36

Итак, мы жили в городе. Ссора с Нуржан давно забылась. Отец, как только устроился, сразу к ней поехал и потом регулярно, вместе со мной, навещал отчий дом и родню.

Нуржан простила сына, чему способствовали, в том числе, моя улыбка и искренняя к ним привязанность, проявленные с самого рождения.

Но кто не знает – разбитый сосуд, даже аккуратно склеенный, не станет прежним. Непоправимое уже случилось – проклятье. Оно блуждало между нами: сбивая в лузу одних, и меняя траекторию жизни других.

Лион все больше и чаще пил. Люсена беспокоилась о нем, потому что и пьяный он садился за руль. Чтобы удержать его от опасной езды, при любой возможности мама отправляла с ним меня. Она надеялась, что отец не станет пить при мне; или хотя бы не сядет пьяным за руль, подвергая опасности и мою жизнь тоже.

Чаще это срабатывало. Но на этот раз в его компании находились гадкие женщины. Знаете же таких – вульгарных, мерзких шлюх. Они подтрунивали над отцом, и он выпил, напился до чертиков.

– Папа, не пей, папа, не пей, – стоя рядом, просила я…

Мужчину можно простить, женщину – никогда.

Женщины за тем столом видели меня; знали, что отец обязательно должен вернуться домой в город; потому что я с ним и потому что утром у него работа. Знали они и то, что до города больше ста километров. Они видели свою власть над моим отцом и использовали ее самым неблагоприятным образом.

Когда за полночь веселая компания решила разойтись, отец едва стоял на ногах. А зачем, собственно, стоять, если можно сесть за руль? «Друзья» запихнули его в кабину; подсадили туда же меня; завели с рукоятки мотор; и мы тронулись в путь. Ночь, гул мотора, теплая кабина и алкоголь сделали свое дело – папа заснул. Я тоже спала; мне едва исполнилось три года.

37

Как долго мы ехали так, спящими, не знаю, но в какой-то момент я проснулась, словно меня толкнули. Мы находились в кабине машины, но несмотря на это, высоко над собой, в небе, я увидела Светящееся Существо.

Их так принято называть, Светящимися Существами, но я не знаю, кто это был – Ангел, Архангел. Он походил на Деда Мороза из пенопласта, которого нам купил папа – такой же белый, но большой.

Само собой, я видела его не глазами – просто видела. Затем я посмотрела на отца – он спал. Наш грузовик ехал по ночной трассе. Я начала тормошить папу, он проснулся за секунду до того, как съехать в кювет.

Светящееся Существо всю дорогу сопровождало нас, мы больше не спали…

38

Мне все еще шел четвертый год. Подходил конец папиной жизни. Он часто отсутствовал – ночами, днями, сутками. Не удивлюсь, если, предчувствуя близкий конец, зная о нем, Лион, его, наши ангелы приучали нас таким образом к новым обстоятельствам…

Комнатка, в которой мы жили была размером девять-десять квадратов, не больше. В ней по двум сторонам стояли две кровати: одна – отца, другая – наша с сестрой и мамой. В ненастные дни мы играли на своей кровати, возле окошка.

Осень, холодно, дождь. К мокрому стеклу с улицы прилипли желтые осиновые листочки. Я вставала на ноги и разглядывала их, «прикасаясь» к листьям то рукой, то лбом или носом; дула на стекло: «Чтобы листочки отклеились и упали». Марине шел второй год; она пыталась подражать, но ей с трудом удавалось стоять на кровати. Сестра падала, снова поднималась, чтобы опять упасть.

Устав, Марина уснула. Оставшись в одиночестве, я вновь уткнулась в единственное окошко с синей рамой. Небольшое окно с одинарным стеклом выходило во двор, тот самый, где три года назад дети спрятали меня в собачьей конуре. Двор внутренний и из нашего окна виден соседний дом: крыльцо с резным козырьком, дверь; на крыльце коврик грязно-вишневого цвета, на коврике коротконогий мохнатый пес, с обвисшими ушами и вечно-грустным взглядом косых глаз.

Смотрю, пес поднял голову, вскочил и к воротам. Деревянные ворота, крашенные такой же синей краской, что и рама с подоконником, и дверь напротив, имели встроенную калитку, через которую вошел отец. Пес, виляя хвостом, протрусил за ним до нашей двери.

