Потом я еще раз взглянула на бумаги и отправилась на кухню готовить ужин. Но для начала надо было набраться сил. На столешнице, в блюдце, меня ждал кусочек трехслойного шоколадного торта, оставшийся со дня рождения внучки. Я взяла вилку и уже занесла ее над тортом, когда почувствовала, что Наоми трется о мою ногу.

Новое дело: эта кошка вообще не умеет тереться обо что бы то ни было! Я наклонилась, подхватила Наоми на руки и почесала белое пятно на ее грудке.

– Что все это значит? Надеюсь, ты не положила глаз на этот торт?

– Мяу, – ответила она.

– Ладно, значит, он вреден и людям тоже.

– Мяу.

– Мы говорим о диете для меня?

Ну разумеется, я тоже читала о пользе цельного зерна и зеленых листовых овощей.

– Я же не должна отказываться заодно и от клюквенноапельсиновых маффинов и мокко, не так ли?

Какое она имела право советовать мне такое? С другой стороны, стоит признать, что ее вес оставался стабильным в пределах трех с половиной килограммов в течение последних пятнадцати лет. Наоми отказалась от всех кошачьих вкусняшек и, даже находясь в преклонном возрасте, могла запрыгнуть на любой стол в доме. Могу ли я сказать то же самое о себе?

Я поставила Наоми на пол и накрыла шоколадный торт перевернутой миской, чтобы не поддаваться искушению.

Кошка потянулась и прошлась по кухне.

– Мне нужно приготовить ужин. У тебя есть для меня еще какой‐нибудь совет?

Она дернула хвостом и повела меня к спальне.

– Иду-иду.

Кошачьи игрушки хранились в крышке от обувной коробки. Наоми подошла, выудила из коробки потрепанную мышь и швырнула в мою сторону.

– Мяу, – сказала она. Уверена, это означало примерно следующее: «Посмотри, как хорошо просто расслабиться и повеселиться!»

Я покачала мышью у нее перед носом. Она поймала ее и отбросила в сторону.

Я рванулась вперед и швырнула мышь обратно так быстро, что та пролетела над головой Наоми. Думаю, в будущем нам стоит попытаться попасть в олимпийскую сборную по игре в кошки-мышки.

Я всегда любила конкуренцию, но стоит признать, что эта возня с мышью утомила меня. Пожалуй, придется сделать такие тренировки ежедневными.

Незаметно подкравшись к Наоми, я схватила ее и притянула к себе.

– Ты мотивировала меня лучше, чем любая научная статья, – сказала я. – И если ты еще когда‐нибудь захочешь дать мне совет, я с удовольствием его выслушаю.

Саманта Дюклу Уолтз

– Я ненавижу, когда они так делают! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Эверетт только что с размаху хлопнул дверью и теперь, насупившись, сидел на диване в гостиной. Его лоб вспотел, на щеках цвели красные пятна.

– Делают что? – спросила я.

– Ничего.

– Ох…

Я попыталась погладить его по волосам, но Эверетт сердито стряхнул мою руку. А затем и вовсе повернулся ко мне спиной, обняв колени руками.

– Тебя сильно расстраивает это «ничто».

– Я не расстроен, – невнятно пробурчал он.

– Может, ты злишься?

– Нет! Можешь оставить меня в покое, мам?.. Пожалуйста.

– Хорошо, – вздохнула я. – Я дам тебе время прийти в себя. Но если тебя что‐то мучает, надо обсудить это хотя бы с кем‐то.

Я надеялась, что он меня услышал.

– Хорошо?

Эверетт хмыкнул. Когда мой десятилетний сын не в настроении, он предпочитает молчать. Расценив его хмыканье как утвердительный ответ, я вернулась на кухню.

И все же состояние сына беспокоило меня. Поэтому спустя некоторое время я положила в большую тарелку шоколадное печенье: всем известно, что это лучшее средство от всех невзгод.

Когда я заглянула в гостиную, Эверетта на диване не было. Сначала я подумала, что он вернулся на улицу, чтобы уладить свое «ничего» с другими детьми. Но затем услышала его шепот.

