— Живой⁈ — спросил Прапор и, ухватив меня, как щенка за шкирку, выдернул из-под трупа резким рывком и поставил на ноги. От такой «карусели» слегка потерял ориентацию, но тут же собрался, тряхнув головой, и включил скан в поиске следующего противника. Противники кончились.

— Всё, нет никого, — сорвав с куста пучок листьев, Прапор вытер с лезвия остатки крови и слизи.

— Быстро, — осмотревшись, я насчитал восемь трупов, которых уже потрошили Кир с Торосом, добывая горох и спораны.

— Зацепило? — Прапор указал на мою руку.

Взглянул на неё и меня слегка замутило от вида.

— Не, это его. — Кивнув на дохлого кусача, я сорвал рукав куртки и выкинул, а руку обтёр о траву. Чистить ткань от этой дряни бессмысленно.

— Быстрей, быстрей, а то скоро вновь нарвётесь. Там вот ещё стая прёт, но их штук двадцать, не отмашетесь мельницей.

Передав известие ребятам, подхлестнул, и мы разом рванули дальше.

Пока бежали, до меня стало доходить, кого и в каком количестве мы только что, можно сказать, порубили в капусту. Во время боя не думаешь об этом: надо биться — бьёшься и, если выжил, тогда уже после анализируешь. От этих мыслей начала леденеть спина, словно Торос тронул её даром своим. Я даже опасливо оглянулся, не шуткует ли товарищ. Но товарищу, судя по его выражению лица, явно было не до шуток. Тоже, видимо, бой на бегу анализирует и охреневает понемногу так же, как и я.

Торос попал в Стикс четыре года назад. Изначально работал в группе снабженцев грузчиком, но очень быстро перешёл в охрану оных. Как-то Прапор попросил командира той группы подкинуть ему толковых парней для какого-то дела, не особо опасного, как он тогда сказал. Вот его и подкинули, плюс ещё троих, а после того рейда, в котором они отбились от стаи, завалив крупного рубера, Прапор предложил Торосу перейти к нему, но предупредил, что гонять будет нещадно и работа у них гораздо опаснее. Торос перешёл. На гражданке он полжизни мотался по горячим точкам, а после ранения устроился в МЧС. Адреналин для парня был сродни наркотику, без которого жить просто не мог. Но, кажется, в нашей группе ему адреналина хватает выше крыши, так что он, бедный, аж захлёбывается им.

— Стойте! — скомандовал вдруг Валдай. — Сюда! Вот только этот ствол убрать надо.

— Какой ствол? — озирался я по сторонам в поисках поваленного сушняка или колоды.

Но это оказался вовсе не сушняк. Дерево, и в самом деле, упало, но корневая система впилась в землю, и здоровенный, лиственный исполин продолжал пускать ветви к вожделенному солнечному теплу, что скудно пробивалось сквозь густую зелень.

Мы пыхтели минуты три, но так и не сдвинули этого гиганта с места.

— Не, глухой номер, — плюнул разочарованный Прапор.

Кир всё больше нервничал. Я тоже понимал, что дальше нам ходу нет, а бежать — бессмысленно. По словам Валдая, за этим деревом располагался вход в бункер.

— Ну, падла! — психанув, Торос сжал побелевшие от инея кулаки и ударил по одной из толстых веток, которая, тут же замёрзнув в месте удара, хрустнула, но не сломалась.

И здесь меня осенило.

— Заморозь его, Торос! — указал я на дерево. — Ну, же! Быстрее! Я их уже шкурой чувствую, не то что даром!

Торос кинулся на гигантский ствол, обняв, как родного, и от него повалил пар, как от фреона. Я заметил, как образуются мелкие кристаллики рядом с телом Тороса, а потом и на самом теле. Вся его спина покрылась инеем. Волосы торчали замороженными белыми иглами.

— Всё, хорош! — рыкнул бульдозером Прапор, шагнув ближе к дереву. — Ну-ка, посторонись!

Торос отпустил побелевший ствол. Лёгкая молочная дымка колыхалась над тем местом, которое он только что обнимал. Сам же парень сейчас был точь-в-точь, как Муха, белый, аки первый снег. У его ног тоже колыхалась дымка, и трава покрылась инеем. Тороса слегка пошатывало, но трогать парня сейчас — самоубийство.

