Так, за четверть века, которые последовали за Черной Смертью, нарастало общее чувство, что церковь не являлась людьми Христа. Епископы оказались гордыми и роскошными господами, архидьяконы и прокторы – шантажистами, монахи – обжорами, нищенствующие братья – хапугами и лжецами. Всемогущие прелаты в особенности подверглись нападкам. «Они оставляют свою паству и проводят дни при дворах власть имущих, чтобы питаться плотью откормленных животных», – громогласно заявлял крупный доминиканский проповедник, доктор Бромиард. Другая проповедь того времени описывала их живущими «в укрепленных замках и манорах, таких же величественных, как и у самого короля», окруженных рыцарями, оруженосцами, йоменами и конюхами, когда они садились за стол «с драгоценными сосудами и королевской посудой из золота и серебра, а их люди падали ниц как перед господом каждый раз, когда они пригубляли вино». Когда один из них выезжал, «да, хотя это и должен был бы быть визит к бедной пастве, он должен был выехать с кавалькадой на 80-100 лошадях, гордо облаченный во все самое лучшее; его собственная верховая лошадь стоимостью в 20-30 фунтов вся, как правило, увешана сверкающим золотом, как будто это священная лошадь, он сам на ней, одетый в великолепное пурпурное одеяние из такой же тончайшей ткани, из какой сшиты платья королевы; его священники и клерки сопровождают его, все на лошадях с позолоченной сбруей, на боках посеребренные мечи, как будто это центурион и его легионеры едут к месту смерти Христа».

При этом сам Христос, как напоминает проповедник, не имел крыши над головой и никакого окружения кроме «двенадцати глупых бедняков, которым он прислуживал чаще, чем они прислуживали ему». Именно этот контраст и заставил Фицральфа Армахского объявить своих коллег прелатов «грабителями, ворами и разбойниками, которые захватывают то, что принадлежит церкви, и пренебрегают своими обязанностями; которые всегда учат кричать „Стриги! Стриги!“ и никогда не исполнят команды: „Накорми! Накорми!“[445]

Все это, хотя и представляло широко распространенное мнение, было несправедливым, ибо многие епископы Эдуарда III были крупными благодетелями общества, так же, как и способными и трудолюбивыми администраторами[446]. Уильям Эдингтон, епископ Уинчестера, который сделал карьеру из низших слоев общества, став последовательно казначеем и канцлером, перестроил алтарную часть своего кафедрального собора в соответствии с новой перпендикулярной готикой частично на свои деньги, и на его пожертвования была построена новая великолепная коллегиатская церковь в его родной деревне в Уилтшире. Его преемник, Уильям Викенгемский, сын мелкого гемпширского фригольдера, использовал пожертвования со своего диоцеза и многих других бенефиций, которые он имел, чтобы продолжать перестройку собора и чтобы основать сначала Нью Колледж в Оксфорде и затем свою великую школу в Уинчестере с целью возместить потери в рядах духовенства, вызванные Черной Смертью. Презрительно описанный Уиклифом как «клирик мудрый в строительстве замков и мирских делах» и крупнейший владелец бенефиций в те дни, он был, несмотря ни на что, добрым человеком, который встретил свалившиеся на него несчастья философски и который использовал свою власть умеренно и сдержанно. Ричард Бери, епископ Даремский, еще один канцлер Эдуарда III, являлся библиофилом, который переписывался с Петраркой, основал знаменитую библиотеку и написал путеводитель по ней под названием «Филобиблон», восхваляя удовольствия, получаемые от чтения. Самым знаменитым ученым из всех них был святой Томас Брадуордин – doctor profundus – математик, астроном, философ и теолог – непритязательный член Мертонского колледжа, бывший исповедником короля при Креси и, призванный быть примасом после двух раз занятия поста архиепископа Кентерберийского, умер при первом нашествии Черной Смерти, торопясь в Англию только для того, чтобы погибнуть от чумы в первую же неделю, принимая церковные пожертвования в своем диоцезе. Его преемник, Симон Ислип, хотя он был сравнительно бедным человеком, основал в Оксфорде колледж для монахов, в то время как его преемник, Симон Садбери, начал работу по перестройке нефа Кентербери и заложил основы современного великолепного здания. Грандисон, епископ Экзетера, выдающийся патрон искусств, закончил строительство нефа собора Вест Кантри и достроил к нему галерею для музыкантов[447].

