Стены сырые, шаги в коридоре,

прочно железа литье.

А голос рвется дышать на просторе,

где же ты, снов забытье?

Все воскресит беспощадная память

словно бессменный конвой,

только напрасно желания ранят-

только ещё ты живой.

Сердце зажато в холодном металле,

и, чтобы сон обрести,

каждую ночь губы страстно шептали:

я невиновен – прости…

Нет здесь невинных, и солнце играет

в узком проеме клетей.

Даже горячая кровь замерзает,

чувствуя смерти постель.

Но не могила рассудит нас с миром -

этот судья не по мне.

Я упиваюсь бессилия пиром

на погребальном коне!

* * *

Мертвое свидание

Ночь мерцает, тают свечи,

и в моей руке горят

твои призрачные плечи,

скинув траурный наряд.

Глаз неведомое русло

увлекает в глубину,

где мечты играют грустно

в незнакомую игру.

Тонут чувства и мгновенья

в бледных трепетных губах,

презирая смерть и тленье

страсть рождается в гробах.

Ужаснувшись, страх уходит,

и забытые черты

по застывшей крови бродят

в чреве мраморной плиты.

И в отчаяньи стремится

тело танец завершить,

чтоб успеть в объятьях слиться

и попробовать ожить.

Только быстро тают свечи,

дремлет ночь, уходит мрак.

Я замру до новой встречи,

обратившись в черный прах.

* * *

Не успеть мне забыть

долгожданные встречи,

не успеть полюбить,

и навеки сберечь их.

Эта небыль иль быль

второпях закружила

ветку странной судьбы,

что так быстро прожила.

И блестит образец

жизни громкой и тесной,

где убитый гонец

спит под мраморной песней.

Горек хлеб неземной,

и терзаются души,-

все случилось со мной:

все забыл, все нарушил.

* * *

Белая ночь полнолунных зеркал

словно причуды подводных цветов.

Я серебро в темноту опускал

там, где еще не скитался никто.

Белых судов уходил караван,

чтобы настигнуть объятья твои,

и одевались в просторный саван

Белые ночи и белые дни.

Скрыла от глаз твоих синяя тьма

танец ночной обнаженной луны,

и опускалась все ниже корма,

чувствуя властный призыв глубины.

А поутру на щеках облаков

вспыхнул букет полнокровной зарей,

пенистый след увлекал моряков

брызг золотистых веселой игрой,

было легко…

* * *

В глазах твоих молитва

размешана с печалью,

и голос твой как бритва

терзает слух ночами.

Ты в пляске, столь опасной,

целуешь холод лунный,

и в тон тоске ненастной

натягиваешь струны.

Быть может ты комета,

что чудом не упала?

И я мечтаю где-то

прожить тебя сначала.

Деревья листья сбросят,

и дождь шумит невнятно,

как будто тихо просит

лететь тебя обратно.

А ты закроешь двери,

и снимешь тонкий пояс,

и я совсем поверю

в законченную повесть.

* * *

Сон глубокий мой

как овраг в лесу,

я тебя зимой

вряд ли вынесу.

И вернусь один

в суету ночей,

растоплю камин,

пожалев свечей.

Искры вспомнят все,

что забыл огонь,

снегом занесет

меня белый конь.

Вьюга кружит дом,

и картины спят,

под тяжелым льдом

ждут зимы закат.

Вот конец пути,

дальше – стены в рай,

ты мне все прости,

и еще сыграй.

А я буду петь,

пока не засну,

пока сон как смерть

не затмит луну.

* * *

Вот и все. Раскрывайтесь цветы,-

разговоры не будут мешать.

Покидают несмело посты

те, кто больше не могут решать

кто есть кто. И стихает мой гимн

под овации мертвых витрин.

Тишина… Не тебя ли хотел,

забывая живые шаги?

Среди чуждых страданию тел

разбивал на квадраты круги,

неизбежность приняв за отсчет

и надеясь родиться еще.

Пробуждение тянет ко дну,

кость луны рвут ночные псы.

Может то не мою вину

положили сейчас на весы?

Иль застынет удар клинком…-

только мне этот крик знаком.

Теперь все обрело свой цвет -

его хватит на два глотка,

что успеют сказать ответ

всем, кто ждет в тишине звонка,

тем, кто смог среди всех невзгод

растопить в своем теле лед.

* * *

МНЕ 36

Что-то треснуло вокруг…

но не в нём самом,

он почуял это потрохами – не умом.

Привкус жести в амбразуре зуба,

запломбированного в детстве грубо

в обратном отсчёте на тридцать седьмом.

Как сумма двух чисел «тридцать» и «шесть»

после знака «равно»:

– Я живу,

– Я есть.

Но вот что отчаянно несовместимо -

в сложение разность внедрилась незримо,

и теперь приходится не просто пить или есть –

нужно усваивать пользу от витамина.

И провизор в аптеке, в надежде на вирус,

рисует в моём портмоне жирный «минус».

А в колоде карт числом «четыре» на «девять»

вместо «валета» выпадает «нелюдь».

И уж тогда не важно, что вылезла шерсть,

и что время сумело свершить свою месть:

на рулетке по-прежнему – число «тридцать шесть»,

И жизнь как мультфильм, где под самый конец

жалко лишь волка, а заяц – подлец.

ВОСТОЧНАЯ ЛЕГЕНДА

Сверкала на солнце златая столица,

мелькали на площади сонные лица,

и только сошла с почивальни нога,

у ног господина взмолился слуга.

«О, мой господин, вы спасите меня!

Прошу вас, даруйте любого коня!

Мне Смерть на базаре рукою грозила –

предчувствую, сгубит меня эта сила!»

Услышав столь странные скорые речи,

купец, сделав шаг, улыбнулся навстречу

слуге, что лежал на полу без движенья,

застыв в ожиданье любого решенья.

«Ты – верный мой раб, и за службу такую,

иди, выбирай себе лошадь любую,

и больше не вздумай ходить по базару…»

«О, нет! Я помчусь в дальний город Самарру!»

И, прокляв судьбу, ускакал что есть духу,