Все лето 1348 года Черная Смерть подбиралась к Англии все ближе и ближе. Весной она достигла Гаскони, где забрала младшую дочь короля принцессу Жанну, которая направлялась в Испанию для сочетания браком с наследником кастильского трона. Вскоре после этого чума достигла Парижа, где умерло огромное количество человек, включая королев Франции и Наварры. К июлю, пробираясь на север через Пуату и Бретань и вдоль побережий, она была уже в Нормандии, где «было такое критическое положение, что нельзя было никого найти, чтобы тащить трупы в могилы. Люди говорили, что наступил конец света». Пока тучи и непрекращающийся дождь поливали Англию и, в конце месяца, когда люди наблюдали за портами, архиепископ Йоркский Зуш написал своему заместителю, приказывая в каждом приходе дважды в неделю провести процессии и литании, «чтобы остановить эпидемию и инфекцию». Ибо только молитвой, провозгласил он, можно отвести бич Господень.
Архиепископ – победитель при Невиллз Кроссе – говорил о жизни человека как о войне, где «те, кто сражается среди несчастий этого мира, обеспокоены неясностью будущего, то благоприятного, то нерасположенного, Господь Всемогущий, разрешивший тем, кого он любит, быть наказанными, так что сила внушением Божественной милости может быть совершенной в слабости». Но хотя епископ Батский и Уэллский, также напуганный, приказал также проводить крестные ходы и сборища во всех церквах, чтобы «защитить людей от эпидемии, которая пришла с Востока в соседние королевства», жизнь в Англии тем летом, казалась, текла в обычном русле. В дни, когда новости передавались из уст в уста, из деревни в деревню, вдоль дорог братьями и коробейниками, народ изолированного северного острова, вероятно, меньше слышал о предполагаемом конце света, чем жители христианского мира по ту сторону пролива. Поглощенные своими внутренними делами, они более были обеспокоены погодой, уничтожением посевов и ящуром, который разразился среди скота и овец. Даже король, который, должен был быть полностью осведомлен об опасности, казался полностью увлеченным своими великолепными строительными проектами по размещению коллегии своего нового Ордена Подвязки. 6 августа он выпустил приказ о превращении часовни Св. Эдуарда Исповедника, находившейся в Виндзоре, в часовню «соответствующего великолепия» и для обеспечения места для проживания дополнительных каноников и 24 «беспомощных и бедствующих рыцарей», которых он и его компаньоны должны были представить ко вступлению в Орден на следующий день Св. Георга «в честь Господа Всемогущего и его матери Марии, славной Девы и Св. Георга мученика».
Вероятно, именно в этот день, несмотря на все предосторожности портовых властей, чума пересекла пролив. Именно в августе она разразилась в маленьком прибрежном дорсертширском городке Мельком Регис, теперь он называется Уэймутом, «почти полностью лишив его жителей». Через несколько недель она достигла Бристоля, возможно, по морю, превратив его в кладбище. Чума обращалась с Англией точно так же, как и с Западной Европой, и англичане реагировали точно так же. В Бристоле «живые едва могли похоронить мертвых» и «жители Глостера не позволят жителям Бристоля войти в город». Но даже стража констебля не могла остановить стремительно бегущих крыс, заражающих друг друга, или паразитов, живущих на них, перебегающих с их гниющих тел на живых людей. Ни у кого не было даже предположения, что вызывало смерть: бледность, внезапная дрожь и рвота, внезапные алые язвы и черные нарывы – «Божьи знаки» – бред и непереносимая агония, которые приходили без предупреждения и забирали своих жертв за несколько часов.