Мой сын стоял на коленях возле кресла-качалки – так, что его лицо находилось прямо напротив нашей кошки по имени Софи. Руки Эверетт запустил в ее густой мех. Из обрывков фраз, которые я могла расслышать с другого конца комнаты, было ясно, что он делится с кошкой переживаниями по поводу ссоры с соседями.

Благодарность наполнила меня. Какое счастье, что мой сын мог поговорить хоть с кем‐то – пусть даже это была всего лишь маленькая полосатая кошка породы сноу-шу. Софи оказалась тихой, терпеливой слушательницей: она сидела и мурчала, пока он гладил ее и тихо шептал.

Однако в этой схеме все равно чего‐то не хватало.

Кто‐то должен был отвечать Эверетту. Ему нужен был тот, кто погладил бы его по волосам или по спине, кто бы отвечал на его нежные прикосновения.

Я отложила печенье и сделала несколько осторожных шагов, стараясь не потревожить мальчика и кошку. Опустившись на колени позади Эверетта, я уже протянула к нему руку, когда увидела это: Софи лизала лоб и волосы Эверетта, отвечая взаимностью на его нежность и прикосновения.

Я поднялась и так же тихо вышла, позволив этим двоим разделить свой момент наедине. Я слышала, как Эверетт прошептал:

– Софи, ты самый лучший друг на свете.

Несколько минут спустя он уже играл в мяч с детьми на улице. «Ничто» было стерто без следа маленькой сноу-шу, которая умела слушать.

Мэри К. Чейс

Когда мне было десять лет, я обожала животных. Помню, как завидовала друзьям, у которых дома жили кошки – я могла часами сидеть у них в гостях, гладить мягкую шерстку и слушать довольное урчание. Стоит ли удивляться, что, когда мама одной из моих подруг предложила мне в течение недели за небольшое вознаграждение приходить и ухаживать за Цезарем и Клеопатрой, я ухватилась за такую возможность обеими руками? Признаюсь честно, мне и денег‐то никаких не надо было ради такого немыслимого счастья.

Как вы уже поняли, Цезарь и Клеопатра были котами. Вернее, котом был серый полосатый Цезарь, а Клеопатра – сиамской кошкой. Все, что мне нужно было делать при каждом посещении, – это насыпать им еду, следить за тем, чтобы вода в миске всегда была свежая, убирать лоток и играть.

С первого же дня мы подружились. Я волновалась, репетировала лучшее из всех возможных «кис-кис!», но все оказалось гораздо проще. Стоило только мне открыть дверь своими ключами, как Цезарь тут же вышел мне навстречу и принялся тереться о мои ноги. Клео же появилась только после того, как услышала жужжание консервного ножа.

Работа моей мечты завершилась через семь дней. Благодаря ей я обрела двух новых друзей, и теперь каждый визит к соседям включал еще и обязательные кошачьи нежности. Я чувствовала себя укротителем кошек. Несомненно, я была рождена именно для этого.

И вот однажды нам позвонила соседка: Цезарь умер, а ей надо срочно уехать из города на несколько дней. Могу ли я попросить свою маму разрешить Клео пожить в нашем доме?

Когда моя мама сказала: «Хорошо», я была на седьмом небе от счастья. Пусть Клео не была моей кошкой, но ей у меня понравится. Рассказать не могу, как я ждала ее приезда.

И вот Клео явилась. Я раскрыла ей объятья, однако она, к моему великому удивлению, на этот раз не ответила мне взаимностью.

До самого вечера кошка как угорелая носилась по всему дому. Несколько раз я пробовала позвать: «Сюда, киса. Сюда, Клео», похлопывая по дивану рядом с собой, но Клео не только не сбавляла скорости, но даже не глядела на меня. Я утешала себя тем, что ей просто нужно время, чтобы привыкнуть к новому месту.

Так продолжалось еще несколько часов. Вверх и вниз по лестнице, вверх и через спинку дивана, всегда в движении и всегда вне досягаемости. Эта кошка и раньше была гораздо менее дружелюбной, чем Цезарь, однако в итоге все‐таки позволяла почесать себя за ушком. Но в тот день я ее так ни разу и не погладила.