Шемански в рывке начал на 5 кг выше, чем Власов… чтобы по возможности остановить этого русского… К сожалению Шемански, Власов положил конец этой браваде…
Напряжение образовалось вокруг борьбы за места после Власова, но была еще немаловажная деталь – возможность улучшения Власовым своих рекордов. Зрители сидели, затаив дыхание, как на рождественском представлении, и тесно было примерно так же, как на подобном представлении. Русский играючи поднял первый вес. Крики восторга взлетели к потолку, как на корриде. Но это был лишь шепот по сравнению с тем, что произошло потом…"
"Изблевал хулу" или "изблевал яд злобы своей" – так говорили в старину о такого рода красноречии.
Я на две трети сократил отчет: он оскорбителен для атлетов в тех двух третях. Но даже если бы привел его буква в букву, из него не составишь представления о чемпионате. Такое ощущение, будто коверный, кривляясь, хочет рассмешить публику любой ценой – иначе хозяин антрепризы вышибет его.
Недостойный тон отдельных .газет противоречил отношению публики, ничего общего не имел с ним. В подобных репортажах сквозило нечто от полупрезрения и снисходительности, от отношения к силовому спорту, как к ремеслу низшего порядка. Для таких "знатоков" тяжелая атлетика была занятием малодостойным. Аристократические теннис, гольф, кое-какие виды легкой атлетики, плавание как бы укоряли в убожестве вкусов участников и приверженцев "железной игры". От циркового манежа сложилось представление о них, как о надутых толстяках с усами и в полосатых трико, нахрапистых хвастунах силы: сила есть-ума не надо…
В тоне газет проявлялись не только заносчивость и высокомерие так называемых образованных слоев общества, но и жестокость обывателей.
В этой большой игре сильных есть страстное изящество и благородство. Пороки же большого спорта – не пороки самой игры. Спорт лишь отражает болезни, несуразности самого общества. Тут все в соответствии с русской поговоркой: "Каков поп, таков и приход".
Не верю, что подобное зубоскальство,
неуважительность к человеку по вкусу шведским читателям.
И еще я убежден в разрушительности бездумного подчинения. Хочет или не хочет этого человек, но бездумное подчинение превращает его в носителя зла, надежду и опору зла. Именно эту идею я и вложил спустя много лет в повесть "Постулат философии". В ней я задался целью исследовать, выражаясь языком науки, генезис подчиненности, неизбежность превращения ее в насилие, зло, несмотря на все личные достоинства носителя подчиненности, даже гуманность и личную порядочность.
В сущности, бездумная подчиненность смыкается с насилием другого постулата, который оставляет и оставил по себе смерть и горе: "Верую, не разумея". Фанатизм веры без разума, без отчета в логике идей, пути этих идей…
Круг замыкается. Снова сила. Снова разные знаки этой величины.
Справедливость силы…
Глава 186.
Стокгольмский чемпионат оказался последним в короткой, но блестящей карьере Александра Курынова. Он выиграл его в изнурительной, равной схватке с венгром Хуской.
С Сашей я познакомился, если не изменяет память, в 1958 году на чемпионате СССР в Донецке (бывший Сталине). Нас тогда было трое юнцов, крепко поднажавших на рекорды страны и чемпионов: Виталий Двигун, Александр Курынов и я (Двигун – чемпион Европы 1960 года в полутяжелом весе).
Я сдружился с обоими. Однако с Александром судьба свела особенно близко и спортивной общностью путей. В сборную он был зачислен на год позже и впервые по-серьезному выступил в Риме, на Олимпийских играх 1960 года, не считая победы на европейском чемпионате в Милане.
Рим… "Мы были юны в последний раз!.."
В ту пору не было прославленней смуглого красавца Томми Коно – гордости американской тяжелой атлетики и его опекуна – Роберта Хоффмана. Сколько ни пытались сломить Коно – он все равно побеждал либо за несколько дней до поединка (с сомнительным исходом) откочевывал в другую, совершенно безопасную для него весовую категорию,– и опять-таки побеждал. Коно с одинаковым успехом выступал в легкой, полусредней, средней и даже полутяжелой весовых категориях. Взять верх над ним не удавалось лучшим из лучших атлетов 50-х годов, и доказательство – восемь триумфов Коно на мировых пробах силы. А какие атлеты наседали!
