– То есть ты хочешь сказать, – пробурчал Краюхин, – что журнал и листовку делают разные люди?

– В этом я абсолютно уверен, – кивнул я.

– А ты что скажешь, Ефим Хрисанфович? – первый секретарь повернулся к полковнику Смолину. – Долго твоим архаровцам ловить этих… цеховиков от журналистики?

– Люди работают, – спокойно ответил главный милиционер. – Котенка допрашивают. С листовки и журнала криминалисты снимают отпечатки пальцев, ищут особенности печати, чтобы определить машинку. Опера и дознаватели опрашивают свидетелей. Ищем, Анатолий Петрович. Сроки называть не рискну, но приложу все усилия, чтобы они были минимальными.

– А что там, ты говоришь, с этим Котенком? – нахмурился Краюхин. – Он сознался?

– Свою причастность к листовкам яростно отрицает, – ответил полковник. – Про журнал говорит, что сам хотел бы такой выпускать, но кто-то его опередил.

– Понятно, – первый секретарь побарабанил пальцами по столу. – Значит, ждем новостей от милиции и КГБ. Журналы спрятать, попытки размножить – пресекать.

– А я считаю, что так делать не нужно, – сказал я, и все присутствующие в кабинете тут же воззрились на меня. Причем так, будто я в портрет Ильича плюнул. – И я объясню, почему.

– Нет, это возмутительно! – Жеребкин даже со стула вскочил. – Советскую власть поливают грязью какие-то недобитки, а редактор районной газеты собирается их покрывать? Не много ли вы о себе возомнили, товарищ Кашеваров?

– Что ж, – я усмехнулся и тоже встал, чтобы всем было хорошо меня видно. – Мы можем, конечно, все запретить. И делать вид, что никакого журнала не было, а листовки на стендах не висели. Но давайте представим, что будет дальше. Что скажут люди? А я могу подсказать – что нам нечего ответить, что правда глаза колет. Что подумают наши враги? Тоже могу подсказать… Им плевать! Но говорить они будут, что мы испугались. И будут использовать это, чтобы сделать свою брошюру модной.

– И что же? – поддержал главного комсомольца второй секретарь Козлов. – Пусть эта рвань и дальше выходит, а мы все на самотек пускаем? Даем диссидентам трибуну и тихо проглатываем?

Мужик он тоже оказался эмоциональным, хотя в целом вызывал у меня уважение. Ведь именно Козлов от райкома занимался проверками на заводе кожзамов. И такие люди нужны мне в качестве союзников. Жеребкин с его твердолобостью, кстати, тоже. Настроить его на нужный лад – и вот тебе готовый боец и глашатай твоих идей.

– С диссидентами милиция и КГБ будут действовать строго в рамках закона. Нарушили закон о печати? Получат штраф или срок, но когда это признает суд, – я пожал плечами. – Главное же, мы не будем прятать голову в песок. Враг подсказал, в какие болевые точки он бьет, обманывая людей. Так и прекрасно. Мы теперь сможем взять и проработать их, ответить на вопросы, которые раньше только на кухнях обсуждали. Напишем правду о тех событиях, расскажем, для чего были те или иные решения. А потом посмотрим, кому больше поверит народ.

– А если поверят им, а не вам? – Жеребкин буравил меня взглядом.

– Значит, я хреновый редактор и журналистов воспитал себе под стать. Если не смогу с фактами макнуть в дерьмо эти хайпожоров!

– Кого? – удивленно переспросил Жеребкин, и я поспешил продолжить. А то что-то действительно разволновался.

– Этих! – рявкнул я. – Вы сказали, что у них есть трибуна? Так у нас есть своя, а после нового года появится и вторая. Это наша война, и мы умеем сражаться, пусть и по-своему. Так что дайте мне два выпуска, и посмотрим, что будет. Тем более что с моими анкетами вы сможете в цифрах узнать, кто на самом деле победил. Так что?

Я разнервничался, возможно, наговорил лишнего, но… Как-то иначе сейчас было нельзя. А то бы меня не услышали, не поверили бы. Зато когда я поставил на кон голову, теперь, может, и взглянут по-другому. Эх, догадался бы раньше, что этот разговор будет – речь бы себе написал. Однако и так вроде бы получилось. Задумались важные головы, точно задумались!

