Церковная одержимость своим богатством – «землей Христа», «имуществом христовым», «собственностью христовой» – имела и другие последствия. Она стала жирной и консервативной. Она больше не была в пути, как в дни Св. Бернарда или Св. Франциска; она отдыхала за счет пожертвований. «Собственники», наслаждавшиеся своим богатством, не приняли бы никаких изменений. Религия в их руках стала материалистичной и механической; теперь в служении значение имело количество, но не духовность. Спасение измерялось количеством произнесенных молитв и месс – сколько «Отче наш» в час, сколько Ave Maria, сколько свечей сожжено, сколько отблесков Господа упало на алтарь, сколько пожертвований сделано Святой Церкви. Могущественные люди торопились в церковь сразу перед причастием и затем торопились дальше, совесть и общественное мнение были удовлетворены тем, что они отдали должное в этот день. Везде можно было встретить наружное проявление веры, но внутреннее и духовное благочестие было забыто.

Поскольку Церковь являла собой мирской институт и большинство тех, кто претендовал и называл себя христианами, были простыми участниками или зрителями в пышном зрелище, о смысле которого они никогда не задумывались, она не осознала, что провалила свою миссию по донесению учения Христа до верующих. Она, возможно, и смогла передать его многим, но, как и в любую другую эпоху с момента появления христианства, истинных последователей было очень мало. Однако пронизанные на протяжении веков языческого варварства ложью, полуправдой и суевериями, анналы христианства все еще побуждали мужчин и женщин пытаться строить свою жизнь в соответствии с примером Христа. Смирение и долготерпение, истина и честность, рыцарство и благородство по отношению к слабым, ненависть к насилию и жестокости – вот те ценности, которые появились благодаря христианству, и все это совокупно влияло на учение Церкви и культ, которые и побуждали людей к этому. Христос присутствовал на земле, но не на троне Св. Петра, а в сердце каждого христианина; при этом без трона Св. Петра вряд ли можно было бы найти много сердец, пустивших к себе Христа.

О том, что представляла собой Церковь конца XIV века в своем лучшем проявлении, мы имеем свидетельство Чосера. Ибо когда при описании своей процессии мирских пилигримов, светских и духовных, он дошел до простого деревенского священника, этот циничный, толерантный, но исключительно честный наблюдатель современной ему жизни сделал паузу в своем забавном каталоге человеческого порока, чтобы нарисовать портрет того, кто более всех приблизился к житию согласно заповедям христианства:

Именно его прихожанин и брат, пахарь, который делил с ним и старым рыцарем крестоносцем честь быть единственными истинными христианскими образами в этой компании исповедовавших христианство. Однако неудовлетворительными, какими могли быть приходские священники – а это была в основном вина церкви, что их было достаточно много, – хороший священник все еще мог создать христианскую деревню.

Хотя их и было меньшинство, но не было недостатка в преданных мирянах в XIV веке. Это была эпоха тайных отшельников, и духовного сана, и мирян, но в особенности последних – кто, отказываясь от мира в пользу религиозного уединения, находили во внутреннем сердечном переживании новое откровение. Некоторые из них оставили трактаты и книги, сохранившие их переживания для пользы своих христианских собратьев, чтобы научить, как один из них написал, «простых мужчин и женщин, имеющих добрую волю, правильному пути на небеса»[434]. Таков был безымянный автор – один из отцов-основателей английской прозы – двух великих классических благочестивых трактатов «Тьма незнания» (The Cloud of Unknowing) и «Книга личных наставлений» (The Book of Privy Counsel), и Уолтер Хилтон, каноник августинец из Тергартона в Ноттингемшире, который написал в своем трактате «Путь совершенства» (The Scale of Perfection): «He надобно ехать ни в Рим, ни в Иерусалим, чтобы найти Христа, но надобно обратить мысли твои к своей собственной душе, где Он сокровенен... и искать его там». Таков был также и неизвестный поэт, оставивший потомству великолепное лирическое наследие «Жалоба Христа своей сестре» (Christ's Complaint for his Sister), «Человеческая душа» (Mans Soul), со своим западающим в память рефреном Quia Amore Langueo:

Другое такое же красивое стихотворение «Песнь о страстной любви», возможно, вышло из-под пера йоркширского отшельника, Ричарда Ролла из Хемпоула – «пленника любви», как он себя называл, – который переложил псалтырь на английский язык в прозе и в своем одиноком прибежище на ричмондширских болотах, учил себя слушать духовную музыку и, почитаемый соседями как святой, умер во время первой вспышки Черной Смерти. Из той же избранной компании была и странствующая евангелистка Маргарита Кемп – домохозяйка средних лет из Линна, которая совершила паломничество в Иерусалим и к половине мощей святых в Европе, босоногой и пешком – и Юлиана Нориджская, отшельница, которая, запершись в своей келье в монастыре Св. Юлиана в 1373 году, не выходила оттуда почти семьдесят лет, оставив свои «Откровения Божественной Любви» (Revelations of Divine Love) в качестве первого произведения английской литературы, написанного женщиной. Любовь Христа казалась Маргарите Кемп настолько реальной и постоянно присутствующей, что однажды, войдя в церковь в Норидже и увидя «прекрасный образ Богородицы под названием „pieta”», она начала «громко кричать и горестно рыдать, как будто она умирает в смертных муках». А когда священник попытался остановить ее, говоря, «Христос уже давно умер, мадмуазель», она ответила: «Сэр, его смерть так же реальна для меня, как будто он умер в этот самый день, и я думаю, что она должна быть таковой и для вас, и для всех христиан. Нам следует всегда помнить о его доброте и всегда думать о той страдальческой смерти, которой он умер за нас»[436].