– Она ещё учится! – не унимался отец.

– Либо так, либо никак иначе.

– Но Лара… – я обернулась, смело смотря в лицо своему зверю, что, оказывается, пришел по мою душу. Все картинки вчерашнего дня забегали перед глазами. И его взгляд, пронизывающий меня сквозь снующую толпу, и то навязчивое чувство слежки, что не покидало весь вечер, и то нелепое приглашение на танец. – Я не выйду за вас. Мы незнакомы, вы совершенно чужой для меня человек! Вы что такое говорите?

– Арина, – он вдруг сделал шаг навстречу. Казалось, реальность стерлась, растворилась. Нас было только двое. Не слышала ни скулежа сестры, глотающей слёзы, ни пыхтения отца. Видела только его оскал. Угрожающий, опасный. – Я всегда получаю то, чего хочу. Всегда!

– Нет! – заорала я во все горло, надеясь, что он решит, что я чокнутая, но тот даже глазом не моргнул. Только оскал свой пропустил, отчего дышать стало нечем.

– Всего доброго. Спасибо за ужин, было бесподобно. Повторим как-нибудь?

– Папа! – Ларка со всей дури шлепнула меня по голове и рванула вниз. – Что он говорит? Почему Арина? Мы что, банкроты? Ты поэтому меня отстранил от всех совещаний?

– Лара, уймись! Не до тебя мне!

– Сука! Какая же ты сука, сестра! А я всё думаю, почему ты так отчаянно сопротивляешься моему счастью? Мораль читаешь, о свободе вкусной, но бедной рассуждаешь, да? – взвизгнула она и бросилась в мою сторону. Её острые ногти вцепились мне в шею, сжались, и боль растеклась по коже. – Где ты его подцепила? Где? Говори! Такие жеребчики не выбирают наобум, для них это подобие сделки! И не смотри тут на меня тупым оленем, Арина! Говори! Что? Трахались где-то?

– Лара! – взвыл отец, оттаскивая обезумевшую дочь. – По комнатам, быстро! И чтобы до утра я никого тут не видел!

Я поскакала первой. Взлетела на третий этаж и захлопнула дверь прямо у носа сестры, повернула ключ и застыла.

Слышала её вой, стук в дверь и тонны ругательств. Она орала, сыпала проклятьями, будто в том, что произошло, была моя вина. Но ведь её не было?

Кто ты такой, Ястреб? Почему я? Мало девушек в этом городе, готовых отдаться тебе по собственному желанию?

На глаза попался Ларкин планшет, оставленный на кровати. Разблокировала, натыкаясь на бесконечное количество статей о его загадочной персоне. Искала что-то чернушное, подлое, гадкое, чтобы утвердиться в своих подозрениях, но все было чисто. Практически стерильно!

Сказочно богат, немыслимо влиятелен. Под его именем числились заводы, банки, пароходы. Его загребущие лапы по локоть увязли во всех сферах, причем масштаб совсем не областной, а скорее федеральный. И мне жутко стало…

Ощущение того, что он знает цену словам, обещаниям – лупило прямо в виски. Боль сковала череп, руки тряслись, и я просто не могла найти себе места. Бродила из угла в угол, воткнув в уши наушники, чтобы не слышать истерику сестры.

И стало даже интересно, из-за чего она рыдает? Что мы – банкроты? Или потому, что ей впервые предпочли меня?

Лара всю жизнь получает то, что хочет. Ну не было ни единого исключения из правил. Родители баловали старшенькую, верили её слезам, оправданиям. Не помню ни единого раза, когда та получила хоть одно наказание. Нет!

Но в душе не было ни радости, ни злорадства. Сначала мне было страшно за дуру-сестру, а теперь мне очень страшно за себя.

С этими мыслями и заснула.

Мне снилось что-то тяжелое, мрачное.

Я словно путалась в липкой паутине, и с каждой попыткой выпутаться увязала только глубже! И лишь когда дышать стало совсем нечем, мои глаза распахнулись.

Вскочила с кровати. Кожа была влажной от испарины, а в голове – бардак. Мысли хаотично бились о черепную коробку, не желая подчиняться разуму.

Дышала. Глубокий вдох, медленный выдох. Вдох… Выдох…

И лишь спустя несколько минут комната стала обретать реальные очертания.

