− Михаэля. Говори правильно, чтобы потом не продать нашего брата кому-нибудь.

Я прикусываю язык, понимая, что Па… Томас прав. В детстве мы часто устраивали игры, где притворялись героями из фильмов и называли друг друга чужими именами. Там можно было ошибаться и кричать «Мишка, лови!». И все довольны, все знают свои роли. Только здесь мы не играем. Любая ошибка может стоить мне брата.

− У нас есть неделя, чтобы вернуться домой, – Пашка всё-таки ложится на землю, вытягиваясь во весь рост. − Поедим и сразу в путь.

− Энергия и силы нам пригодятся, − соглашаюсь я, разрываясь между желанием спасать Мишу прямо сейчас и никогда не вставать с мягкой, тёплой земли.

– Том, а как нам вернуться? – я смотрю вверх, пытаясь разглядеть хоть кусочек неба. Будет глупо спасти Мишу и не знать, как сбежать.

– Так же, как и пришли.

– В смысле залезть под кровать?

– В смысле залезть на то самое дерево, с которого мы свалились, – огрызается Пашка, а я внутренне замираю.

– Как мы поймём, что это то самое дерево? Нам же не придётся облазить все деревья в джунглях?! – Я жду, что Пашка меня успокоит, скажет, что оставил метку, что он уже всё продумал и…

Брат плотно сжимает губы, рассматривая землю. Резкий кивок бьёт не хуже кулака в нос. Мы действительно не знаем, как вернуться?! Не знаем, как вернуться… А Кая? Она тоже здесь застряла, потому что не нашла свой выход?

− Вы чего опять такие угрюмые?

Она точно читает мысли. Вот же коварная девчонка!

– Мы не знаем, с какого дерева свалились, – угрюмо отвечаю я.

– Вот оно что. Я думала, ты всегда такой пришибленный, а это всё дерево виновато.

– Он имеет в виду, что мы не знаем, где вышли в этом мире.

– Зато я знаю. Примерно. Видела вас и приглядывала, чтобы глупостей не наделали.

– Ты за нами следила? – я щурюсь, чувствуя что-то неладное. Всё в моём теле вопит: «Беги от неё как можно дальше».

– Было бы на что смотреть, – фыркает девчонка, кривя губы.

Я хочу задать ещё сотню вопросов, но лишь неотрывно слежу, как из шкурной сумки появляется что-то очень похожее на еду. Куски мяса странного фиолетового цвета, что-то похожее на лепёшку, которую на месяц забыли в хлебнице, а также два каких-то больших плода. Один зелёный, полупрозрачный с торчащими во все стороны колючками, второй же ярко-красный, круглый. Он так и просит, чтобы его съели.

− Ты будешь разглядывать еду, пока она не решит съесть тебя? – в очередной раз язвит Кая, сводя меня с ума. Ну почему я? К Пашке вон не докапывается!

С тихим вздохом я кусаю мясо неизвестного животного. Оно оказывается нежным, мягким, практически тает во рту. Если сравнить с чем-то надкроватным, то больше всего напоминает бабушкину индейку, тушённую с помидорами, чесноком и базиликом. Вряд ли здесь водятся индейки, но знать, чьё это мясо, не очень хочется. Мало ли какой елкопуки тут ещё водится.

Загадочные плоды или лепёшка? Ни то, ни другое аппетита не вызывает. Ладно. Кто не рискует, тот остаётся голодным. Укус и тихий хруст. Лепёшка похожа на корочку вчерашнего хлеба, поджаренную в тостере. Неплохо. Красный фруктовощ становится следующей жертвой. Смачный «крак», и на ладони оказывается густой бордовый сок. Сладкий привкус болгарского перца, хруст огурца, сочность помидора и послевкусие пряных трав. Как будто одним укусом запихиваешь в рот ложку овощного салата. Пашка, наверное, в полном восторге и мечтает есть такое каждый день.

Мясо, лепёшка и салатный овощ исчезают так же быстро, как и надежды выспаться за ночь. Всё хорошее почему-то заканчивается очень быстро. Хотя не всё, осталась зелёная колючка. Только как её есть?

