«Я не могу себя ни в чем упрекнуть! Происходят страшные вещи, и мне нужно решить, смогу ли я в эти решающие часы быть стойким и дисциплинированным, чтобы до последнего дыхания выполнять свой долг».
Уставший от дум и переживаний, Матэ вернулся на строительство плотины. Еще издалека было слышно, как забивали сваи. Возле старой корчмы кто-то, шагая по грязи, тащил на спине огромной контрабас, из-под которого были видны только ноги несущего. За плотиной, полукругом защищавшей село, горели небольшие костры, мокрые и грязные крестьяне и цыгане грелись у огня.
Увязая в грязи и тяжело урча, навстречу Матэ медленно ехал вездеход. Матэ услышал, как ему что-то прокричали, но слов он не разобрал. Из окошка автомашины кто-то помахал ему рукой. Через минуту машина остановилась, и из кабины выскочил огромный, похожий на медведя, мужчина в стеганом ватнике и высоких резиновых сапогах с широкими раструбами. Мужчина быстрым шагом приблизился к Матэ. Это был Беньямин. Его красная физиономия сияла от радости.
— Матэ, если бы ты знал, как я рад тебя видеть! — запыхавшись, выкрикнул Беньямин и приложил руку к сердцу.
Они обнялись.
— Ты что здесь делаешь, Беньямин?
— Камни подвозим. Утром нас направили сюда, к реке. Двадцать машин пригнали... А ты навести меня, как и обещал когда-то, — начал Беньямин.
— А как поживает твоя кинозвезда? — в свою очередь поинтересовался Матэ.
— Она оставила меня с носом, — засмеялся Беньямин. — Замуж вышла. Но у меня сейчас другая живет. Какая женщина! Если бы ты ее видел, Матэ! Волосы блестящие, отливают бронзой. Работает косметичкой. В доме аромат, как в парфюмерном магазине.
Машины, которым вездеход Беньямина загородил дорогу, начали сигналить.
— Ну, мне пора! — Беньямин протянул Матэ руку.
— Всего тебе хорошего, Беньямин!
Взобравшись на насыпь, Беньямин обернулся и крикнул:
— Когда заедешь ко мне?!
— Как-нибудь.
— Уже два года обещаешь.
— Теперь уже скоро.
— Ты мне точно день назови, чтобы я тебя ждал. Хороший вечерок провели бы вместе.
— Вот вода спадет, тогда и приеду! — крикнул Матэ.
По насыпи шел начальник полиции. На ногах у него были резиновые сапоги с налипшими комьями грязи.
— Я тебя все утро искал, но мне сказали, что ты уехал в обком, — сказал он, приветливо взмахнув рукой.
— Был там, — ответил Матэ.
Река разлилась в настоящее море, затопив мутной водой и тихие заливчики, и росшие в низине ракиты, и наблюдательные вышки, стоявшие на югославском берегу.
— В такую собачью погоду, кажется, кости и те насквозь промокли, — сказал начальник полиции.
Матэ, внимательно посмотрев на офицера, невольно подумал: «Вид у него довольный, словно и не болит душа за старого Рауша...» И вдруг Матэ понял, что начальник полиции просто не нравится ему; он его не боится, поскольку нет для этого особых причин, сердиться на него тоже, казалось, не за что. Просто они разные люди и никогда близко не сойдутся.
Возле насыпи с шумом проехал бульдозер. Начальник полиции наклонился к Матэ, чтобы тот услышал его, и сказал:
— Утром тут был инженер из области. Говорят, на дне реки обнаружены снаряды на баржах, потопленных еще в войну. А если в Австрийских Альпах дня два-три будут идти дожди, то здесь нас всех зальет водой.
— Я бы хотел побеседовать с председателем сельсовета, — холодно сказал Матэ.
Начальник полиции с удивлением уставился на него: значит, секретаря райкома затем и вызвали в обком, чтобы посвятить и его в дело Рауша. Однако сознание того, что он узнал об этом несколько раньше, наполнило сердце начальника полиции особой гордостью.
— Пожалуйста, только скажи, когда ты с ним хочешь поговорить. Я разрешу вам свидание.
— Хочу с ним поговорить у себя в кабинете.
— У себя в кабинете? — удивился офицер.
— А почему бы и нет! Разве нельзя?
— Это запрещено законом.