На часах было семь утра, в доме стояла странная тишина. Быстро приняла душ, собрала сумку и тихо прошмыгнула на лестницу. Дверь в комнату сестры была приоткрыта, я заглянула. Лара спала прямо в платье поперёк кровати, а у изножья валялась бутылка вина и бокал с отпечатком её красной губной помады.

– Твоя сестра идиотка, – тихий шепот застал меня врасплох. Отец прошел мимо, закрыл дверь и махнул рукой, указывая мне в сторону первого этажа. – Так не должно было случиться… Не должно!

– Пап, ты можешь объяснить? Что он такое наговорил тут? Какое, к чёрту, банкротство? И с чего он взял, что имеет право выбирать себе жертву? Ты же не будешь меня переубеждать, что это просто любовь с первого взгляда? – я бросилась к отцу, сжала его руку и приложила к своей щеке. Хотелось согреться его любовью, но вот только ладонь его была ледяная.

– Арин, не бойся, – он прижал к себе, топя в густом аромате привычного парфюма. – Я всё решу. Мои дочери никогда не будут жертвами.

– А что с фирмой? Это правда?

– Правда. К сожалению, нам придётся продать всё: дом, квартиру, машины. У меня ничего не осталось, дорогая… Ничего.

– Пап! – я оттолкнулась, чтобы посмотреть ему в глаза. Вот только ничего это мне не принесло… В них была безнадёга, такая холодная обреченность. – Но что произошло?

– Езжай, а то опоздаешь в универ. Я разбужу Лару и поговорю с ней. Всё будет хорошо.

Но в это я совсем не верила. Не было в его словах твёрдости, былой уверенности и силы. Но я почему-то покорно ушла. Села в машину, выехала из гаража и, глотая слёзы, покатилась в город. Не замечала ни красоты выпавшего за ночь снега, ни слепящего солнца, просто механически перестраивалась из ряда в ряд, следуя привычным маршрутом.

Но и стены университета не принесли мне спокойствия. Номинально присутствовала на парах, а когда толпа хлынула в столовую, я схватила пальто и вылетела на свежий воздух. Я задыхалась. Это чувство было настолько реально, что вызывало панику.

В голове скакали обрывки воспоминаний слов отца и Ястреба. И внутренне я ощущала, что в словах врага правды больше. Папа скрывает что-то, боится расстроить, огорчить, но тем самым делает только хуже! Если положение настолько плачевное, то ему сложно будет незаметно вывезти нас из родного дома, в котором мы выросли, забрать машины, подаренные на совершеннолетие. А вот у Ястреба был страшный взгляд. Острый, пронизывающий, а в словах звенела твёрдая уверенность.

– Арина…

Я уже выучила его голос. Он снился мне всю ночь. Всё твердил и твердил, что я очень скоро стану его собственностью. Его…

Обернулась резко, надеясь, что это игра воспаленного мозга, но нет. Передо мной стоял Пётр. Он подпирал спиной черный джип, курил свою сигарету и смотрел прямо в глаза. Пронизывающий февральский ветер пробирался мне за шиворот, под кашемировый шарф, лютовал, подбрасывая волосы вверх, а ему всё нипочем было. Полы его коричневого пальто колыхались, но ему будто и не холодно было. У него была цель. И эта цель была в шаге от обморока.

Мне вдруг стало так ясно, что этот незнакомец знает обо мне всё! Дом, универ, явки, пароли от почты и телефона. Я словно голая оказалась перед ним. Не существует преград, препятствий, сложностей. Он с лёгкой небрежностью перешагивает через всех, кто может помешать.

– Пообедаем?

– Нет…

– Пообедаем?

– Нет! – замотала вокруг головы шарф и стала метаться, пытаясь вспомнить, где бросила свою машину. И увидела…

Сердце просто в пятки ушло, потому что мою малышку грузили на эвакуатор.

– Стойте! Стойте! – взвизгнула и бросилась в самый конец парковки. Кричала до хрипоты, неслась как угорелая, не видя перед собой ничего. – Что вы делаете? Это парковка, здесь нет запрещающих знаков!

– Вот, решение судебных приставов, – сотрудник закрепил последний страховочный трос и вытащил из кармана бумажку. – В машине есть личные вещи? Вообще-то нам запрещено, но я могу и не заметить…

– Нет, – прижала к груди сумку, в которой было все самое важное, а сама вчитывалась в смысл постановления. Куликов Дамир Ринатович… Машина оформлена на отца!