– Всего восемнадцать? – перебил я, возвращаясь в памяти в прошлое и проводя свои подсчеты. Сейчас ей не больше двадцати, и этот факт немного ослаблял путы в моей груди, хотя сама ситуация менее скверной не становилась.

Карсон все просчитал и вместо обычного инвестирования обезопасил себя на далекое будущее вперед, учитывая риски возможного банкротства и потери своих сбережений. Что, в сущности, и происходило, судя по состоянию дома и надежно скрытой нервозности отца. Теперь он желал добыть новый кусок компании и удержаться на плаву путем лишения Оливии ее части акций, которые семья Аттвудов уж точно не отдала бы просто так. Вот для чего нужно было то соглашение. Расчетливый ублюдок.

– Я бы не посвящал тебя в это, но, как ты знаешь, – продолжил Карсон, расхаживая передо мной с беззаботным видом, который, надо сказать, внушал сомнение в его адекватности. Он говорил так, будто торговал леденцами, а не живыми людьми, – ситуация изменилась. Поэтому, как второй мой наследник, ты женишься на дочери Аттвуда.

– Ситуация изменилась? – не выдержал я, резко переходя на крик. – Серьезно, отец? ДЭМИЕН, БЛЯДЬ, МЕРТВ!

Я впервые за два года сказал это, и мое сердце буквально разорвалось от собственных слов. Что за чудовище стояло передо мной, строя планы на будущее в своих золотых небоскребах и так бездушно говоря об изменении ситуации, когда тело его ребенка находилось в шести футах под землей?

– Оставь свою скорбь сейчас, мальчик. Ты даже не пришел на похороны.

Будто получив удар, я отшатнулся.

Мне нечего было ответить. Трагедия, что унесла жизнь моего брата, сломала нас в сотню раз сильней, чем гребаный Хадсон Коэн, лишивший меня возможности прямо стоять на ногах. Тогда я прибег к единственному средству, которое могло помочь забыть и не чувствовать той боли, что ежедневно вонзала в меня свои когти. Когда вышел из своего кокона забвения, мысль о брате стала чем-то туманным и странно-нереальным. Дэмиен был всем, что удерживало меня в здравом уме после смерти матери, а потом он ушел, оставив после себя незарастающую рану в груди, глубочайшее чувство скорби и вину, которая не давала мне спать по ночам.

Ты сбежал из этого ада, братишка, а я все еще здесь, пожираемый пламенем.

Чувство бессилия и осколки воспоминаний вывернули меня наизнанку, у меня не осталось ярости, чтобы вести противостояние с отцом, поэтому, несмотря на унижение, я опустился на пол и практически пополз к тому месту, где лежал мой костыль. Мне нужна была физиотерапия, чтобы снова свободно двигаться, если хотел быть достаточно сильным для этой борьбы.

Добравшись до пункта назначения, я сел и, нашарив в кармане фишку, выудил ее, повертев в пальцах и ощутив внезапный прилив бодрости. Подняв себя в вертикальное положение, бросил полный ненависти взгляд на отца. Хотелось, чтобы в моих глазах он прочитал свое будущее, в котором его наследие не будет таким уж прекрасным, как он себе нафантазировал. Я стану троянским конем, что сломает его стены изнутри и обрушит их ему на голову, нужно лишь найти ту самую ахиллесову пяту, которая будет катализатором крушения империи Карсона Каллахана.

– Я сделаю это, – все, что смог произнести на данный момент.

Отец недоверчиво наклонил голову вбок, анализируя мое лицо, выискивая в нем признаки неподчинения и вранья. Их не было, потому что я намеревался пойти на эту жертву, надеясь, что мне хватит сил и жестокости обернуть ситуацию в свою пользу.

Получив одобрительный кивок, я повернулся и захромал к двери.

– Завтра в полдень жду тебя в офисе, нам нужно подготовиться, – донеслось мне вслед.

На этот раз я был тем, кто не ответил. Мысленно кивнул сам себе. Мне действительно нужно подготовиться.