Время – около десяти утра.

Отец слишком рано вернулся домой, мы его не ждали и не были ему рады – я знала это наверняка.

38

– Папа пришел, – сказала я, повернувшись к маме, которая гладила, разложив на столе одеяло.

Отец не любил, когда мама при нем занималась хозяйством – он начинал нервничать и кричать, а мог и ударить, и выгнать из комнаты. Так было не раз. Услышав, что папа вернулся, мама быстро свернула глажку, но не успела спрятать и обожгла руку утюгом. Не обращая внимания на боль, Люсена резко повернулась лицом к двери – на пороге стоял отец.

Фуражка и плечи пиджака залиты дождем, намокли даже, заправленные в кирзовые сапоги, брюки. В руках сетки с печеньем, конфетами, еще чем-то; грязно-бежевая оберточная бумага, в которую завернуты продукты, подмочена.

Ничего не говоря, отец положил сетки на стол и снова вышел, чтобы занести, последовательно: алюминиевый таз с мясом барашка, мешки с картошкой и мукой, баллон с растительным маслом и две одинаковые куклы нам с сестрой. Затем он достал из кармана крошечный танк и протянул его мне.

Стоя у стола, мама молча наблюдала за происходящим: за какие-то десять минут в комнате образовалась целая гора продуктов. Люсена не знала, что с ними делать, но спросить не решалась. Что это все для нас, она и помыслить не могла. Отец давал деньги и не участвовал в делах быта; больше двух карамелек за раз он в дом не приносил, и то, когда возвращался пьяным.

В полной тишине занес Лион продукты в комнату, затем, посмотрев на Люсену, буркнул: «Береги моих детей», бросил мокрую фуражку на табурет у двери, взял с подвесной вешалки сухую и, даже не взглянув в нашу сторону, вышел…

Больше мы его не видели.

39

Следующей ночью он ехал той же дорогой, что мы с ним, пару месяцев назад, когда я впервые увидела Светящееся Существо. Пустынная междугородняя трасса без фонарей, мокрый асфальт и он пьяный как всегда в последнее время. Зеленый грузовик отца плавно съехал на обочину и перевернулся; двери заклинило; машина воспламенилась; отец сгорел в ней заживо.

Это случилось недалеко от развилки, что вела в родное селение. Лион не доехал до нее несколько километров.

Еще петухи не успели пропеть утро, как дедушка Хамид, все родственники-мужчины на телегах и верхом мчались на то место, где погиб отец.

Светало. Наступило утро первого дня, когда мама вновь переступила порог дома Хамида и Нуржан. Теперь, чтобы похоронить своего мужа. Дождь прекратился. Слепящий солнечный диск на ярком голубом небе обещал порадовать напоследок теплом бабьего лета…

40

Описывать навалившиеся на семью после гибели отца бедствия не стоит хотя бы потому, что они примерно одинаковы для всякого, кто теряет в одночасье единственного кормильца. Если только вкратце обозначить ситуацию, в которой мы оказались: мне почти четыре, Марине почти два, маме двадцать один, она без образования и даже паспорта – ее паспортом и фамилией, образованием и работой, мужем и даже богом был отец…

Папа погиб, и Светлогорск разом стал чужим – ни друзей, ни знакомых, ни родственников. Комнату во времянке нам предложили освободить после поминок. Образованные, говорящие на чистейшем русском родственники, у которых мы жили с отцом растворились словно их и не было.

Но по съемным квартирам мы скитались не долго. Примерно через год нам дали однокомнатную хрущевку. К тому времени с нами уже жила бабушка Уля, у мамы появился паспорт, она работала на заводе, я ходила в детский сад.

В общем, все наладилось; как бы ни было тяжело, все всегда налаживается.

41

Погруженные в собственную жизнь, о нашем существовании не помнили и Хамид с Нуржан. Мама, само собой, тоже зеркалила отношения, не проявляя ни малейшего желания навещать семью Лиона. Она винила свекров в том, что те присвоили наши деньги на дом: папа копил и откладывал у Нуржан. Мама заикнулась о деньгах, но ей сказали, что все потрачено на поминки. А в ответ на просьбу о помощи, Нуржан сказала: «Я своих детей сама растила, и ты своих расти сама».