Отношения на работе у Алихана с коллективом тоже претерпели изменения не в лучшую сторону. Его работники были русскими и, конечно, не слепыми и глухими. Они отлично знали, кто по национальности их начальник и его друг Галаев Хамзат. Враждебность в отношениях к выходцам с Северного Кавказа усилилась и в самом Кронштадте. Думаю, что именно тогда и появились в Ленинграде первые русские националистические скинхедские организации. Резкому увеличению их численности, несомненно, способствовала война в Чечне, сопутствующая ей неприязнь к выходцам с Кавказа и недостаточная активность правоохранительных органов в борьбе с праворадикальными организациями.

Члены семьи Галаева Хамзата первыми испытали на себе воздействие националистов-скинхедов, когда их четырнадцатилетний сын Ильяс был пойман ими в Ленинграде и избит до полусмерти. Затем они накинули ему на шею веревку и несколько часов волочили его, полузадушенного, по земле. После этого психика у парня сдвинулась, и он больше месяца пролежал в больнице. Из общительного подростка он превратился в замкнутого маленького зверька, ненавидящего окружающих его людей.

В Ленинграде милиция стала требовать паспорта у всех выходцев из Средней Азии и Северного Кавказа, требуя прописку у проверяемых. При ее отсутствии их задерживали и препровождали в ближайшие отделения милиции для выяснения личности. Даже меня, шедшего однажды в форме подполковника медицинской службы, остановил в метро сержант милиции, преградив мое дальнейшее движение:

— Предъявите Ваши документы, товарищ подполковник, для осмотра, — и представился, назвав себя сержантом милиции Мухиным.

Я оторопел, ибо никогда не носил удостоверения с собой из-за ненадобности и боязни потерять его случайно. Не скрывая удивления, спрашиваю у сержанта, почему он остановил меня и на каком основании. Отвечает, что у него инструкция от руководства РОВД проверять всех кавказцев, ибо враг хитер и опасен. Далее начинается разыгранный мой монолог, который я привожу дословно:

— Уважаемый, сержант Мухин, документов у меня с собой нет. Но с чего Вы решили, что я кавказец. Я, между прочим, еврей и коренной ленинградец, и зовут меня Лев Давыдович Бронштейн. Вот так-то, сержант Мухин, насчет евреев Вам инструкций не выдавали, надеюсь?

Лицо Мухина недоуменно вытянулось, и он смущенно произнес:

— Извините, товарищ еврей, пожалуйста, можете идти…

Вот тогда я и решил, что сразу по выходе в запас надо ехать домой подальше от этого дурдома, ведь у меня сын подрастал, а сколько продлится это смутное время никто тогда не мог предсказать.

И как кульминация того времени или апофеоз событий — злоключения, которым подвергся сам Алихан Яхдиев. Желая сгладить остроту отношений и в целях упрочения своего доброго имени, он решил просто отдохнуть с подчиненными на природе, взяв на себя все затраты. Однако вмешалась неустойчивая кронштадтская погода. Пошел дождь, и мероприятие решили продолжить на квартире у Володи, где он проживал один, ввиду развода. На самом деле, как мне рассказывал Алихан, жена Володи сбежала с одним дальнобойщиком в Новгород Великий, что находится у озера Ильмень. Как бы там не было, но Володя особенно не переживал, детей с супругой не нажил, а о покинувшей его жене он даже не вспоминал. Я знал этих Леонида и Володю, Алихан познакомил меня с ними в один из моих посещений телеателье. Обыкновенные русские работяги, практически безропотно подчинявшиеся его любому наказу, по характеру такие же невозмутимые и спокойные, как сам Алихан. Недостатка в алкоголе и закусках у них также не было. Ничего не предвещало беды, но она пришла, и не одна. Где-то через три часа после их посиделок, все трое изрядно захмелели и перешли к обсуждению внешней и внутренней политики России, в диспуте затронули и чеченский вопрос. Начались прения, мнения разделились. Алихан настаивал на большей самостоятельности горским народам Северного Кавказа, а вот Володя с Леонидом решили, что пока свободу еще рано давать.

