Полному решимости королю трудно было помешать. Эдуард обратился к народу, апеллируя к понятию национального или патриотического долга, который он неосознанно искал, чтобы заменить им феодальный. «Дело так велико, – писал он, – и так близко затрагивает всех и каждого в королевстве, что мы не можем уступить ни одному человеку». Помирившись с архиепископом, чьи имения и доходы он вернул без всяких условий, король произнес пылкую речь с трибуны Вестминстерского аббатства, обращенную к толпе его последователей, включая сына Эдуарда, примаса и графа Уорика. Он возвещал, что с общими опасностями надо бороться совместными силами. Со слезами на глазах король умолял своих подданных простить его и его чиновников за все то, что они изъяли не в соответствии с законом, объясняя, что это исключительный случай, и они получат свое имущество в полной сохранности. «Вот, смотрите, – говорил он, указывая на своего тринадцатилетнего сына, – я иду навстречу опасностям во имя вас. Я умоляю вас, если я вернусь, примите меня так, как вы это сделали сегодня, и я возмещу вам все, что я взял. Если же я не вернусь, коронуйте моего сына»[206].

Все, кто слышал речь, были глубоко тронуты. Архиепископ плакал, и зрители поклялись в верности принцу. Среди тех, кто молился за успех предприятия Эдуарда, был Оливер Саттон, почтенный епископ Линкольнский, ранее так стойко противостоящий его требованиям заплатить налог[207]. Но хотя в ответ на обещание подтвердить Великую хартию вольностей и оставить свой план заставить фригольдеров служить за пределами королевства, рыцари графства, прибывшие на его призыв в Лондон, пообещали королю субсидию в восьмую часть, основная масса магнатов угрожающе осталась в стороне и, провозглашая, что «все общество печалится», продолжала взывать к хартиям, которые их предшественники выжали из отца и прадеда Эдуарда.

Осознав, к чему привела оппозиция графов, король 12 августа из Удимора, расположенного рядом с Уинчелси, куда он прибыл, чтобы управлять погрузкой своей армии, издал манифест, оправдывающий его действия и затрагивающий события, приведшие к ссоре с магнатами.

«Король всегда желает мира, спокойствия и благосостояния всех жителей его королевства. В особенности он хотел бы, чтобы после его поездки, совершаемой во имя славы Божьей, дабы восстановить его наследственные права, которые он утратил в результате мошенничества короля Франции, а также во имя славы и прибыли его королевства, все, что могло бы нарушить мир и покой его королевства, было бы полностью устранено... Говорили, что король послужил во вред своему королевству, о чем он осведомлен, например, вспомогательные средства, которые он зачастую просил у своего народа. Но ему пришлось сделать это из-за войны, которая была спровоцирована против него в Гаскони, Уэльсе и Шотландии, и без помощи своих верных подданных он не смог бы защитить ни себя, ни королевство. Он глубоко огорчен, что возложил па них такую тяжелую ношу, и умоляет их простить его, ибо он ввел эти налоги не для того, чтобы покупать земли или владения, замки или города, по единственно, чтобы защитить себя, их и все королевство. И если Господь позволит ему когда-нибудь вернуться из плавания, которое он сейчас начнет, он хотел бы, чтобы все знали: у него есть воля и великое желание действительно улучшить все в соответствии с волей Господней и желаниями людей».

Посланное шерифам с приказанием обнародовать письмо заканчивается напоминанием об опасностях гражданской войны и «великом раздоре, который ранее возникал в королевстве из-за споров между королем и его подданными, и вредом, который они нанесли»[208].

Хотя Эдуард, как всегда, искал поддержки у своего народа и был готов на различные трудности, чтобы добиться ее, ничто не могло отвлечь его от цели. Он считал, что его дело было правым, а фламандская экспедиция предлагала пути возвращения того, что ему принадлежало по праву, и это был долг его подданных помочь ему. Он продолжал не замечать протесты магнатов. Несколько дней спустя, когда король ехал верхом вдоль крепостных валов нового порта в Уинчелси, его лошадь, испугавшись ветряной мельницы, шарахнулась в сторону, и Эдуард упал на насыпь, чудом избежав смерти. Но это его не устрашило. И хотя всего лишь около четверти вооруженных всадников от числа, которое он надеялся взять во Фландрию, прибыло, он отплыл в конце месяца, оставив свое королевство в замешательстве и неразберихе.

