– Пётр, ну это же… Что скажут люди? – Давид встал и начал расхаживать вдоль окон. А я уже и забыл, как скрипит этот паркет. Так противно, пронизывающе, как февральский ветер. Брат словно нарочно подражал манерам отца, копировал его мимику, высокомерный тон, легкое пренебрежение к остальным. Конечно… Он же был из графьёв… Правда, выяснилось это случайно, и когда старику было за шестьдесят, а то Алку бы сослали в институт благородных девиц, а нам с Яриком дорожка лежала в кадетку.

– Ой, Давид, а не ты ли женился на той, что выбрал папенька? Что-то любви я там бурной не припомню, тот, будучи в глубоком маразме, привел тебе старую деву, а ты готов был на все, лишь бы выслужиться перед стариком,– рассмеялся я, вспомнив тонкогубую серую мышь с бородавкой меж бровей. Страшная, как моя жизнь. Зато из рода весьма дворянского. Кровь, видите ли, голубая! Отец под конец жизни с катушек слетел, а совсем худо стало, когда умерла мама. – И где же твоя жаба? Почему не настрогали детишек с кровью голубенькой?

– Мы развелись, ты же знаешь. Но я всё равно считаю…

– А мне срать, что ты и как ты там считаешь! – откинулся на спинку стула и закурил, даже не поднимая глаз. – На хуй иди со своими причитаниями, лекциями и моралями. А требовать ты будешь талон в районной поликлинике, если ещё раз сунешься в мои дела. Ферштейн?

Давид застыл. Дернулся от матерных слов, которых терпеть не мог, но проглотил. Боялся обернуться, чтобы я в глаза его не смог заглянуть. А мне не нужно было. Я его с детства знаю. Таких нужно держать на виду, в строгаче, и пугать постоянно. Вот и сейчас он дрожит, а сам на прислугу косится, что стала свидетелем его позора. Эх, зря не приезжал, прав был Ярик, тут целый спектакль. Одни только высокопарные монологи чего стоят.

Да нет, не было у меня ненависти к брату. Принятие, смирение. Терпел. Мы его с Яриком не гасили, не били, относились, как к Маугли. Вот только я терпеть не могу, когда на меня смотрят свысока, не имея на то оснований.

– Так, вроде, и ты решил жениться? – этот смертник всё не унимался. Стал ко мне спиной, смотря в даль бесконечно-белого снежного полотна. – И снова Куликовы… Ты, наверное, не знаешь, но спёкся ваш мануфактурщик. Пустой, как барабан. А вот для чего тебе это, Пётр? Свое имя ты уже увековечил, тебя боятся, уважают, трепещут. Часть политиков кормится с твоей ладони, как воробушки, а другая часть мечтает. Ну, так зачем тебе все это? Или, быть может, в этой «сделке» нет делового контекста? Быть может, у тебя появилось сердце?

– Не твоего умишка дело, Давид. Не твоего, – встал, бросил салфетку и махнул охраннику, что топтался за дверью – Вещи соберите, сегодня я буду ночевать у себя дома…

Глава 9

Арина

Ноги промокли насквозь. Смотрела на развалившуюся замшу ботинок и рыдала в голос. Брела по узкой тропинке между гаражами и завывала. Мне было плохо, больно, холодно и до ужаса обидно. С каждым днём эйфория свободной жизни таяла, уступая место реальности.

– Куликова! – вопль менеджера кофейни до сих пор стоит в ушах. – Ты уволена!

– Павел Геннадьевич, почему? – стиснула челюсть и застыла у порога, преграждая путь начальнику. Он пыхтел, рассыпал искры ярости, пытаясь испепелить меня взглядом. А я этого уже насмотрелась… За месяц меня уволили из семи мест! Из семи! Ресторан, кафе, кофейня в торговом центре, пиццерия, шаурмичная на вокзале, курьерская доставка! Меня отовсюду выписывали традиционно на третий день… А сегодня это все так осточертело, что я даже с места не сдвинулась. – Почему? Я не опаздывала, не грубила, чаевые в карман не складывала. Так что случилось?

– Куликова, мне проблемы не нужны, – вдруг зашептал менеджер, озираясь по сторонам, будто за нами могло следить ФСБ. – Убирайся, чтобы духа твоего не было. Пожалей людей, что здесь работают. Они все студенты, пошедшие работать не назло богатому папке, а потому что жрать что-то нужно. А у меня, Куликова, трое детей! Трое! Пожалей их…

– Вам сказали меня уволить? – догадка вспыхнула в сердце угольком. Черт! Почему я об этом раньше не подумала? Почему?

