Блондинка давно заметила, что к вечеру он все больше набирает оборотов. Она содрогнулась, представляя, как Повелитель Холода невидимыми копьями протыкает ее насквозь. Дырявит вены, калечит органы, пронзает самую сердцевину памяти, заставив ее позабыть своих родных и все, о чем она когда-либо мечтала. От одной этой мысли ей становится еще холоднее. Калиго… Иви так и не удалось разузнать у местного, что же скрывается за этим запретным именем. Стоит только кому-то из группы поднять эту тему, как Силкэ отворачивается, проведя большим пальцем линию от лба до подбородка. Ивейнджин знает, что для сааллов этот жест – что-то вроде молитвы. Подобным образом народ оберегает себя от темной силы начертанием Иса – символом чистоты и покорности, но есть ли от него хоть какой-то толк, никто, кроме самих местных, знать не может.