На миг Мите померещилась Леська – ее простоватое, курносое, усыпанное веснушками лицо… мертвое. Глядящее на него сквозь толщу воды, а потом медленно растворяющееся в темной глубине. Митю передернуло.

– Я не волочусь за горничными! – сквозь зубы процедил он.

– И верно! – с энтузиазмом согласился Урусов. – Все больше восхищаюсь Аркадием Валерьяновичем: вот что значит правильное воспитание!

– Петр Николаевич… – Митя замялся. – Вы ведь постоянно там, в полицейском департаменте… Отец… как думаете, он понял, что там, на площади… варяги… поднятые мертвецы… – и наконец выпалил: – Что мертвецов поднял я?

Про то, что сперва он этих мертвецов нарубил из живых варягов, спрашивать не стал – не докажут! Он там не один был, так что даже такой мастер сыска, как отец, ничего не докажет!

Урусов снова остановился, посмотрел на Митю и тяжко вздохнул.

– Митя… – с явной осторожностью подбирая слова, начал он. – Неужели вы и впрямь думаете, что… ваш отец… не понимал, кому дает свое имя и кого ему придется воспитывать?

Митя снова некоторое время смотрел на Урусова недоуменно. И тоже вздохнул. Тоже тяжко.

– Петр Николаевич… Отец не брал меня на воспитание! Он меня… как говорится, породил! В законном браке с моей матушкой, малокровной княжной Морановной. После трех лет супружества.

И тут же осекся, увидев, как взгляд Урусова становится жалостливым.

«Теперь он решит, что мама отцу изменяла! – безнадежно подумал Митя. – А что еще он может подумать, ведь полукровок не бывает. Кровные рождаются лишь в союзе двух Кровных, а значит, раз я могу поднимать и упокоивать мертвецов, да еще в таких количествах… мой отец никак не может быть моим отцом. Ну а иной вариант… слишком… скажем так, овеян древностью, чтоб о нем задумался здравомыслящий человек. Пусть даже из Кровных».

– Я уже говорил вам, Митя, что мое уважение к Аркадию Валерьяновичу остается неизменным. Верю в его благородство и понимаю, что только исключительные обстоятельства… – Урусов сбился и вместо продолжения сделал пару жестов, видимо обозначающих уважение, веру, понимание и прочие его деликатные чувства.

«Еще какие исключительные!» – Митя безнадежно махнул рукой и побрел дальше. Его приподнятое настроение угасло окончательно.

– Насчет вашего батюшки я бы волновался в последнюю очередь. – Урусов снова придержал его за плечо.

– Извиняемся душевно, Дмитрий Аркадьевич… Здравия желаем, ваше благородие княжич Урусов… – мимо, кланяясь и отдавая честь, протопал строй городовых.

Митя даже знал, куда они идут – на учебу. Небольшие школы, или, если угодно, курсы для городовых существовали раньше только в Петербурге и Москве. Попытка ввести нечто похожее в губернии натолкнулась на сопротивление – городовые отчаянно блажили, не желая становиться «курсистками». Не менее отчаянно сопротивлялись и те, кого отец решил обязать к преподаванию – все тот же Урусов, местный адвокат Гольдштейн и лекарь-трупорез из мертвецкой при главном полицейском участке: мрачный, сильно пьющий, без единой капли Мораниного дара, но с изрядными знаниями и опытом. Сопротивление отец подавил быстро и решительно. Городовых пообещал попросту выгнать без выслуги лет, если кто на учебу не явится. Первые занятия начал вести сам. С Урусовым надавил на известную добросовестность Кровных при исполнении взятого на себя долга, адвокату – больше всех не желавшему иметь дело с городовыми, как с постоянными нарушителями прав его подзащитных – поставил на вид, что тот не имеет права на упреки, коли сам откажется законам и правилам обучать. Ну а трупорезу добавил жалованье.

Через неделю занятий сопротивление как новоявленных преподавателей, так и обучаемых сошло на нет. Сейчас городовые топали на занятия с некоторым даже энтузиазмом. Правда, они пока не знали, что закончат курс не все: занятия помогут избавиться от самых тупоумных и берущих не по чину. Но этот последний урок господам городовым предстояло постигнуть к концу курса.

Митя мрачно усмехнулся им вслед.

