– Вы нашли тело три дня назад? – Я вновь сверился с показаниями.

– Да, пришла утром с лекарствами, вижу: дверь открыта, а его нигде нет, только возле кровати футляр лежит от его контрабаса, и из него край тряпочки торчит. Такого же цвета, как у Кости ночная рубашка. – Хозяйка всхлипнула. – Я защелки открыла, а там он лежит. Мертвый. И лицо у него страшное такое, будто он самого Сатанаила увидел.

Хозяйка широко перекрестилась и покачала головой.

– Я и сама от его вида чуть богу душу не отдала, хорошо еще на крик соседи прибежали, иначе бы и не знаю, что со мной теперь было.

– За время болезни к нему кто-нибудь приходил? Или, возможно, ему были угрозы? Или в бреду он говорил что-то важное?

Квартирная хозяйка лишь отрицательно покачала головой, и когда все вопросы закончились, я отослал ее прочь, после чего осмотр комнат продолжился.

– Есть мысли? – спросил я Ариадну, проверяя, какие выводы может сделать механический мозг.

– Футляр, в котором нашли жертву, явно принадлежит имеющемуся в доме контрабасу. Царапины от ногтей или следы других попыток выбраться из него отсутствуют, что говорит нам о том, что учителя положили в него уже после смерти. Об этом же свидетельствуют пружинные защелки футляра, которые не могли бы защелкнуться самостоятельно.

Я довольно улыбнулся: логических ошибок в словах машины не было.

– Однако, Ариадна, остается один вопрос. Кто положил его тело внутрь?

– Очевидно, человек, которого Меликов так сильно боялся при жизни.

Я с уважением посмотрел на сыскную машину – соображает.

– Дай мне аргументацию. – Я решил до конца проверить ее логику.

– Я исхожу из того, какую информацию дал Бедов о покойном. Меликов постоянно носил поднятый воротник – раз, темные очки – два, даже садясь на извозчика, он всегда приказывал поднимать верх – три. Так может вести себя человек, которому есть от кого скрываться. Также мои аргументы поддерживает устройство входа в помещение – четыре.

Ариадна кивнула на дверь: крепкая, с дорогим замком, она совершенно не подходила дешевой обстановке вокруг. Когда мы перетряхнули комнаты и в ватном пальто покойного нашлись два однозарядных пистолета гражданской модели с забитыми в стволы пулями, наша гипотеза подтвердилась уже окончательно. Впрочем, более ничего важного найти в квартире не получилось.

Затем мы еще раз допросили хозяйку дома, но наши вопросы так и не дали ничего нового, женщина не представляла, кого мог так бояться безобидный учитель музыки. Бояться настолько, что, только завидев вошедшего в дом, умереть от разрыва сердца.

– Куда мы отправимся дальше, Виктор?

Строевой лес заводских труб Обводного канала оставался позади. Мой локомобиль стоял уже на выезде, пропуская длинную колонну посланных в подкрепление жандармам солдат.

– Про благотворительный бал, на который собирался Меликов, я слышал из газет. Его давал Кирилл Аристидович Крестопадский в честь своего вступления на должность попечителя столичного учебного округа. – Я побарабанил по костяным рукояткам рычагов. – Будет неплохо разузнать о том, что произошло на балу.

– Я согласна с вами, однако ощущаю недостаток данных в деле. Возможно, пока есть время, изучим тело Меликова?

– Не изучим. В этих районах разговор короткий, в случае смерти вызывают врача, тот прямо на месте осматривает тело и дает заключение. Если смерть не насильственная, то в тот же день в крематорий. Обычное дело. Меликов уже превратился в золу.

Ариадна в ответ лишь покачала головой, указывая на марширующих перед нами солдат:

– Виктор, но если в городе бастуют рабочие, то не означает ли это того факта, что и крематории тоже должны были остановиться?

Чертыхнувшись на себя, я вытащил карту города и, найдя нужный адрес, дернул рычаги, сдавая локомобиль назад.