Глава 9

Оливия

Несмотря на все усилия со стороны отца по превращению меня в марионетку, была одна вещь, которую у меня не могли отнять, – решимость. Я твердо верила, что однажды вырвусь отсюда. Бывали дни, когда, утопая в учебниках, сидя в университетской библиотеке, я мечтала сбежать за границу. Могла бы стать танцовщицей какого-нибудь кабаре, хотя сгодился бы любой захолустный танцевальный зал, где мои ноги могли бы свободно двигаться, подальше от укоризненного взгляда родителя.

Мама продолжала заверять, что он делает это для моего блага, а я все больше убеждалась в необъятности ее лицемерия. Керри злилась, осыпая моего отца ругательствами, главным из которых было «Dryshite»[10], угрожая нагрянуть и, выражаясь на ее языке, «поставить чертов дом крышей вниз». Я боялась даже представить, как бы взбесился отец, пожалуй моя ирландская подруга к нам на порог, поэтому, будучи пацифистом, умоляла ее притормозить, пока что-нибудь не придумаю.

Тем более всю последнюю неделю отец был мало похож на себя: приходил поздно, засиживался в кабинете, выкуривая по три сигары за вечер, а потом выходил с покрасневшими глазами и растрепанными волосами, словно никак не мог найти какое-то решение. И лезть под руку я категорически отказывалась. С того странного вечера мы почти не общались и с мамой, которая иногда бросала в мою сторону сочувственные взгляды, многозначительно вздыхая.

Может быть, мы все единовременно рехнулись.

В свой долгожданный выходной я бесцельно слонялась по саду за домом, кружась на кончиках пальцев ног вокруг пруда. Апрельское солнце нагревало тело, делая мою кожу липкой под узкими серыми штанами для йоги и тонким лавандовым свитером, натянутым поверх белой майки. Я представляла себя балериной, хотя ничего не смыслила в балете, лишь знала пару движений и могла, пусть и нелепо, снова и снова воспроизводить их вдалеке от пытливых глаз домочадцев.

Мое тело кружилось и кружилось, а вместе с ним и голова, амплитуда вращений нарастала, и я осознала, что не смогу остановиться, слишком поздно, когда ноги уже запутались друг за друга. На периферии зрения выросла фигура, напомнив мне про Роуэна, который намертво приклеился ко мне в последние несколько недель и прямо сейчас, видимо, наблюдал мое фееричное падение на траву. Я не подняла головы, бросая вызов его всегда суровому неодобрительному взгляду и продолжая хохотать над собой, стоя на четвереньках у кромки воды. Живот сжимался спазмами до колик, а я все никак не могла перестать смеяться над своей неуклюжестью. Постепенно хохот превратился в истерику, в которую выплеснула все накопившиеся за долгое время эмоции.

– Недурно, – вслед за комментарием послышались ритмичные хлопки. Тело моментально сковало льдом.

Нет-нет-нет. Этого не может быть.

Все еще стоя в позе собаки, я зажмурилась и взмолилась всем богам мира, чтобы земля поглотила мое тело, не оставив даже крохотного упоминания о том, что Оливия Аттвуд некогда существовала.

Пожалуйста, пусть это окажется иллюзией моего больного разума.

Я подняла голову. Все выглядело вполне реально. У меня не было сил подняться, поэтому оттолкнулась от земли слабыми руками, привстав на колени, и снова закрыла глаза, зная, что он пристально наблюдает за рождением приступа паники, уже сотрясающего мои конечности.

Даже не глядя на него, я могла по памяти воспроизвести лицо человека, что был героем моих самых ярких снов и монстром самых страшных кошмаров. Того, кто стоял в десяти ярдах от меня и сверкал белоснежной улыбкой, склонив голову. Я помнила все грубые линии в мельчайших деталях: эти темные волосы, вечно нахмуренные брови и острые скулы, квадратную челюсть и глаза цвета штормовых волн и грозы. Когда-то прямой нос, который теперь искривляла горбинка и пересекал тонкий белый шрам.

Что бы ни случилось, он это заслужил.

Мне потребовалась не одна минута, чтобы снова начать дышать и не развалиться на части посреди лужайки. Я наконец взяла себя в руки и поднялась на ноги, взглянув в лицо Доминика Каллахана. Только теперь все звали его просто Ником.