– Убирайся! Немедленно! – он вскинул руку и вложил мне в ладонь мятую банкноту. – Это все, что я могу для тебя сделать.

Я до сих пор сжимала эту тысячу, ощущая, как бумага размокает от испарины. Меня будто парализовало. Двигалась как робот, перла по сугробам, только бы добраться до дома.

Взметнула на второй этаж, открыла дверь и ввалилась в тепло квартиры. И запах сырости, и сушеная смородина стали такими родными, уютными.

– Ариш? – шмыгающая носом Света вышла в коридор и захлопала глазами. – Раздевайся немедленно. Что с твоими ботинками? Ты что, так шла? Почему не позвонила? Я бы принесла тебе на станцию обувь.

А мне было стыдно… Не могла позвонить, баланс на телефоне дразнил минусом, а налички осталось столько, что нужно было выбирать – либо отдать ее подруге, либо иметь возможность пользоваться гаджетом. И я выбрала первое.

– Держи, – разжала пальцы и отдала изжульканную купюру подруге. – Прости, я тут все замочила.

– Арина… – Света буквально сдирала с меня мокрые по колено джинсы, носки, убрала на батарею дорогие, но совершенно не подходящие к прогулкам ботинки, а потом и меня оттащила в ванную. Усадила на бортик, включила прохладную воду и с каждой минутой повышала температуру. Проржавевший кран брызгал во все стороны, но подруга продолжала согревать меня.

– Меня выгнали. Меня опять вышвырнули, Свет.

– Арин, а может, это не совпадение? Может, это отец пытается тебя так домой вернуть?

– Свет, все, что делает отец – шлет слезливые сообщения. Уговаривает вернуться, просит прощения, обещает, что скоро все изменится. А проблемы мне доставляет другой…

– Ты думаешь, это Ястреб? – охнула подруга, врубая горячую воду. – Арин, я, конечно, ничего не хочу сказать, но тебе не кажется, что это перебор? Не то чтобы я не верила тебе, просто не бывает такого. Ну не бывает! Мужчины добиваются женщин, да. Но чтобы гонять их, как зайцев… Арин, ну это же бред какой-то? Я почитала про Ястреба, он вполне серьезный мужчина, благотворительностью занимается, за одним столом с людьми высокого полёта сидит. Такие думают о том, как бабки свои преумножить или жениться выгодно, а не о том, как бы уволить строптивую девчонку из кофейни «Рыжий Кот».

– Света, моя жизнь полностью превратилась в бред, – вынырнула из ванны и бросилась в комнату. Закуталась в плед и плюхнулась в раскладное кресло, служившее мне кроватью.

Не обиделась, нет. Не имею я права обижаться на её слова, ведь Света осталась последней, кто не отвернулся. Сестра за этот месяц даже не позвонила, ни одного СМС, а на мои она сухо отвечает или вообще смайликами отделывается. Изредка захожу в её соцсети, куда она тоннами сливает фото. Лара успела и на горных лыжах покататься, и задницу погреть на Сейшелах, и на рауте помпезном блеснуть. Красивая, сытая, не отягощённая необходимостью выживать.

А может, так и надо?

Ведь проще было бы? Подписала бумажку в ЗАГСе, и свободна на всю оставшуюся жизнь. А мои принципы несут только слёзы, обиду и бесконечное ощущение униженности.

– Понимаю, ты мне не веришь… Но я чувствую, что это он. Знаю.

Весна в этом году не торопилась вступать на наши промёрзшие земли. Пурга, бесконечные снегопады, сменяющиеся оттепелью, и пронизывающий ветер. Смотрела на пушистые макушки высоченных елей, следила за их покачиванием и пыталась успокоиться. Наверное, я бы тоже не поверила. Ну кто я такая? Зачем я ему? А быть может, Света права? И я это всё надумала себе?

Он взрослый, богатый, совращенный властью и вседозволенностью, неужели ему просто нечем заняться? Неужели он ищет меня по всем забегаловкам города? Нет… Мне точно пора к врачу.

– Ешь давай, принцесса, – легко рассмеялась Светка и поставила на тумбу тарелку. Мне хватило лишь одного взгляда, чтобы захлебнуться слюной. Румяный ароматный круассан был начинён листьями салата, блестел соусом и дразнил уголком высунувшейся красной рыбы. – Тебе силы нужны, чтобы искать работу дальше.