Одним из признаков беспорядков в каждой части страны, которое король проигнорировал, были новые волнения в отдаленных районах Шотландии. Они происходили не среди землевладельцев и военных, которые подчинились королю, а среди мелких джентри, фермеров и крестьян, никогда не принимавших участия в управлении северным регионом. Как и в Уэльсе, недовольство возникло из-за бестактности и продажности ответственных английских чиновников, которые в противоположность идеалам Эдуарда, но зато в соответствии с обычной в то время практикой, не упускали возможности нагреть руки. Говорили, что клерки в суде английского юстициария брали пенни с каждого тяжущегося, «посредством чего стали весьма богатыми». К тому же существовало опасение, связанное с военными приготовлениями короля, что он собирается забрать на войну в чужую страну не только аристократов, но и средний класс.

Мятежи, хотя и незначительные, происходили на довольно обширной территории, в Галлоуэе, Клайдсдейле, Россе, Морее и Абердиншире. В Ланарке английский шериф и гарнизон были побеждены и перебиты во время неожиданного ночного нападения банды, которую возглавлял молодой человек гигантского роста, по имени Уильям ле Уолис[209] или Уоллес, – сын местного рыцаря из Элдерсли, небольшого городка в нескольких милях от Глазго. Оказавшись в безвыходном положении из-за своего кровавого деяния и воодушевляемый энтузиазмом окружающих, Уоллес повел отряд своих собратьев, находящихся вне закона, через Шотландию и, внезапно спустившись с холмов, сразу же захватил королевского юстициария Уильяма де Омсби, когда тот держал суд в Сконе.

Неожиданный размах этим народным восстаниям, ставшим куда более серьезными, чем они могли бы быть, придала поддержка церкви. Так как в Шотландии, даже в большей мере, чем в Англии, чувства церковников были грубо уязвлены королевскими требованиями, касающимися клерикальной собственности. Епископ Глазго, Роберт Уишарт, открыто встал на сторону мятежников из Клайдсайда. Отчасти поощряемые им, либо боясь, что их призовут сражаться во Францию, несколько землевладельцев, принесших оммаж Эдуарду в Берике, поддержали бунтовщиков. Среди них были сэр Уильям Дуглас Галлоуэйский, Джеймс Стюарт, наследственный сенешал, и двадцатидвухлетний граф Каррика, внук и тезка Роберта Брюса, претендента на трон. Отступничество Брюса было наиболее неожиданным, потому что его отец, лорд Аннандейл, был одним из самых яростных приверженцев Эдуарда, и на него была возложена защита Карлайла.

Для короля это стало тяжелым ударом. Прежде чем он отбыл во Фландрию, он послал войска под командованием двух магнатов северной страны, Генриха Перси и Роберта Клиффорда, чтобы подавить восстание в Галлоуэе. Им не стоило особого труда разобраться с мятежными лордами, которые, как всегда неспособные договориться между собой, выбросили белый флаг, как только англичане нагнали их в Ирвине на побережье в Эршире. Единственное условие, выдвинутое ими, заключалось в том, чтобы их не послали сражаться во Францию. Но Эдуард и его лейтенанты не смогли предусмотреть отпора шотландского народа. Большинство их лидеров уже были в Англии, ожидая отплытия вместе с войском во Францию. Однако Уоллес и его люди, таящиеся в нехоженых пустынных лесах Селкирка между Клайдом и Фортом, а также другие партизанские отряды на диком севере от реки Тей, продолжали нападать на английские гарнизоны; среди них особенно выделялся отряд под предводительством молодого Эндрю де Морея, сына сэра Эндрю де Морея из Петти. За лето 1297 года Абердин, Инвернесс и Уркхарт пали под напором северных мятежников.