К этому времени король Филипп ввязался в еще более яростный спор с папой о соответствующих правах над французским духовенством. В результате Бонифаций созвал Генеральный Совет «для реформации королевства и наказания короля»[222], а Филипп отомстил, созвав Генеральные Штаты или национальную ассамблею, чтобы протестовать против папского вмешательства. Увлекшись спором, французский король и его рыцарство потерпели неожиданное поражение от фламандцев, которые, как сицилийцы двадцатью годами ранее, восстали против своих притеснителей. 11 июля 1302 года, сражаясь пешими и вооруженные копьями, горожане и ткачи городов Брюгге и Гента при Куртре сделали то же самое, что фермеры Уоллеса в Стерлинге, и, к удивлению всей Европы, нанесли поражение надменной феодальной коннице, которая правила простолюдинами в течение трех веков.
Воодушевленный унижением французов, папа той осенью обнародовал буллу – Unam Sanctam, – которая ознаменовала высшую точку папских претензий, объявив в ней, что «необходимо для спасения, дабы все люди стали бы подданными Римскому престолу». А завершил ее он угрозой отлучить французского короля от церкви. Чтобы заручиться поддержкой английского короля против Бонифация, Филипп теперь уступил Эдуарду то, к чему он так долго стремился. Ему было все сложнее держать в подчинении гасконцев, предпочитавших правление своего английского герцога. И после того как простой народ Бордо успешно восстал против его чиновников зимой 1302 года, французский король предложил восстановить герцогство. В то же время он согласился отказать в поддержке своим шотландским протеже, союзничество с которыми до сих пор мешало формальному примирению с Англией. 20 мая 1303 года в Париже было заключено соглашение, и Эдуард принес оммаж по доверенности за свой возвращенный фьеф.
Дезертирство Франции оставило шотландцев без поддержки. Добиваясь расположения Эдуарда в своем столкновении с Филиппом, папа, в свою очередь, отрекся от них, лишив своего заступничества покровителя Уоллеса, епископа Глазго, которого он назвал «камнем преткновения», и приказав шотландским прелатам порицать свою паству за мятеж против его «дорогого сына во Христе, короля Эдуарда». Шотландские посланники в Париже на первых порах храбрились, написав хранителям Шотландии, что французский король до сих пор неофициально их друг, и уговаривая не отчаиваться, а продолжать борьбу. «Если бы вы знали, – добавлял он, – какая слава пришла к вам со времени последнего сражения против англичан, вы бы возликовали».
Это было упоминание о февральской схватке, в которой Джон Комин и Саймон Фрейзер недалеко от Эдинбурга, в Росслине, напали из засады на небольшое войско под командованием наместника Эдуарда, Джона Сегрейва. Вице-короля захватили в плен, и он единственный избежал унизительной смерти. Но это была последняя победа шотландцев. Так как Франция вышла из борьбы, они теперь были полностью в руках Эдуарда. Все силы государства, седьмая или восьмая часть населения, были мобилизованы, чтобы сокрушить их. Недавно король получил от иностранных купцов, торгующих с Англией, новый важный источник дохода, чтобы финансировать кампанию. Собрав их представителей в Виндзоре 1 февраля 1303 года, он обговорил с ними хартию – «Купеческую хартию», – освобождающую их от пошлин – «причального сбора, платы за проезд через мост и выпас свиней», а также от ограничительных и ревностно антииностранных правил лондонского Сити, предоставив им собственный суд и право на предоставление пятидесяти процентов судей во всех случаях, кроме важнейших. В ответ они обещали ему увеличение пошлин на импорт вина и экспорт шерсти, кожи и других товаров. Эти новые или «мелкие пошлины» – так их называли в отличие от «великих пошлин», гарантированных английскими купцами в 1275 году, позже стали известны как корабельный сбор и пошлина с веса. Так как новые сборы падали только на иностранных торговцев и не имели результатом снижения цен на английскую шерсть, они были гораздо менее непопулярны, чем maltote шестилетней давности.