– А на чей счет мне волноваться, Петр Николаевич? – спросил он.

Урусов молча указал взглядом на губернаторский особняк на противоположной стороне улицы, а Митя в ответ покосился на него с опаской. Он… что-то знает?

После варяжского набега губернский Екатеринослав, и без того постоянно строящийся, буквально кипел. Набережная, разбитая обстрелом с пародраккаров, ремонтировалась с размахом – земляные склоны обкладывали камнем, а башни для береговых паропушек надстраивались. Но и в практически не затронутом набегом центре строительство шло вовсю – будто после налета и последовавшего за ним шествия мертвецов через весь город жители разом спохватились и принялись превращать дома и конторы в настоящие крепости. Кирпичные заводы работали денно и нощно, однако на всех кирпича все равно не хватало, и отчаявшиеся заказчики даже снизошли до заводика в отцовском имении, которое еще недавно обходили десятой дорогой. И каково же было их удивление, когда бледный, но решительный управляющий Свенельд Карлович Штольц заломил совершенно несусветную цену. Покупатели сперва смеялись, потом ругались, а недавно настороженно притихли, когда подводы из отцовского имения потянулись к губернаторскому дворцу.

И вот теперь суетливый подрядчик, похожий на круглый пирожок, наряженный в потертую пиджачную пару, метался туда-сюда вдоль стены, которую троица рабочих выкладывала кирпичом. Его, Митиным, кирпичом, с выдавленным в центре знаком мораниного серпа. Митя почувствовал, как губы растягиваются в довольной улыбке. Работа закончится, и сгорающие от любопытства местные дамы ринутся к губернаторше на чай. А та, наслаждаясь своей ролью первооткрывательницы и законодательницы мод, сперва изведет бедняжек намеками и недомолвками и наконец выложит, что кирпич из имения господина Меркулова – подумать только! – лучшее средство против восставших мертвецов.

И вот тогда… тогда… Придет наконец время его триумфа! Митя на миг зажмурился, представляя длинную очередь заказчиков, в три кольца обвивающую их имение, и выезжающую оттуда вереницу подвод. Тревожную мысль, что необыкновенные свойства кирпича он выдумал в разговоре с губернаторшей и что будет, если такой облицованный дом и впрямь попытаются взять штурмом мертвецы, Митя безжалостно гнал. Орду мертвецов поднял он и делать это вновь не собирается. А один-двое восставших естественным путем не-живых ни в какой в дом не проберутся. Городовые их шашками с серебрением посекут – их нынче и этому учат.

Кладка поднялась уже на высоту человеческого роста, под самые стрельчатые окна. Словно чувствуя Митино нетерпение, подрядчик бурно жестикулировал, подгоняя работников, и нервным взмахом пухлой руки шуганул глазеющего мальчишку. Тот презрительно сплюнул сквозь зубы и неспешно направился прочь, всем видом демонстрируя, что вовсе ему и не интересно… А затем вдруг стремительно метнулся к тачке с кирпичами, ухватил с нее что-то и ринулся бежать!

Пронзительно завопивший подрядчик, тряся пухлым чревом, ринулся в погоню, но юркий мальчишка метнулся через дорогу. Проскочил перед запряженной двуколкой… Напуганные лошади встали, коляску мотнуло, разъяренный кучер попытался достать мальчишку кнутом, но тот увернулся и помчался дальше. Едва не врезавшийся в борт коляски подрядчик погрозил вслед мальчишке кулаком и побрел обратно. Юркий пацаненок обернулся на бегу, скорчил рожу и с гиканьем пронесся мимо Мити, прижимая к груди украденный с тачки… кирпич? Мальчишка украл кирпич?

– Я давеча имел честь быть приглашенным на чай к ее превосходительству… – не обращая внимания на забавное происшествие, продолжал Урусов.

– Фасад же кладут, какие гости! – Митя обернулся, тут же позабыв о мальчишке и странной краже кирпича.

– Леокадия Александровна полагает, что легкий налет кирпичной пыли в некоторых сортах чая вовсе и незаметен, – очень серьезно ответил княжич. – Да и трудно, знаете ли, думать о вкусе чая, когда тебя так восхваляют. Восторгаются мужеством, столь необычным при общей слабости Крови, – явно цитируя, протянул Урусов.