Я бы эту мамочку тоже бы бросила. Если бы могла себе это позволить. Мне вот буквально что во сне не снилось, что вот я просыпаюсь – а ее в моей жизни нет. Когда она умерла, в 82 года, мне, соответственно – 50, я неделю сидела на подоконнике, курила и думала: Что? Можно уже теперь начать жить? Свою жизнь? Это невероятно…

(Ну, тут правда, и мамочкина родня в своё время постаралась. Во все партийные организации дацзыбао, как положено, написала. На хрена им это было нужно? Я думаю, что из мстительности. Они уже было расположились. Жировать на генеральских харчах. А тут такой облом. В смысле, большое разочарование)

И мамочка наша, немыслимой красоты, тут же от отчаяния и свихнулась. И больше из психиатрических больниц не вылезала. Ну, я ее понимаю. Только вот разбежался: бриллианты там вагонами, копченая колбаса, подчиненные мужа носятся на цирлах, все желания исполняют…

Габардиновые там, плащи. В количествах, превышающих человеческие потребности…

А тут, наоборот: полная бедность и трое детей. На фиг они и вообще нужны? И ещё в таком числе? Тут любой с ума сойдёт. От такого несовпадения мечт с жестокой реальностью. Я бы, может быть, тоже свихнулась. Если бы я сразу уже не была умнее. И моей в этом заслуги нет. Списываю на исторические обстоятельства.

Но вообще я до сих пор люблю там, помечтать. Выстроить параллельную реальность. Это у нас сейчас и вообще такой тренд. Кто только ее ни выстраивает. На любых вообще допущениях.

У меня ещё и скромные, нужно сказать, мечты…

Что вот как я. Под музыку Вивальди. В панбархатом платье. На шпильках, на каблуках. С глубоким таким декольте. Вплываю в бальную залу. Ну, или в большую комнату. В приличной вообще хрущевке.

А там стол уже ломится. От салата Оливье. И советского шампанского.

И все просто тащатся. От счастья умирают. Лейтенанты там, папочкины адъютанты, пачками вдоль стен ложатся. Каждый готов на мне сию же минуту жениться. А я ещё буду выбирать))

И мои лопоухие уши считаются за такую пикантную деталь. Тока подчёркивающие неземную красоту. Генеральской там дочки.

Вот вообще ничего этого не случилось. А только я пахала всю свою жизнь, как лошадь, и никакой папа-генерал за меня нигде словечке не замолвил.

Но, правда, с другой стороны, вышло даже и лучше. Что бы я вот, сейчас, делала? С этой своей застарелой привычкой к панбархату?

Так я хотя бы, кроме как на картофельные чипсы, ни на что особенно не рассчитывала…

И есть у меня и вообще опыт. Ну, не мой. Моих подружек. Одноклассниц там. Наследниц прокурора Вышинского. Так им ещё и гораздо хуже!

Вот ровно что на общих условиях прожита была жизнь. А они к этому не привыкли!

И, главное, мой папа, он, хотя бы, не прокурор Вышинский. Он, может быть, не стал генералом. Но он вообще не преступник. И точно «не расстреливал несчастных по темницам». Хотя и был военный человек.

Он больше всегда своей головой рисковал. И страшно был в этом смысле отважный.

А чего там потом у нас в жизни было, так это фигня. И всегда, даже если денег нет, можно сбегать в киоск с мороженым: и купить ребёнку, как минимум, кукурузные палочки. Аж сразу две пачки. А там и до зарплаты недалеко…

Короче, прорвёмся!

А то ли мы не генеральские, блин, дочки?

Больше, правда, потенциально.

Но характер!

С ним же ничего не сделаешь?

Правда?

На работе – как дома

Не совсем, конечно, про семью. Но это – с какой стороны посмотреть…

Помню, кто-то из иностранных журналистов объяснял нам про российское (вечно советское) телевидение.

Хотя, телевидение просто вот везде, во всем мире – страшно скучное. Ну, потому что на 24 часа в сутки трудно чего-то такого придумать.

Интересное на телевидении всегда встречается в виде отдельных припадков. Такая работа.