— Присядь, пока не упал, — посоветовал Кир.

Прапор, присев в стойке перед злосчастной преградой, собравшись с силами, закрутил руками какую-то комбинацию и, хекнув, нанёс мощный удар.

Всегда хотел посмотреть на снег летом…

Снежная пыль, оседая на тёплой коже, таяла и превращалась в мелкую древесную кашу. Метровая прореха в древесине оказалась достаточной, чтобы пробраться в узкий лаз, больше похожий на лисью нору.

Я вспомнил Алиску и улыбнулся, в душе потеплело, и тут же зашевелился червяк беспокойства: Как там друзья? Как себя чувствуют раненые Леший и Умник? Как только появится немного свободного времени, отошлю призраков глянуть, как у ребят дела. Жаль, что через призраков не передать известия о себе, хорошие бы почтовые голуби получились. Усмехнувшись, я нырнул в сырую земляную нору через ледяную колоду.

— Деда, гляди, что мне Алиска принесла, — малышка держала в руках пушистого игрушечного зайца.

— Хороша игрушка. А где эта плутовка? Вернулась, значит, уже?

— Да, она там птичку кушает. Деда, зачем она птичку убила? Если её колбаской кормить, может, она не станет убивать никого?

— Станет, милая, станет. Алиска — зверь дикий, и охота ей необходима. Ты не ходи туда и не гляди, ей так надо.

— А Умник? Он тоже — зверь дикий и тоже на охоту ходит?

— Тоже, милая.

Девочка о чём-то задумалась, а потом, вздохнув, слезла с коленей Лешего и умчалась вприпрыжку в сторону большой палатки, где собирались все дети небольшого лагеря для свежаков.

— Леший, что мы с этим детским садом делать-то будем? — спросил Арман, глядя на ту самую палатку. — Восемь! Это уже не один Аби.

— На зиму засолим, — усмехнулся командир. — Я не выездной теперь, Филин наш всё равно в штабе постоянно сидит, Студент — семейный, да и ты, гляжу, жениться собрался. Вот и займитесь этим вопросом, а я подсоблю всем, чем смогу. Хорошие люди — редкость да ценность, и не только ныне, но и во все времена, а уж коли так везёт, что тебе под опеку чистые души попадают, да ещё и одарённые не в меру, то грех таким добром разбрасываться. И ещё, сынку, дети быстро растут, а в этом мире они взрослеют совсем уж не по годам, так что вскоре поколение крепкое поднимется, и будет на кого городу нашему опереться.

— Да, ты, никак, на пенсию собрался, батя?

— Пенсия, шо мне ваша пенсия, я ж ще молод и здоров, а это, — махнул он на свои обрубки, — сколько людей живёт увечными на Земле, а я шо, духом слабже? Та ни в жизнь! — рубанул он воздух ладонью. — Нешто! Прорвёмся! Глянь, Умник-то приспособился на трёх конечностях бегать, а я чем хуже?

Умник действительно приспособился и не только бегать, но и драться.

Увечный мутант — слабый мутант. Убей Высшего — станешь Высшим, — так думают все Иные и не понимают, что не это важно, а важно время. Чем старше Иной, тем он умнее, потому как мозг его при обращении девственно чист, и вся информация извне получается заново. С опытом и только при хорошем развитии и интенсивной работе мозга возвращаются те, старые воспоминания из ещё человеческой жизни. Умник уже многое вспомнил, даже своё прежнее имя и отражение в зеркале, город, в котором он жил, дом, семью. Иные смутно вспоминают прошлую жизнь, и только спустя очень много лет, не жалея об утрате человеческого облика, они даже не задумываются об этом. А Умник думает, он о многом думает и жалеет о многом, взять тех же женщин. Мутанты бесполы. Для Умника в последнее время это стало великой утратой и, если бы ему предложили на выбор отрастить лапу или «хвост», то он бы сильно расстроился, потому как «хвост» — это хорошо, но где в таком случае потом искать самку?

Разомлевший на солнышке, задумавшийся Умник уснул, и приснился ему сон.

Иные не видят сны, но он давно уже не Иной, особенно после сражения со скреббером и поедания его плоти. Док оказался прав: съев врага, утратил чувство страха, а потом с ним стало происходить странное, совсем непонятное.