Я украдкой кидаю взгляд на Каю, начавшую с середины плода, и на брата, который откусывает иголки с верхушки. М-да, помогли. Внимательно обнюхиваю колючку, ковыряю ногтем, но не чувствую ничего, кроме запаха травы. Пожимаю плечами и откусываю одну из «иголок». Во рту сразу становится очень сладко и вязко. Я теряюсь в разнообразии вкусов, жую и пытаюсь поверить, что такое существует. Лесные ягоды, груша, дыня, арбуз, яблоко, киви, кумкват и ещё десятки знакомых и не очень мне фруктов сочетаются в одном, сменяя друг друга. Как будто фрукт подстраивается под мои желания! Я кусаю ещё и ещё, заставляя колючку создавать для меня определённые вкусы. Ел бы так до конца жизни!

− Что это?

− Клуторус. У вас там такое не растёт? − говоря «там», Кая кивает наверх.

− Впервые слышу, − отвечает ей Паша. А если уж он чего-то не знает, значит, и не было такого.

− Как же вы там вообще живёте? − она явно передразнивает меня и мои рассказы о картошке, недоумённо покачивая головой. С удовольствием закидывает последний кусочек клуторуса в рот и всем видом показывает, что такая жизнь не жизнь. Я фыркаю и пожимаю плечами. Сравнивать нам нечего. Для меня этот мир по-прежнему остаётся лишь сном, а дом – настоящим.

Обед стремительно заканчивается, означая одно: пора выдвигаться.

− Ну, что? Отдохнули? Тогда в путь! – Кая заговаривает первой, и её хитрая ухмылка не предвещает ничего хорошего. Впрочем, я уже начинаю сомневаться, есть ли тут вообще что-то хорошее для всё ещё ни капельки не отдохнувших нас.

Зубы стучат друг о друга, выбивая что-то явно похожее на «SOS». Вокруг так шумно, что тычки в бок кажутся чем-то далёким, неощутимым…

− Ай!

Ладно, ощутимым, очень даже ощутимым! Я с трудом открываю глаза и подрываюсь, как соседский пёс, услышавший команду «гулять». Я в чёртовых джунглях. Это был не сон. Хочется зажать уши, заорать, пнуть соседний куст и спросить, какого чёрта так холодно. Прежде чем я успеваю хоть что-то, раздаётся насмешливый голос:

− Спящая красавица проснулась и поняла, что не в своей кроватке? Или он припадочный?

− Нет, он… − Паша пытается что-то ответить, но мне почему-то не хочется слышать его подколки прямо сейчас.

− Я вас, вообще-то, слышу, − надеюсь, мой голос не звучит как у обиженной девчонки. Пальцы неловко прочёсывают спутанную шевелюру, заодно вытаскивая из волос веточки, комки грязи и даже жуков. Костёр тлеет в метре от меня, но тепла не приносит. – Почему здесь так холодно? Разве мы не в джунглях?

− А ты думал, я просто так хожу в шкурах? – Кая улыбается, и ехидство капает с её губ, как сок со свежесорванной травинки.

− Почему в этом мире всё пытается меня убить? Почему никому не снятся милые пони, единороги, сладкие домики и добродушные жители?

Да, по утрам я очень легко выхожу из себя. Особенно когда почему-то просыпаюсь не у себя в кровати. Глупый Мишка со своими монстрами!

− Потому что это мир кошмаров? Детский мир находится немного в другом месте. Наверху. Увы, придётся выживать как-то и тут, герой.

И почему то, что должно звучать комплиментом: «герой», «рыцарь», – звучит оскорблением? Брат меланхолично улыбается, делая зарядку. Что?! Паша делает зарядку?! Неужели небеса упали, мир перевернулся и случилось чудо? Не успеваю я съязвить, как получаю ответ:

− Так быстрее согреешься, присоединяйся. − Он резво приседает, будто вчера не умирал от усталости.

Предательская мысль, что уснул вчера первый именно я, подсказывает, что слабак здесь вовсе не мой близнец. В животе неприятно крутит от стыда и голода одновременно.

Я тут же подскакиваю и принимаюсь приседать, махать руками, разминать кисти и стопы, прыжки, бег на месте и бой с тенью. Становится жарко, даже душно. И до жути хочется пить. Я начинаю снова обращать внимание на происходящее вокруг и успеваю услышать часть разговора:

− Конфеты с воздушным рисом ещё есть? − деловито интересуется Кая, пока я пытаюсь вспомнить, когда это мы ей их давали.

− Да. Меняю на завтрак, − брат улыбается так, словно заключает лучшую сделку в мире.

Впрочем, я с ним согласен. Завтрак – всегда хорошая сделка.

− Одну карамельку за информацию, как вести себя на рынке, − Кая улыбается, втягиваясь в эти нелепые торги.