При этом все их знания, необыкновенная щедрость и тяжкий труд на службе короне не приносил прелатам никакой выгоды. Их неимоверное богатство и вынесло им приговор. Даже святой, подобно Брайтону Рочестерскому – нориджскому бенедектинцу и члену колледжа Баллиол, который был, возможно, «ангелом небесным», который «любил говорить на латыни», упомянутый в «Петре Пахаре» – не мог надеяться преодолеть эту пропасть, отделявшую высокопоставленных прелатов от простых смертных. Что же касается папства, которому еще столетие назад Англия и ее правители были столь преданны, то его еще более сильно порицали простые англичане из-за его богатства и жадности, которое вытекало непосредственно из него. Чтобы обеспечить существование своего роскошного двора в Авиньоне и распухший бюрократический аппарат, папство освоило профессии юриста, сборщика налогов и ростовщика. Поскольку ему не удалось в предыдущем столетии навязать свою гордую доктрину о «полноте власти» над светскими правителями Европы, а также из-за его постоянных унижений, поскольку оно являлось игрушкой в руках французского короля, папство попыталось навязать высокоцентрализованный контроль над всеми остальными, что было успешно, но имело еще более катастрофические результаты внутри самой Церкви, поскольку папство расширяло свои сети на доходы со всех бенефиций и на пожертвования в каждой стране христианского мира. В глазах тех, кто привык думать о себе, скорее, как об англичанах, нежели как о баронах, рыцарях или бюргерах, папство больше не казалось защитником, но оно представлялось как эксплуататор Ecclesia Anglicana.

Вместо апостольских и интеллектуальных брожений XII-XIII веков папские проблемы XIV века были сосредоточены на церковном налогообложении, первых плодах или аннатах, обеспечении бенефициями и продаже прошений и индульгенций. Аннаты – часть дохода от бенефиции в первый год – теперь востребовались со всех священников, готовые наличные деньги, чтобы заплатить аннаты, они могли получить у папских банкиров под ростовщические проценты, которые последовательно навязывались, – и это несмотря на христианское запрещение ростовщичества – под угрозой отлучения. И из-за войны с Францией и пребывания папы в Авиньоне каноническое право папы жаловать бенефиции все более сильно оспаривалось в Англии, которая стала самостоятельной и независимой. В 1376 году рыцари и горожане «доброго» парламента представили королю и совету петицию с жалобами, что «Римский двор, который должен быть фонтаном, первопричиной и источником святости и разрушителем алчности, симонии и других грехов», привлек к себе так много «епископств, санов, пребенд и других бенефиций святой церкви Англии», что из страны утекают средства, в пять раз превосходящие все королевские доходы от налогообложения. Это было, конечно, сильное преувеличение, но оно показывает, насколько папская практика возбуждала отрицательные чувства. Другими пунктами в жалобе Общин были следующие: что епископы находились в таких сильных долгах перед курией за свои доходы и аннаты со своих бенефиций, что они были вынуждены вырубать свои леса, занимать у своих друзей и требовать разрушительных поборов и субсидий со своих держателей и духовенства; что в результате купли и продажи церковных должностей «торговцами бенефициям, которые живут в греховном городе Авиньоне», «жалкий человек, который ничего не знает и ничего не стоит» может получить бенефицию в тысячу марок, в то время как английский доктор или магистр богословия вынужден довольствоваться пятнадцатой частью этой суммы, «так что клирики теряют надежду на то, что они будут избраны благодаря своему служению или своим талантам к знаниям... и люди все меньше посылают своих детей в школы, а духовенство, которое суть основа Святой Церкви и нашей святой веры, находится в упадке и уничтожается». Здесь также утверждалось, что папские сборщики налогов являлись французскими шпионами, которые вывозят из страны «секреты к большому ущербу королевства» и что когда бы папа ни пожелал выкупить одного из своих французских друзей, взятых в плен, он всегда требует субсидий с английского духовенства. «Пусть это будет принято, – заключили жалобщики, – что Господь поручил свою паству нашему святому отцу папе, чтобы тот заботился о ней, а не грабил»[448].