В течение той осени чума поражала одно южное графство за другим. Дорсет и прилегающие графства ужасно пострадали; Пул был настолько пустынен, что смог возродиться только через более чем столетие – сто лет назад выступающая полоска земли, известная как Бейтер, все еще указывалась на карте как кладбище жертв Черной Смерти. В некоторых деревнях, таких, как Бишопстон в Уилтшире, едва ли одна душа выжила, а когда жизнь возродилась после чумы, это место так и осталось пустынным. Когда посевы гнили в полях, церковные колокола молчали, везде трупы скидывались, черненные и воняющие, в ямы, вырытые на скорую руку. В своем епископском маноре Вайвлискомб, где он и его фамилия оставались во время объезда, епископ Батский и Уэллский назначал бесконечную череду священников на вакантные бенефиции – некоторые, подобные приходу Св. Лоренса в Шефтсбери, лишились своего священника более чем один раз, а другой приход, Св. Николая в Уинтербурне, не менее чем три раза. В своем послании к прихожанам он приказал больным исповедоваться мирянам, если не смогут найти священника, и, если это будет необходимо, даже женщине. Когда таинство Чрезвычайного Помазания не смогло быть осуществлено, он заключил «веры должно, как и в других делах, быть достаточно».
В соседнем диоцезе, Винчестере, включавшем в себя графства Гемпшир и Суррей, которые каким-то чудом избежали эпидемии почти до Рождества, епископ Эдингтон, казначей, приказал собранию каноников читать семь покаянных и пятнадцать обычных псалмов дважды в неделю и по пятницам проводить крестный ход духовенства и людей по улицам и рыночным местам, босоногими и с непокрытыми головами, «пока с благочестивыми сердцами они повторяют свои молитвы и, отложив бесполезные разговоры, произносят так часто как только можно „Отче наш“ и „Тебя Дева Славим“. Новости, исключительно печальные, провозгласил он, достигли его; жестокая чума, которая превратила города Европы в „логова диких животных“, „начала поражать берега английского королевства“. Города, замки и деревни „были лишены своего населения эпидемией, более жестокой, чем двуручный меч, и стали жилищами ужаса... Мы поражены самым горестным страхом, который запрещает Господь, как бы начавшаяся эпидемия не опустошила наш диоцез“. А она уже распространялась через Экзетер, ударив сначала, как и везде, сначала по морских портам и эстуариям и затем следуя по рекам и островам. Духовенство и миряне Девоншира и Корнуолла ложились, подобно колосьям под серпом жнеца, в цистерцианском аббатстве Ньюэнгем двадцать монахов и трое мирских братьев умерли и выжили только аббат и двое других братьев. В приорстве августинцев Бодмине выжили только двое каноников, чтобы рассказать затем об этом; аббаты Хартленда, Тевистока и Св. Николая Экзетерского, все погибли, последний монастырь потерял двух глав друг за другом.
Чума достигла Лондона в начале ноября – «примерно на День всех святых». Она унесла с собой крупного финансиста Сэра Томаса Палтни, который четырежды избирался мэром и построил приходскую церковь Литтл Ол Хэлэуз на Темз стрит, дядю принцессы Джоанны Кентской, лорда Уэйка из Лид-дела, четырех старост компании золотых дел мастеров и аббата и 26 монахов Вестминстера. Прилегающий к нему госпиталь Св. Якова остался без обитателей, все братья и сестры умерли; возможно, подобно храбрым монахиням в Отель Дье в Париже, «обращаясь с больными со всей любезностью и сдержанностью, оставив весь свой страх»[378]. Из братии епископа Рочестерского умерли 4 священника, 5 оруженосцев, семь прислужников, шесть пажей и десять слуг. Суды Королевской Скамьи и Общих Тяжб пришли в бездействие; парламент, созванный на январь, был распущен на неопределенное время. Всю зиму чума бушевала на наводненных крысами улицах и аллеях, пока, унеся почти половину населения, «благодаря вмешательству Святого Духа на Пятидесятницу она не ушла». «Кладбища, – писал хронист, – не были достаточно большими, и поэтому поля должны были приютить умерших... Мужчины и женщины несли своих собственных детей на плечах в церковь и сбрасывали их в общие могилы, из которых простиралась такая вонь, что вряд ли кто-нибудь смел подойти». Участок земли рядом со Смисфилдом, выделенный епископом Лондонским для захоронения умерших, получил имя кладбище «прощения»; другой, прямо перед северной стеной города, купленный защитником Эгильона, сэром Уолтером Мэнни, был подарен картезианской обители, которая должна была стать местом Чартерхауса и крупной лондонской школы, которая все еще носит это имя.