Коно побеждал изящно. Казалось, борьба развлекает его. С каким трепетом я брал у него автограф в июне 1955 года, в первый приезд американцев к нам! Многомедальный бесстрашный Коно с гордым прозвищем Железный Гаваец. "Повелитель рекордов" – так писали о нем.
Александр сломал Коно в ночном поединке на помосте "Палаццетто делло спорт". То утро он встречал уже знаменитостью. Помню его сразу после возвращения из зала: осунувшееся лицо, черные разводы под глазами, непривычно тонкая кожа – изможденность от поединка, сухота губ и глаза – неуверенность счастья. Коно сказал тогда репортерам: "Курынов – страшный штангист".
О славе Курынова свидетельствуют приглашения. Не сборную команду страны, а его зовут на международные турниры. Мы вместе отработали на юбилее британской тяжелой атлетики в Лондоне летом 1961 года (там и "откушали" на банкете "салат из фруктов – Власов" и "крем – Курынов" – так значилось в солидной росписи меню).
Год спустя снова "закатили гастроль" (выражение Саши), на сей раз по Франции и Финляндии. Случай едва ли не единственный для советского спорта тех лет. Обычно выезжали только командами, а тут все выступление – два атлета. И я не помню, чтобы в залах пустовало хоть одно кресло, даже в богатом на зрелища Париже люди стояли в проходах, за кулисами, у сцены. Ощущение жара их дыхания, близости…
Курынов пачкой выдает мировые рекорды. Орден, медали, призы, почтение газет – все знаки внимания. Именно с Александром мы оказались делегатами XIV съезда ВЛКСМ.
Я был уверен в его победе и на Олимпийских играх в Токио, если бы его сохранили для сборной. Это доказывает результат победителя и характер борьбы. Помню тот день. Куренцов отработал вместо Курынова. Хороший результат для первой пробы – серебряная медаль. Я перекидывался в "дурака" с Вахониным, когда Воробьев обрушился на Куренцова с попреками за "серебро". Я терпел до тех пор, пока Воробьев не заявил: "Тебя и в сборную не следовало брать, "загорал" бы дома!" Тут меня прорвало. Я напомнил Воробьеву его серебряные и бронзовые медали – что в них позорного? Результат Куренцова для первого боя с такими опытными соперниками совсем не постыдный.
По итогам чемпионата страны Куренцов был первый – все права на олимпийское выступление. Курынов уступил очень незначительно, но опытностью превосходил всех соперников – четыре золотые медали первого в мире атлета в полусреднем весе. И какие победы! В спортивном бою его всегда отличала стойкость.
Неприятности ударили по Курынову более чем чувствительно, если принять во внимание, что выступал он хронически больным. Скачки кровяного давления сказывались на его способности вести тренировки, а он их вел. И сколько я его помню – это улыбки, смех, шутки…
Для отпора соперникам необходимы массированные силовые тренировки, но их ему не позволяло здоровье. И в таких условиях он побеждал не только на Олимпийских играх в Риме, но и на чемпионатах мира 1961, 1962, 1963 годов, а также возводил и классные мировые рекорды.
Я надоедал ему разговорами о силовых тренировках. Я видел: вот-вот соперники выйдут на его результаты. Но был прав он, а не я. Он бы разрушил себя еще быстрее подобными нагрузками. Без преувеличения можно сказать, что Александр побеждал природной силой, лишь слегка подтянутой работой с тяжестями. Он был уязвим в силе ног, а руки и особенно спина – превосходны! Нездоровье отнимало у него возможность изменить силу ног: нужны были все те же мощные нагрузки. Вот на этом он и был, что называется, пойман. Надо отвечать силой, а он не в состоянии вести нужные тренировки. Мы были дружны. Не день, а много-много дней и недель провели с глазу на глаз. Думаю, беды, которые по-прижали меня при уходе из спорта, отозвались и на нем. Кое-кто не мог простить ему дружбы со мной. За строптивость мне спуска не давали. Куда там "железу", оно и близко не гнуло так, как эта тупая и увязчивая месть разного рода взматеревших "присыпкиных", густо усыпанных званиями, титулами, дутыми научными степенями. Точь-в-точь как у Саши Черного: "Взматерели дождевые черви…"
