Эндерсон, Эшмэн, Брэдфорд, Шемански, Зирк, Генри, Губнер – не все, конечно, равнозначны по силе и месту в мировой тяжелой атлетике, но так сложилось, моими соперниками оказались они. Все до единого – американцы.

В те годы атлеты других стран в тяжелой весовой категории очень уступали нам. Поэтому речь идет в основном об американских атлетах. О той волне могучих американцев, которых вынесла на помост страсть к высшей силе, борьба за силу, надежда утверждать эту силу. Я испытывал их неослабный натиск все годы в большом спорте, кроме последнего. Но и тот, последний, в Токио, явился последним и для американцев (всего раз, начиная с 1960 года, чемпионом мира среди атлетов сверхтяжелого веса станет американец – Д. Дьюб).

Высшее выражение силы всегда итог предельного напряжения, беспощадных тренировок и героического волевого подъема. Для Сандова или Гаккеншмидта рекорды являлись тем же, что наши – для нас и новые – для грядущих поколений: всегда рекордами! Независимо от цифр. Время не умаляет силу. Силу взламывания преград в новое, опрокидывания почтении, благоговении и смирения.

Время. Рекорды. Пределы силы. Отношение к весу, иначе говоря, решимость, с какой берется вес и на тренировках, и на соревнованиях,– вот важнейшая часть силы, сознание силы. Безусловно, от этого и зависит степень задействования мышечной ткани. В этом и проявляется фактор времени.

Я не пишу о классных атлетах Польши и Венгрии тех лет, о других незаурядных чемпионах. Я стараюсь проследить по возможности историю высшей силы. Пока еще детство, если не младенчество этой силы…

Я быстро поднимался в силе, очень быстро.

На первых соревнованиях в декабре 1953 года (штангу я тогда впервые взял в руки) выжал 85 кг, вырвал 80 и толкнул 95 кг (на грудь взял 105, но с груди не толкнул).

Уже в январе 1954 года, то есть через месяц, выжал на десять килограммов больше.

Через месяц я прибавил к жиму еще 10 кг и поднял 105 кг. В толчке я зафиксировал уже 115 кг. Зато в рывке прибавил мало – всего 5 кг. Чуть более чем через полгода выжал 115 кг, вырвал 107,5 и толкнул 140 кг. Силу набрал, несмотря на невозможность тренировок во время студенческой практики и летнего отпуска. Если учесть экзаменационную сессию, я не тренировался с мая по сентябрь.

Итак, за десять месяцев, а точнее за шесть, увеличил результат в жиме с 85 до 115 кг, в рывке-с 80 до 107,5 и толчке – с 95 до 140 кг.

Рост силы продолжался столь же энергично. Уже в декабре 1956 года выхожу в жиме на 142,5 кг, рывке– 130, толчке– 180 кг.

Следующий шаг мог быть только во всесоюзные рекорды (мировые принадлежали Эндерсону и представлялись мне волшебно-недоступными).

Я набрал силу для этого за три года, но поскольку прекращал тренировки каждый год с мая по сентябрь, да еще пропускал зимой месяц на экзаменационную сессию, и в году очень часто не поспевал на тренировки из-за вечерних лекций или лабораторных занятий, а то и различных военных нагрузок (до четвертого курса был рядовым, с четвертого и до выпуска из академии – лейтенантом), то эта сила сложилась за какие-то два года.

Рост силы был внушительный, просто ураганный. Энергия переполняла меня. И еще я был постоянно влюблен. Я ухаживал за женщинами непрерывно, до самой женитьбы. Влюбчив был до крайности. Вспыхивал чувствами мгновенно, наверное, быстрее пороха…

Каждый день озаряли сила, любовь и академическое братство. Мне нравилось учиться, нравились юные и молодые люди, которые окружали меня.

Я просыпался утрами – и казалось, солнце разгорается в груди. Благословенные дни молодости…

"Чудо веры лучше бытия…"

До чемпионата мира в Варшаве я участвовал в трех международных турнирах: Приз Москвы 1957 года, I летняя Спартакиада дружественных армий в Лейпциге (28 сентября – 1 октября 1958 года) и Приз Москвы 1959 года.