– Так-так-так, – Анатолий Петрович снова забарабанил пальцами по столу. – Тихо, товарищи! Значит, в следующем номере твоей газеты выйдет опровержение «Правдоруба»?

– Именно, – кивнул я. – Ведь что фактически получилось? Мы написали статью в защиту АЭС, и тут же выходит материал в самиздате. Причем и в подпольном журнале, и в листовке. А это что означает?

– Что контроль ослаб, – пробурчал председатель райисполкома Кислицын. – Не досмотрели мы, не докрутили…

– А вот и нет, – я улыбнулся, все еще продолжая стоять, будто сам выступал с трибуны. – Это значит, что нас читают, нас опасаются, хотят ослабить наше влияние… А мы используем это, чтобы, наоборот, стать сильнее. Как в дореволюционные годы, когда партия не боялась спорить хоть с самим чертом.

– Ладно, – Краюхин подумал и принял решение. – Предлагаю попробовать. Что скажешь, Евсей Анварович?

Впервые за все это время первый секретарь посмотрел на чекиста, который словно бы отрешился от происходящего.

– Я доложу в управление, – ответил Поликарпов. – У товарища Кашеварова неплохое чутье, которое уже срабатывало. Уверен, получится и на этот раз.

– Тогда все свободны, – устало замахал руками Краюхин. – Продолжаем работать.

– Я это так не оставлю, – сквозь зубы процедил комсомолец Жеребкин, проходя мимо меня.

Я лишь улыбнулся ему в ответ, дождался, пока все выйдут, и негромко сказал чекисту:

– На пару слов.

Мы стояли недалеко от крыльца и курили. Вернее, курил Поликарпов, а я лишь вдыхал щекочущий ноздри дым и гордился собой, что справился с пагубной привычкой своего предшественника.

– Считайте, что вашу авантюру уже одобрили, – выдержав паузу, сказал чекист. – Вы у нас на хорошем счету, Евгений Семенович.

– Это радует, Евсей Анварович, – усмехнулся я. – Скажите, Котенок с вами сотрудничает?

Поликарпов смерил меня удивленным взглядом и даже затянулся дольше обычного. Выбросил окурок в урну, запалил еще одну сигарету.

– Что вас навело на подобные мысли?

– Слишком долго он остается безнаказанным. Недолгие задержания не в счет, нельзя их всерьез воспринимать.

Какое-то время Поликарпов думал, стоит ли со мной откровенничать или нет. Но потом все же принял решение.

– За Котенком мы действительно наблюдаем, – осторожно сказал чекист. – Есть вероятность, что он может вывести на кого-то посерьезнее. А еще, – Поликарпов неожиданно улыбнулся, – он как свисток у паровоза, понимаете?

– Свистит и пар выпускает? – прищурился я.

– Именно.

– Ну, а вы как думаете, – я решил продолжить, – это все-таки он самиздат запустил?

– Много будете знать, Евгений Семенович, скоро состаритесь, – Поликарпов ответил классической сентенцией. – Котенок не единственный, кто у нас на примете. Это могу точно сказать. Остальное, извините, не для ваших ушей. Возможно, пока.

– Что ж, и на том спасибо, – улыбнулся я. – А если я вам скажу, что у меня возникла еще одна идея?

– Отвечу, что с удовольствием ее выслушаю, – чекист внимательно посмотрел мне прямо в глаза, по обыкновению сверкнув своими толстыми линзами.

Идея у меня и вправду возникла, правда, я для начала хотел получше проработать детали, но сегодня… Момент сложился уж больно подходящий. Как пишут в книгах: большие проблемы – это еще и большие возможности. А все лишние как раз сейчас разъезжались на своих «Волгах», те же, кто нужен был для принятия нового опасного решения, наоборот, остались.

– Чего тебе еще, Женя? – Анатолий Петрович удивленно поднял брови, когда я вновь заглянул в его кабинет. – А, ты не один… Проходите, товарищи.

– Я хотел обсудить с вами расширенный план действий, – когда мы уселись, Краюхин попросил Альбину заварить нам на всех кофе. Похоже, сегодня я спать уже точно не буду…

– Вот ты прям генератор идей, Кашеваров, – поморщился первый секретарь. – Если бы не твое чрезмерное вольнодумство, я бы тебя на свое место рекомендовал.