Благодаря этому Эдуард еще раз смог вторгнуться в пределы Шотландии. В июне 1303 года он пересек реку Форт с помощью трех сборных плавучих мостов, привезенных морем из Линна. Миновав Стерлинг, к середине месяца он достиг Перта. К сентябрю он был у пролива Форт. Его продвижение было медленным и систематическим, и любой город, оказывавший сопротивление, сжигался дотла. Только Брехинский замок держался, его комендант, Сэр Томас Моль, противостоял королевским осадным машинам пять недель и, умирая, проклял любого преемника, если тот окажется настолько трусливым, что сдастся.
Даже самый отважный из мятежных лордов теперь сдался. Молодой граф Каррика, изнуренный борьбой со своим соперником, Баллиолем, вновь вспомнил о вассальной преданности, присоединившись к своему отцу, остававшемуся верным Эдуарду все это время. Епископы Глазго и аббатства Св. Андрея и оставшиеся Хранители, Комин и де Сулис, последовали его примеру. Из Дамфермлайнского аббатства – сердца старой королевской Шотландии – король-победитель пообещал сохранить жизнь и свободу всем, кто сложит свое оружие, за исключением семерых. Шестеро из них были приговорены к недолгим срокам изгнания. Седьмому, Уильяму Уоллесу, было приказано безоговорочно прибыть в распоряжение короля.
Непреклонный герой отказался. Он остался в лесу и вересковых зарослях вместе со своим отрядом изгоев, и, когда друзья начали уговаривать его сдаться, процитировал строки, восхваляющие свободу, которые он выучил еще ребенком. «Если все люди Шотландии, – говорил он, – подчинятся королю Англии или лишат друг друга свободы, я и мои товарищи, желающие сохранить верность мне, будут стоять за свободу королевства».
Несколько месяцев держался Стерлингский замок с гарнизоном в пятьдесят человек под началом Сэра Уильяма Олифанта – единственная крепость, до сих пор оказывавшая сопротивление Эдуарду. Его падение под королевскими таранами преподносилось как зрелище. В одном из домов города построили балкон, откуда королева и ее свита могли наблюдать за loup de guerre или «волком войны», обстреливающим стены замка. После капитуляции замка, в августе, король отправился на юг, приказав, чтобы к Рождеству ему доставили Уоллеса. В то же время казначейство и суды вернулись в Вестминстер. Здесь, в феврале 1305 года, был собран парламент всего острова, который посетил и Роберт Брюс в качестве английского барона. По его совету, поддержанному епископом Глазго Уишуотртом, было решено, что десять представителей шотландских владений – два графа, два епископа, два аббата, два барона и еще два человека, выбранных «простолюдинами», – будут заседать в английском парламенте, чтобы служить, как и двадцать англичан, советом завоеванного севера, пока не будет издан постоянный закон. Между тем Брюс, епископ Уишарт и Джон Мобрей были назначены Хранителями.
Позже тем же летом был схвачен Уоллес. Шотландская знать присоединилась к поискам, за его голову было назначено денежное вознаграждение, и храбрый шотландец, не собиравшийся сдаваться, был вынужден скитаться из одного укрытия в другое. 5 августа его предали недалеко от Глазго. Доставленный на юг через семнадцать дней, он был проведен по улицам Лондона в сопровождении мэра и шерифов. На следующий день, 23 августа 1305 года, его судили в Вестминстер-холле (место, на котором он стоял, увенчанный смехотворным венком из лавровых листьев, до сих пор можно видеть) и объявили виновным в измене, убийстве и грабеже. Ему было запрещено защищаться, он отверг то, что он когда-либо клялся в преданности английскому королю или совершил что-нибудь, что могло бы сделать его предателем. Приговоренного к повешению, четвертованию, его протащили четыре мили на повозке к Тауэру и оттуда через Олдгейт к виселице «у вязов» в Смитфилде, где «повесили на петле, а затем дали упасть полуживому, отрезали половые органы, вырвали кишки и предали их огню». Его голову насадили на кол на Лондонском мосту, а части тела выставили на обозрение в главных северных городах – Перт, Берике, Стерлинге и Ньюкасле[223].
