В бизнесе слова «нет» и «невозможно» неприемлемы, – это меня отец так научил, – а мои ребята посмели их озвучить заказчикам, подставляя и себя, и фирму.

Кстати, отец.

Смотрю на наручные часы. Золотая секундная стрелка укоризненно бежит по кругу, намекая, что я уже везде опоздал.

Эти субботние рандеву с родителем стали меня напрягать. Отец злится, что я свёл наше общение к разу в неделю, он то небось рассчитывал, что буду бдеть у его постели с утра до вечера, осыпая благодарностями за то, что он когда-то вытащил меня с глубокого дна. По его мнению, он грёбанный мессия, а я его несовершенное творение. Но на самом деле, он гадёныш, изничтоживший мою мать морально. Из-за него она когда-то упала на то самое дно и меня за собой потянула.

Опускаю крышку ноутбука, телефон пихаю в карман, делаю долгий вдох, потягиваясь, затем бодро поднимаюсь на ноги. Ночные покатушки с Рузанной не особо меня утомили, времени отоспаться был вагон. Жалко, конечно, что она со мной не поехала под утро. Не факт, что был бы секс. Хотя кому я лгу? Дожал бы. Выхожу из кабинета, улыбаясь.

Пусть отходит пока от потрясений. После будем дожимать.

– Матвей Осипович, уже уходите? А я обед накрыла, – экономка выглядывает из кухни, когда прохожу мимо.

– Роза Батьковна, – поддразниваю, – вы оставьте на столе. Вернусь, оценю.

Роза приходит пару раз в неделю – прибраться, приготовить, навести порядок в домашних делах, забирает и отвозит вещи в химчистку, заказывает клининг, если надо, в общем делает всё, на что у меня нет ни времени, ни желания.

– Нельзя ж голодным ехать. А для папы захватите? Я там в контейнеры положила.

Роза мне досталась в наследство от отца, можно сказать, она питает к нему особую слабость и немного злится, когда я над этой привязанностью иронизирую.

– Он на диете, – подмигиваю, но Роза всё равно настойчиво впихивает мне в руки пакет с едой.

На Приморском шоссе как всегда небольшое столпотворение на выезде из города, я не перестраиваюсь, двигаюсь в своём ряду, потому что торопиться особо некуда. Да и незачем. Никуда отец не убежит, только ругаться будет, что задержался.

Когда показывается Сестрорецк, сворачиваю налево. Покружив по улочкам, паркуюсь у частного дома, неподалёку от Кардиологического центра. Специально снял здесь жильё для отца, чтобы быть поближе к больнице, но не в ней. Я достаточно щедро финансирую его лечащего врача, чтобы тот примчался в любое время дня и ночи по первому зову.

– Как он? – спрашиваю у сиделки, едва переступив порог.

Полноватая женщина лет пятидесяти с забавным именем Матильда закатывает глаза. На ней медицинская роба и халат с утятами, который больше подошёл бы для детского отделения. Отца она слегка бесит, но ничего, ему даже полезно. Зато не скучает, потому что Матильда может дать отпор и за словом в карман не полезет. Считает себя тут главной, что, в принципе, правильно.

– Ворчит с утра до вечера. Значит, нормально, – выносит вердикт.

– Приступов больше не было?

– Нет.

– Вот и прекрасно.

Захожу в спальню к отцу без стука. Тот полусидит на кровати, читает «Деловой Петербург». Ему не перестроится, старая школа, привык к бумаге, в электронном формате с планшета он тоже за новостями следит, так как признаёт, что мир не стоит на месте.

Отцу уже далеко за семьдесят, но выглядит он моложе своих лет, даже не смотря на прогрессирующую болезнь. У него шунты в сердце, практически отслужившие свой десятилетний срок эксплуатации, и не понятно, потянет ли он новую операцию. Ждём вердикта врачей.

– Привет, как себя чувствуешь?

– Пока живой, как видишь.

Отводит взгляд от газеты, но её не откладывает. Следит, как я перемещаюсь по комнате. Тут довольно аскетичная обстановка. Светло-зелёные стены, чтобы не раздражаться, светлая мебель. Огромную кровать заменили на медицинскую с регулируемой высотой и подголовником. Загнали аппаратуру. Возле окна столик и уютное кресло. Наблюдательный пункт: отсюда видно улицу и вход на территорию.

Подойдя к окну, отвожу указательным пальцем тонкий тюль, вздыхаю.