— Ты что, боишься, что он от меня сбежит? — как можно спокойнее спросил Матэ.
— Ничего я не боюсь, но ты можешь спокойно побеседовать с ним и в здании полиции. Если хочешь, беседуй хоть целый день, с утра и до самого вечера. Я тебе предоставлю отдельную комнату, а если очень настаиваешь, его к тебе приведут.
— Хорошо, я приду сегодня вечером, — согласился Матэ.
«Не забыть бы сказать охране, чтобы арестованного перед этим свиданием побрили и выдали ему приличную одежду», — подумал начальник полиции.
Матэ не сомневался в отношении того, как он должен поступить с письмом, однако в глубине души не раз задавал себе вопрос: «А что, если старик не виновен? Все-таки двадцать пять лет прожил в эмиграции. А если он на самом деле никакой не шпион?..»
Около семи часов к Матэ привели из камеры бывшего капитана, сняли наручники.
— Арестованного я возьму в кабинет, а вы ждите в приемной, — сказал Матэ полицейскому.
Полицейский отдал честь и сел на стул, положив карабин на колени. Вынул портсигар и зажигалку, положил их на стол, пододвинул к себе пепельницу. Сел лицом к двери, за которой скрылись Матэ и арестованный.
Кабинет Матэ был обставлен просто, на письменном столе стояла лампа с зеленым абажуром.
Арестованный растирал руки. Капитан сильно постарел: лицо покрыли морщины, волосы поседели. В свитере коричневого цвета он был похож на матроса с потопленного корабля, у которого вся жизнь канула в прошлое.
Глядя на капитана, Матэ подумал: «Чего только мы с ним не пережили!» Но, быстро взяв себя в руки, решил: «Сейчас не место и не время предаваться воспоминаниям. Мы — мужчины, и если он виновен в чем-то, то пусть понесет заслуженное наказание».
Вынув сигареты, Матэ предложил:
— Закурите?
Капитан сделал несколько затяжек. Голова у него закружилась. За три недели, пока шло следствие, ему удалось выкурить только одну сигарету, которой его угостил лейтенант-следователь.
Матэ встал, подошел к печке, пошевелил угли кочергой. Он все еще никак не мог найти нужных слов.
— Садитесь, господин капитан! — предложил он.
— Не называйте меня капитаном. Я им был давно, а в запасе я как-то не чувствую себя капитаном.
— Для меня вы остались капитаном.
— Правда, в моем теперешнем положении мне все равно, как меня называют: капитаном или председателем сельсовета.
— Я ведь не на допрос вас вызвал, — предупредил бывшего ротного Матэ.
Капитан сдержанно улыбнулся.
— Вы восемь месяцев работали председателем сельсовета, а мы ни разу не встретились с вами. Не странно ли, а? — спросил Матэ.
— Однажды мы чуть не встретились, но я ушел в самый последний момент.
— Почему избегали встреч со мной?
— Избегать не избегал, просто не было желания встречаться.
— Но почему?
— Так, без особой причины, Матэ. Если скажу, тебе глупым покажется, а для меня это все-таки некоторое утешение.
— Я получил одно письмо из вашего села, — сказал Матэ.
Капитан взглянул на Матэ, лицо у бывшего ротного было уставшим.
— Небось жалуются на меня.
— Да еще как.
— Я уже давно понял, что придется защищаться.
— Обвиняют в постоянном пьянстве, в сговоре с кулаками, в саботаже и распространении ложных слухов.
— Тот, кто писал письмо, видимо, не поскупился на жалобы, — проговорил капитан и невольно вспомнил, как жена, когда его забирали, подошла к нему, зажимая рот носовым платком, чтобы не было слышно рыданий, и с печалью в голосе сказала: «Папа тебе помог устроиться на хорошее место, а ты все испортил». — В письме том хоть подпись стоит? — спросил ротный, отогнав мысли о жене.
— Нет.
— Против анонимных писем бороться трудно.
— А надо бы.
— Каким образом?
— Мы решили собрать всех жителей села на собрание и вас туда привести.
— Это что же, народное судилище?
— Нет, не народное судилище. Просто хотим каждому селянину предоставить возможность высказать вам все, что он о вас думает. А вы сами ответите тем, кто попытается вас оклеветать. Вот тогда-то и станет все на свои места. Увидим, кто прав, а кто виноват.