На первых международных соревнованиях я выступал больной: Москву, как и весь мир, поразила тогда эпидемия "азиатского" гриппа. Мне "повезло" заболеть в канун соревнований. Однако не грипп отравил мышцы – страх. И даже не страх перед заданными весами или соперниками, а непреодолимая оторопь перед необычностью обстановки. Я привык к тесной комнатенке с двумя помостами впритык – таким был спортивный "зал" ЦСКА тех лет на Ленинградском проспекте (нынешняя раздевалка баскетбольного зала). А тут необъятность лужниковского Дворца спорта. Я сомлел в ней. Спас от позора врач сборной, списал по болезни с соревнований.

Мне нравилось тренироваться, нравилась сила, а выступать… Я считал это ненужным. Я крепнул, сила радовала, я становился другим – зачем сравнения мускулов? Видел в этом нечто балаганное, рассчитанное на дурной вкус, нетребовательность воспитания. А сила все прибывала и буквально насильно затаскивала меня в круговорот турниров.

В Лейпциге тренер поставил задачу: обойти результат победителя чемпионата мира Алексея Медведева. Чемпионат в Швеции только закончился. Из Стокгольма в Лейпциг прилетели участники чемпионата – мои соклубники Стогов, Минаев, Ломакин, Воробьев. 28 сентября днем в "Конгрессхалле" соревновались атлеты тяжелого веса. Я опять сплоховал: в сумме троеборья не дотянул до заданного 5 кг. Не только из-за скверного владения собой. Повязала боязнь новой травмы. Второй призер соревнований отстал от меня на 50 кг в сумме троеборья.

На Лейпцигской спартакиаде я опасался за сустав: не пускает в глубокий "сед". И вообще побаивался травм. Еще бы, в 1955 году повредил плечевой сустав – буквально разнес его, в 1957 году досталось позвоночнику, в 1958-м – коленному суставу, затем порвал паховые связки.

Через страх переполз спустя два месяца после соревнований в Лейпциге на командном чемпионате СССР. Тогда в Горьком я перекрыл победный результат Медведева на чемпионате мира 1958 года. Но это явилось лишь превосходством формальным. Медведев на матче сборных команд США и СССР в тот сезон выдал сумму 507,5 кг-свой самый "тяжелый" результат. Но тот год оказался и последним, когда кто-либо выдавал результаты по сумме трех движений лучше моих: с будущего года (1959), когда я стал чемпионом мира, исключая последнюю схватку с соперниками в Токио (1964), я нигде и никому не проигрывал и за всю свою спортивную жизнь ни разу не получал нулевой оценки. И тогда, в Токио, я ушел с помоста, имея в таблице мировых рекордов три из четырех фиксируемых. Очень трудно не знать поражений. Я не знал их, и то единственное, в Токио, по-своему было победой. Я уступил золотую медаль, однако в бою, который дал мне два новых рекорда и неофициальную сумму троеборья выше победной, "золотой", а в соревнованиях олимпийского достоинства это очень сложно – выдать серию рекордов.

15 апреля 1958 года на чемпионате СССР в Донецке (мой собственный вес тогда– 112,4 кг) я повредил левый коленный сустав – огрехи освоения нового стиля в толчке. Из Донецка вернулся с загипсованной ногой. Через 29 дней гипс сняли. Пропуск в тренировках солидный (и в занятиях на пятом курсе академии – тоже). Чтобы не только сохранить, но и умножить силу рук, я стал гонять себя в жимах на параллельных брусьях с привязанными к ногам тяжестями в 120-130 кг по пять-шесть раз в одном подходе. Это очень развило "жимовые" мускулы.

Для выздоровления и восстановления крепости связок требовалось время. Сустав "протестовал" против нагрузок. Однако 14 августа я выиграл чемпионат Вооруженных Сил. Ни о каком порядочном результате мы с Богдасаровым и не помышляли. Лишь бы обеспечить зачет команде Московского военного округа.

Пожалуй, первым среди наших атлетов я освоил на уровне мировых рекордов толчковый стиль "низкий сед". Этот способ взятия веса на грудь широко и очень успешно практиковали американцы. Понаблюдав за их выступлением и тренировками в Москве летом 1955 года, я решил освоить этот новый стиль как несравненно более экономичный. Учиться было не у кого. Пробовал. Привыкал. На травмах постигал секреты. Надо сказать, что овладел новым толчком в считанные месяцы. Приблизительно тогда же выучился на этот способ выполнения толчка и Курынов.