– Почему ты не можешь отвечать нормально, как другие родители?

– Как какие?

– Другие.

– Ты других-то не знал, придётся тебе довольствоваться мной, – голос его неприятно поскрипывает.

– Да уж.

Отворачиваюсь от окна, иду к столику и падаю на стул. Чувствую, разговор будет недолгим. Можно было и пальто не скидывать.

– И ты ещё выражаешь недовольство?

– Что ты, никакого недовольства, – примирительно.

– Мне напомнить обо всех случаях, когда ты вёл себя неподобающе? Хамил мне, сбегал, а привод в полицию? Знаешь, чего стоило выбить из тебя скопившуюся дурь? Казалось, приличного человека воспитал, но нет… дерзишь родителю. Я всё тебе дал… Я!

Протягиваю руку, хватаю и кручу фигурку пастушки и свинопаса на столике, качаю вперёд-назад, очень хочется сжать статуэтку, раскрошить в фарфоровую пыль, либо швырнуть в стену. Только этот так называемый родитель может вывести меня из себя.

– Дал, чтобы попрекать этим до конца дней? Ради этого ты меня брал? Нужен был козёл отпущения? Прости, но не выйдет.

Отец морщится.

– Мне Марк звонил, рассказывал, что ты там удумал с производством. Сырьё в Азии закупаешь. Прогоришь, дурачок.

– Не прогорю. Мы проведём анализ и разработаем своё. Твои старые партнёры лупят цену втридорога. Жить им за нас счёт я не позволю.

Отец недоволен, он багровеет за секунду и начинает внушать, что я ничего в делах не смыслю, хотя я хороший ученик. И с тех пор, как семейный бизнес перетёк в мои руки, приумножил его в несколько раз. Он ведь не дурак, прекрасно понимает, что я прав, только удавится, прежде чем признает это.

Мне уже страшно за его состояние. Как бы снова не накатило до реанимации, так что я прощаюсь и стремлюсь побыстрее покинуть дом.

На пороге мне летит в спину:

– Ты пустишь мой бизнес по миру!

Закрываю глаза на секунду. Серьёзно, ну достал! Так что соглашаюсь с ухмылочкой.

– Обязательно.

– Похеришь всё, чего я достиг!

– Уже в процессе.

– Хочешь сжить меня со свету!

– Сплю и вижу.

– Хватит мне хамить! – меняет интонацию.

– И не надейся.

– Матвей!?

– Да, пап?

– Не смей меня игнорировать!

– Увидимся через неделю. Береги себя и слушайся Матильду Аскеровну.

Быстро захлопываю дверь и выхожу из комнаты.

Сиделка, сложив руки на груди, будто страж, стоит в конце небольшого коридора.

Когда дохожу до неё, киваю в сторону отцовской спальни.

– Если будет слишком доставать, дайте снотворного. Кажется, он не высыпается, поэтому такой злой.

– Да что вы такое говорите, – машет на меня руками. – Ему полезно позлословить, значит, есть стимул к жизни.

– Его стимул – изводить вас и меня.

– Ну и пусть.

Округляю глаза в притворном шоке, понимая, что Матильда питает какую-то странную симпатию к отцу.

У него вообще талант очаровывать женщин. Я видел его фотки в своём возрасте и старше. Красавец, каких мало. Вот и мать не устояла. А там я появился. А после… короче, грустная история.

Едва сажусь в любимый Астон Мартин, начинает надрываться телефон.

Это Айя вдруг очнулась. Сама меня вчера прокатила со встречей, а, не получив должного внимания, звонит, чтобы обиженную из себя строить.

Пока решаю, хватит ли меня на ещё одного игрока на нервах, телефон замолкает. Один не отвеченный укоризненно высвечивается на дисплее.

Мы с Айей не в отношениях, она в курсе, но вдруг в какой-то момент ей захотелось большего, и решение применить дешевые манипуляции, вроде, вчерашней, созрело само по себе.

Меня таким не проймёшь и не заденешь. Я бы нашёл себе занятие на вечер, но оно само на меня наскочило в виде Рузанны, преследуемой кретином-мужем.

Можно снять трубку, сказать, как ни в чём не бывало, привет. Айя умная девушка, она не станет строить из себя униженную и оскорблённую, по крайней мере, сегодня. Приедет и скрасит выходные. Только мне не хочется. В какой-то момент она стала меня утомлять.