Ближайший к дому Меликова крематорий оказался длинным зданием из красного кирпича. Две его высоких трубы не выбрасывали дым, и я счел это отличным предзнаменованием. С азартом потерев руки, я вышел наружу, но порыв ветра мгновенно заставил меня спешно броситься обратно, хватая свой респиратор. Ветер усилился, разгоняя туманную дымку, и мне стало ясно, что принесенный им смрад издавали трупы, свезенные сюда в последние дни. Я не хотел считать их, но их явно было несколько сотен. Мужчины, женщины, дети – все они лежали вповалку во дворе, там, где их сбросили с труповозок.

Жандармы, похоже, разогнали протестующих рабочих не очень давно – обитатели местных трущоб еще только начинали подтягиваться во двор. С трупов деловито стаскивали одежду получше, снимали обувь. Начинались первые драки за добро. Я с омерзением заметил, что несколько человек спешно режут волосы покойниц: продать на парики. Увидев наш локомобиль, мародеры неуверенно замерли, и я, не став тратить свое время, несколько раз пальнул в воздух из револьвера. С криком люди хлынули в переулки, и вскоре мы с Ариадной остались одни.

– Слушай, на самом деле обычно в Петрополисе такое не творится. У нас хороший город, – пояснил я Ариадне и лишь затем понял, что пытаюсь что-то доказать машине. – Ладно, нужно найти Меликова. Ищи человека в ночной рубашке, вряд ли на нее кто-то польстился.

– Предлагаю начать поиск с зала прощаний. Трупы умерших в начале забастовки сперва складывали бы под крышу, а уже затем во дворе. Давайте я займусь поиском сама. Здесь не лучшие условия для работы человека.

– Бывал я в местах, где трупов было и больше. – Я вытащил шарф и, намотав его поверх респиратора, поправил защитные очки. – Пошли, быстрее начнем, быстрее закончим.

Учитель музыки, отнявший весь наш сегодняшний день, нашелся в дальнем углу. Тщедушный, маленький, в застиранной, мышиного цвета ночной рубашке, он лежал возле темных, оправленных в позеленевшие оклады медных икон. Спокойные лики святых никак не вязались с выражением бесконечного, бескрайнего ужаса, все еще читавшегося на лице покойного.

Грязные зарешеченные окна почти не пропускали свет, и я включил нагрудный фонарь, тщательно осматривая руки Меликова. Ногти на скрюченных пальцах длинные, неостриженные, посиневшие, однако не сломанные.

– Его точно поместили в футляр уже мертвым… Следов борьбы не вижу. А судя по синеве ногтей и белым губам, у него и вправду был разрыв сердца.

Ариадна не ответила и наклонилась над покойным. Раздался странный звук, будто ударились друг о друга металлические шарики, и ее пальцы вдруг удлинились, раскрылись со щелчком, обнажая спрятанные внутри лезвия.

– Что ты делаешь…

– Ведется проверка вашего предположения. Начинаю процедуру вскрытия. – Одно движение ее рук – и ночная рубашка учителя расползлась, открывая грудь.

Я вздрогнул и поневоле поднял взгляд на иконы. Лишь после этого я снова посмотрел на учителя, а затем на Ариадну. Поняв меня без слов, она сняла рубашку полностью. Все тело Меликова было покрыто старыми шрамами. Длинные и короткие, их рваные белые линии покрывали всю грудь, переходили на живот, руки, змеились по бедрам учителя музыки. Плоть морщилась, бугрилась, где-то она была изуродована настолько, будто из нее вырывали куски мяса. Мы перевернули труп. Спина покойника оказалась изуродована точно так же, но шрамы там лежали поверх более старых, оставленных чем-то похожим на плеть.

Борясь с отвращением, я достал ручную обскуру и нанес все это на фотопластины. Лишь после этого я, наконец, кивнул Ариадне, и ее острые пальцы легко, точно гладя, прошли по груди, после чего мгновенно погрузились в разрез, с кошмарным хрустом взламывая ребра. Через долю мгновения в ее руках уже было мертвое сердце с чудовищным черно-фиолетовым синяком. Новое движение лезвий, и сердце разошлось на две части. Ариадна аккуратно поддела заполнившие камеры темные сгустки крови.

– Инфаркт. Теперь мы действительно знаем, что его не убивали. – Ариадна легко бросила сердце покойнику на грудь и бережно отерла руки о его ночную рубашку.

Я промолчал, все еще смотря на страшные, полученные много лет назад шрамы, расползшиеся по телу несчастного, и выражение дикого ужаса на его лице.