Выпили еще и перешли к обсуждению вопросов этнографии — науке о народах и нациях. Первые упоминания этого термина относятся к региональным корпорациям студентов в средневековых университетах. Итальянский философ Джамбаттиста Вико относил к нациям древних скифов, халдеев, финикийцев и римлян. А один из классиков марксизма-ленинизма дал научное обоснование нации как «исторически сложившуюся устойчивую общность людей, возникшую на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада».

Вряд ли наша тройка читала эти философские шедевры, но после очередного возлияния Леонид и Володя, потеряв нюх и нарушив субординацию, стали убеждать Алихана в превосходстве русской нации над другими (чеченцами и ингушами) и принадлежности славян к высшей арийской расе. Этого Алихан допустить уже не мог и выразил свою мысль одним предложением:

— Нет, вы не арийцы, вы производное славян, водки и татар с монголами!

Что произошло дальше Алихан помнит смутно. На мгновение он отключился. Обозленные подчиненные, в знак протеста, взяв его за ноги и руки, вынесли на балкон второго этажа квартиры и сбросили вниз. Алихан, ударившись головой об асфальт, потерял сознание.

А Володя с Леонидом выпили еще по полстакана водки и стали рассуждать вслух: «Если Алихан мертв, его надо оттащить подальше от проекции балкона, чтобы на нас не подумали. А если жив, то мы скажем, что он сам выпал с балкона, когда курить выходил». Подытожил Володя:

— Необходимо убедиться, жив он или мертв. Я где-то читал, что, если человек притворяется мертвым, надо его по коленным чашкам молотком побить. Это так больно, что притворяющийся не выдержит и кричать начинает. Поэтому возьмем молоток и проверим его рефлексы.

Далее происходило следующее: два пьяных идиота, выйдя из подъезда, обошли дом и молотком стали дробить коленные чашки своего начальника, находящегося в бессознательном состоянии. Естественно, отключенный Алихан ничего не чувствовал, и собутыльники, переломав ему коленные чашки и суставы, пришли к выводу, что он мертв. Они оттащили тело от дома метров на двадцать, затем, вернувшись в квартиру, продолжили пьянку. Утром их задержали, так как за их ночными маневрами наблюдало не менее пяти соседей и прохожих.

Когда через час Алихан пришел в себя, невыносимая боль заставила его не кричать, а вопить. Сердобольными прохожими была вызвана скорая помощь, и его сразу повезли в травматологию. Леонидом и Володей занимался лично Хамзат, оба чистосердечно признались в содеянном и раскаялись. Однако до решения суда их поместили в изолятор временного содержания, то есть в «Кресты». Но тут прибыли братья Алихана, возмущенные решением суда, ибо были искренне убеждены, что суд вынесет Володе и Леониду высшую меру наказания, а они получили семь и пять лет соответственно.

Я застал их дома у Хамзата, они свирепо уговаривали его, чтобы он под видом врачей запустил их на две минуты в камеру к бывшим уже подчиненным брата. Халаты врачебные и фонендоскопы должен буду раздобыть, естественно, я. Начиналась натуральная «коза-ностра», тут Хамзата прорвало:

— Вы хоть представляете, что это за тюрьма «Кресты»?! Туда сажают самых отъявленных преступников! Там брат Ленина сидел и не смог сбежать, его повесили, а вы говорите на две минуты пустить…

Как ни странно, но упоминание о повешенном брате Ленина поумерило их пыл и убедило в суровости наказания.

Через неделю мы пошли навестить Алихана в больнице. Застали его лежащим на больничной кровати, страшно похудевшим, обе ноги до середины бедер-в гипсе. Тома рядом с ним на стуле — осунувшееся лицо, под глазами-темные круги. Мы сдержанно поздоровались. Тома поняла и вышла. Мы поочередно обняли друга, я заметил слезы на глазах у Хамзата, он их незаметно смахнул. Мы пробыли с ним около двадцати минут, как могли, веселили его. Он как всегда молча улыбался. Вышли от Алихана удрученные и подавленные. Дома рассказал маме о посещении Алихана и желании по окончании службы вернуться домой, в Северную Осетию.