И вот парнишка этот, наш приятель, по-моему, он был англичанин, с BBC, объяснял популярно:

– Ничего хорошего у вас на телевидении не будет. И быть не может. Потому что: у вас – неправильный отбор. У вас тут все блатные…

И вот правда это. И во всех практически эшелонах. Вплоть до уборщиц и бухгалтерии.

Какой-то вообще орден. Тамплиеров))

При том, что я не утверждаю, что талант, профессионализм и способность жертвовать собой (а без этого никак)) встречаются исключительно у самородков, поднявшихся внезапно из низов. Это категорически не так!

Но вот какая-то специальная элитарность вкупе с полной уже некритичностью к «своим деткам», это и вправду может очень сильно напортить. Работе телеканала в целом.

Ну вот ладно бы они хотя бы ничего не делали! Тогда ещё как-то было бы можно))

Но вот на самом деле любимая наша и обожаемая «Комсомольская правда», в 80-х, с тиражом 24 миллиона экземпляров (второе место в мире, после какой-то там японской газеты), она реально процветала по той простой причине, что туда брали, кого попало.

Ну, то есть, не кого попало, конечно. Но все равно, это было что-то поразительное. Туда курьера, например, и сразу уже – к главному редактору – брали просто по рекомендации предыдущего курьера. Вот я ровно так в «Комсомолку» и пришла.

А то, что «вышли мы все из курьеров», так это и вообще была наша отрядная песня)) Половина буквально редакции…

Полюс ещё, в «Комсомолку» уверенно брали «понаехавших». Не имело значения, откуда: из Сибири там, или из Тбилиси. Из Ташкента. Как правило, эти ребята показывали себя, ещё работая собкорами.

И вот в редакции лучшей газеты страны всегда был, в сущности, базар-вокзал. Ну, не очень бросалось в глаза, конечно. Все вот прямо-таки умели себя вести. Но приезжавшие «на этаж» новые журналисты, не имея ни где поселиться, ни как вообще в столице обосноваться, традиционно, и долгое время, пока им там какую-никакую гостиницу не организуют, или – общежитие, жили прямо в редакции.

Спали там, на редакторских диванчиках, по кабинетам. Утром чистили зубы и умывались в редакционном туалете. (Где принимали душ, не знаю, но думаю, что внизу, в типографии. Этот самый душ даже и засветился в фильме Тарковского «Зеркало». Там Терехова смывает с себя липкий ужас после подозрения в опечатке. Содержание опечатки в фильме, кстати, не озвучено. Но все все равно знают. В чем там дело было))

Имели наши ребята, как правило, из одежды два свитера, в которые по очереди и переодевались, если нужно было принарядиться. Правда, и у остальных, даже и дома, было ровно так же: те же два свитера…

И вот это было для всех и вообще нормально. Никакого разделения на москвичей и понаехавших в редакции не было. Не все, собственно говоря, друг про друга и знали…

Хотя, конечно, новичкам было особенно трудно, но вот только в чисто бытовом плане. Хотя, кое-кто это даже и понимал.

Акрам Муртазаев в моем фильме рассказывал, про Свету Орлюк, мою ровесницу и нашу подружку. Которая на дежурство (а это всегда тянулось до глубокой ночи, собственно говоря, до 23.00, если не успели сдать номер к сроку, тогда и полночь, и час, и два – со всеми остановками).

Поесть при этом и вообще негде.

Так вот Светка сразу уже приходила на работу с коробочкой. В которой лежали какие-нибудь там котлетки, которые она дома пожарила. И уже в темной ночи, под общие голодные спазмы, Светка всех этими котлетками кормила.

В особенности тех, кому домашний ужин в принципе не светил…

Как вспоминает Акрам, котлеток хватало на многих и многих…

Зато и газета была: весь тираж раскупали, до последнего номера. То есть, просто безотходное производство. В киоск «Союзпечати» с утра нужно было идти, потом не оставалось.

И не потому, что мы там все не были «блатные». Кто-то и не был. Кто-то был. Но вот так, как на телевидении, когда твои «верительные грамоты», папочка там, мамочка, учитываются в первую очередь, такого в газете никогда не было.

Там в первую очередь учитывалось, чего ты, собственно говоря, у нас тут вчера понаписал)) Все остальное считалось – ерунда.